— Женщине сорок пять, а ей все еще кажется, что настоящая жизнь где-то впереди... Увы... Помните, у Суркова: Найти бы наивного глупого черта, За молодость душу ему заложить! Моему Викентию Титовичу — за семьдесят, мне — сорок пять. До сорока я несла свой тяжкий крест, как Христос на Голгофу. Профессор Генералов ниже общей геологии никогда не опускался. Он может за завтраком, и за ужином, и даже сидя в ванной делиться со мной радостью, что урановая смолка из Калифорнии на сто пятьдесят семь миллионов лет моложе смолки из Чехословакии. Да, он большой ученый, он привык все измерять в эрах, эпохах и геологических периодах. А я — простая смертная женщина! Прожитое мною исчисляется годами и десятилетиями, а будущее — днями и часами... Чувство одиночества опутывает душу, как паутина глупую муху. Кричишь: «Караул!», «Помогите!», но никакого отзвука. Глухо. Я хожу по улицам и вижу счастливые лица. Может, мне нужно было уйти от моего Генералова? Это, — она кивнула на импортный цветной телевизор, — надо мною никогда не имело власти. Модной социальной болезнью века — вещизмом — я не страдаю, хотя красивые вещи люблю. Дети нас с Викентием Титовичем не связывают. Но кому нужен этот больной геологией и ишемией чудак, кроме меня? И потом он протянул мне руку помощи, когда я была еще совсем девчонкой... Всем в жизни я обязана ему. Но прошлым живится лишь благодарность, а любовь — настоящим. Сигарета Екатерины Ильиничны погасла. Она посмотрела на нее, сунула в пепельницу — и тут же взяла новую. По своему умению одеваться, причесываться, по привычкам (курит), словом, по всем внешним признакам Генералова была модной, современной. Но сейчас Орачу показалось, что это лишь защитный панцирь. А суть ее в ином... Он потянулся рукой к сигаретам: — Разрешите за компанию? Они пододвинула к нему пачку и зажигалку. С каким удовольствием Иван Иванович затянулся! «И лишать себя такого из-за какой-то статьи в журнале! Да эти ученые готовы отобрать у человека все достижения цивилизации! Сахар — вреден, масло сливочное — враг, соль — и того хуже». — А в сорок ко мне пришло это, — призналась Генералова. — Все тривиально, банально, по́шло... На восемь лет моложе меня, неудачный соискатель докторской степени. Вымучивает с помощью академика диссертацию. И самое печальное то, что знаю: как только он защитится, в тот же день забудет номер телефона своего руководителя, а значит, и мой. Но Алик заставил меня забыть, что мне уже за сорок, заставил забыть все привычки, заменил мне подруг, оставил за мной лишь одно право: помнить, что я — женщина. В больших светлых глазах Генераловой блестел лихорадочный огонек. Смотрит на гостя в упор, будто выпытывает. Рука с сигаретой нервно подрагивает. Дышит глубоко, словно одолела крутую гору, втащила непосильную поклажу. «Любит», — посочувствовал ей Иван Иванович. Ему было хорошо известно это чувство — поздняя, отчаянная, как последний крик утопающего, любовь. Чувство без узды, без оглядки на прошлое, способное толкнуть человека даже на преступление. И в то же время Иван Иванович почувствовал к Генераловой уважение. Настоящая любовь доступна далеко не каждому из смертных. Это — дар, это — неожиданно открывшийся талант. И очень жаль, если этот талант будет окрашен в недобрые тона. — Я вам не судья, — глухо ответил Иван Иванович. — Меня настораживает другое: женщина, пораженная недугом страсти, может решиться на все. Генералова вприщур смотрела на гостя. Но вот глаза ее повлажнели. Длинные ресницы начали «таять», по щекам потекли черные ручейки. — Из рассказов Сани я нарисовала себе ваш образ... Думала: вот он, особенный, способный проникать в людские души, познавать сокровенное... А вы — как и все... Обычный. Может, когда-то раньше и были таким, а теперь ваши человеческие качества поглотила служба. Нет у вас веры в людей, вам нужен только факт для проверки. Иван Иванович понимал эту женщину, хотя очень мало знал ее. Видел, что ее корежит, как сыромятную бахилу на огне. Но не мог найти причину: почему она обнажает перед ним душу. Каковы мотивы? — Извините, Екатерина Ильинична... Если я и стал причиной этих слез, то невольно. — Не тешьте себя надеждой, Иван Иванович, вы тут ни при чем, — ответила Генералова совершенно спокойно. — Очередное разочарование женщины, подуставшей на долгом пути к вечному приюту. Вот теперь Иван Иванович, кажется, понял: в Генераловой погибла актриса. Может быть, даже выдающаяся. «Ей бы играть шотландскую королеву Марию Стюарт, отправляющуюся