Дакуорт успокаивающим жестом положил Гаффни руку на плечо. – Мне нужно вас сфотографировать, – сказал он. – А? – Я собираюсь отправиться в бар «У Рыцаря» и проверить, видел ли вас кто-нибудь там. Гаффни потерянно кивнул. Дакуорт быстро сделал его портрет с помощью своего смартфона и взглянул на экран, чтобы понять, приемлемого ли качества получился снимок. – Может, вы хотите, чтобы я связался с вашими родителями? – Да, пожалуй, – ответил Гаффни, немного подумав. – Я вижу, вы не совсем в этом уверены. Почему? – Понимаете, я… – Ну? В чем дело, Брайан? – Понимаете… Мне стыдно, что со мной случилось такое. – В этом нет вашей вины, – сказал Дакуорт, хотя и не был уверен, что его слова соответствуют действительности. В конце концов, Гаффни мог выпить больше, чем следовало. Нельзя было исключать и того, что татуировку сделали с его согласия, хотя он мог этого и не помнить. Впрочем, интуиция все же подсказывала детективу, что это не так. – Полагаю, вам все же стоит дать им знать, – произнес Гаффни с сомнением на лице и в голосе. Дакуорт дал ему свой блокнот, чтобы он записал адрес родителей, проживающих на Монткальм-стрит, и номер их телефона