на казнь». Есть натуры, которые всю жизнь играют однажды выбранную роль. Амплуа Генераловой — трагическая личность... Теперь Иван Иванович успокоился. Все стало на свои места. А то неопределенность сбивала его с толку, мешала сосредоточиться на главном, во имя чего он сюда и пришел. Генералова поднялась с кресла. — С вашего позволения... И вышла. Она вернулась минуты через три: привела себя в порядок: никаких следов былого расстройства. Волевая, пожалуй, даже злая. И уж ни в коем случае не нуждающаяся в утешении. — Кстати, о машине. Я заканчиваю работу в пять. В семнадцать ноль-ноль, если для протокола. Вчера за мной заехал Александр Васильевич Тюльпанов. Это «друг нашего дома», как вы изволили заметить. До шести мы с ним катались за городом, дышали свежим воздухом. Затем он подвез меня к дому, а сам поехал за женой. Алевтина Кузьминична заканчивает работу в шесть часов, выходит из салона красоты, где работает массажисткой-косметологом, в шесть пятнадцать. Пока проводит последнего клиента, пока переоденется. Встретить жену на пороге салона — святая обязанность Александра Васильевича, которая нарушается лишь в двух случаях: когда мы с ним отбываем на юг или же когда отправляется в вояж Алевтина Кузьминична. «Ничего себе многоугольничек на четыре угла, — подумал Иван Иванович. — А там, гляди, и пятый-шестой-седьмой пропишется. Уж слишком нейтрально ведет себя в этой сложной ситуации Алевтина Кузьминична, массажиста из салона красоты. Знает о связи своего мужа с Генераловой — и мирится с этим! Во имя чего?» Орач из своей многолетней практики знал, что всякая «темная» в моральном плане ситуация чревата непредсказуемыми последствиями. И хотя взаимоотношения внутри квадрата: Генералов — его жена — Тюльпанов — и его жена лежали за пределами прямых служебных обязанностей Ивана Ивановича на сегодняшний день, не тревожить это, как все ненормальное, противоестественное, не могло. — Сегодня, — продолжала Генералова, — я попросила Алика заехать за мной на часок раньше. Лирическое настроение. А остальное — как всегда. — То есть?.. — Алик доставил супругу от салона до дома, и в восемнадцать тридцать пять интересующая вас машина была уже в гараже. — Вы хотите сказать, что в то время, когда к вам приходил работник ГАИ лейтенант Бахмут, машины в гараже еще не было? — воскликнул Орач. — Иван Иванович, я доложила вам с протокольной точностью: машина пересекла порог гаража в восемнадцать тридцать пять. Проверять факты и делать выводы — это уж ваша профессия, — пояснила Генералова. — Других сведений, интересующих вас, у меня нет. Ручаюсь вам головой, что в восемнадцать пятнадцать Алевтина Кузьминична вышла из дверей салона и села в «Жигули» бежевого цвета. Дальше все происходило по отработанному за годы супружеской жизни Тюльпановых графику, в который ограбление мебельного магазина не вписывается. Какая же она ядовитая! Презрение сочилось из каждого ее слова, из каждой фразы... «Что на нее так повлияло? Где я допустил промашку?» — терзал себя Орач. — Должна вас предупредить, Иван Иванович, — в ироническом тоне продолжала Генералова, — мои взаимоотношения с Александром — не столь уж большой секрет. По крайней мере, я из этого не делала тайны. Так что где угодно и кому угодно могу сказать только одно: вот уже четыре с половиной года... И не было еще ни одного дня, ни одного часа, когда бы в меня вселилось сомнение, что я неправа, что мне надо строить свою жизнь иначе. Можете записать его данные: Александр Васильевич Тюльпанов, тридцати восьми лет, женат. Детей нет и не будет. Доцент кафедры профессора Генералова. Домашний адрес: Набережная, двадцать, квартира шестьдесят четыре. Найти не трудно — это семнадцатиэтажный дом. Точный адрес салона красоты назвать не могу, хотя бываю там не менее трех раз в неделю. Бульвар Шевченко, рядом с аптекой. Служебный телефон Алевтины Кузьминичны и домашний Тюльпанова вас интересует? — На всякий случай... Все названные Генераловой факты придется проверять. Дело в том, что Генералова сама осложнила ситуацию: она выпроводила работника ГАИ, который не сумел добраться до истины. А ведь суть в том, что во время ограбления мебельного магазина «жигуленок» бежевого цвета с номерным знаком СЛГ 18—17 был в пути. Генералова утверждает, что его маршрут выверен по секундам. Хотелось бы в это верить и Ивану Ивановичу, но прежде он должен во всем сам разобраться. Сейчас он вместе с Генераловой зайдет в гараж, откроет багажник, и все станет на свои места: если в багажнике обнаружится «квадратненькая» сума из «тяжелого» брезента, новое ведро и запасное колесо, с этого момента для Генераловой и ее друга начнутся новые неприятности. Если же этих улик нет, придется проверять другие, названные Генераловой факты. То, что Иван Иванович узнал из неожиданной исповеди Екатерины Ильиничны, не вписывалось в его представление о таких возвышенных категориях, как любовь, счастье, доверие... Если то, чем живет Генералова, и есть любовь, то как же тогда с унижением ее человеческого достоинства? Два или три раза в неделю она отвозит своего друга с места их свидания к двери косметического салона. И наверняка, отъехав, видит, как он встречает другую, ведет ее, поддерживая под локоток, и что-то нежно нашептывает на ушко. А та звонко смеется! Счастливая: муж встретил ее с работы! Неужели у Генераловой ни разу за все пять лет не проявилось желание крикнуть себе и ему: «Не сметь!» Но не кричит. Боится потерять то, что имеет. Но любовь — это же взлет духа! Это же вселенная на двоих. Поэтому любовь всегда немножко эгоистична, она не умеет и не желает делиться с кем-либо своим сокровенным. Что для нее мать, родившая и вскормившая! Что дети... Твоя плоть, твои мучительные радости, твоя надежда, твоя обогретая улыбкой старость! Увы, случается... ...Жадная до жизни Екатерина Ильинична... Увязший по уши в своей работе, больной ишемической болезнью сердца академик Генералов... Альфонс, сутенерствующий на чужом таланте, доцент-неудачник Александр Тюльпанов... Его жена — массажистка-косметолог, которая пятый год делает вид, будто не догадывается о симпатиях своей постоянной клиентки к своему мужу... Ничего святого в жизни этих людей. Записывая телефоны Тюльпановых, Иван Иванович вспомнил, с какой интонацией в голосе Екатерина Ильинична заявила, что из встреч с доцентом Тюльпановым «не делает тайны», и спросил: — Екатерина Ильинична, а в каких отношениях вы с женой вашего друга? Прищурив правый глаз, Генералова ответила: — Если это важно для обнаружения преступников, ограбивших мебельный магазин, — в превосходных. Она моя ближайшая подруга! «Массажистка-косметолог для женщины, которая отчаянно борется за каждую толику уходящей молодости, — это, пожалуй, более, чем подруга». Задетый ее сарказмом, Орач не сдержался и ответил на реплику Екатерины Ильиничны не менее ядовито: — Хранительница неувядаемой молодости — конечно же, ближайшая подруга. Наверно, это было зло. Иван Иванович тут же раскаялся, но слово — не воробей. Мочки ушей Екатерины Ильиничны, отяжеленные серебряными клипсами-фонариками, лоб налились багрянцем. Но она справилась со своими чувствами. — Ах, Иван Иванович, ваша проникновенность убивает наповал. Он покачал головой и не без внутренней грусти заметил: — Хочу понять. Вы женщина умная, бог вас не обидел внешностью. — Подумал и досказал: — Умеете нравиться мужчинам. Мне кажется, ваше счастье могло быть более глубоким. Она поверила в его откровенность и тихо сказала: — Товарищ майор милиции, вы когда-нибудь слыхали, чем женщина отличается от мужчины? Он любит: «Я так хочу». Она любит: «Он того хочет». Теперь ему стало жалко Генералову. — Екатерина Ильинична, это же один из постулатов Фрейда. — Ничего удивительного: в мединституте нас знакомили с «реакционной теорией» австрийского врача и психолога Зигмунда Фрейда — психоанализом. Кое-что из его трудов довелось читать. Но его постулат: любовь женщины — «Он того хочет» — в моем представлении — истина. Она помогает мне хоть чуточку быть счастливой. Только не в вашем понимании. Вы же из тех, кто не признает права на человеческие слабости. — Нет, я не против человеческих слабостей, если только они не перерастают в пороки... — Но и пороки бывают сладостны. — Она зажмурила глаза, словно вспомнила один из моментов своей жизни. — Их сладость скоротечна, а похмелье — мучительно, — резонерствовал Иван Иванович. — И сама-то наша жизнь — скоротечна. Кажется, еще вчера мне было всего двадцать, я выходила замуж за сильного, красивого человека в зените славы. Сегодня мне — сорок пять, а ему — семьдесят второй. Завтра — я стану старой ведьмой, объектом для насмешек. Родился человек, вскрикнул и... известил мир о том, что сделал первый шаг к смерти. — Какой же вы одинокий человек! — невольно вырвалось у Ивана Ивановича. — Екатерина Ильинична! Милая! Прогоните вы эту бездарь Тюльпанова! Это он внушил вам страшную мысль о бессмысленности жизни. Эта он превращает в мезгу вашу душу.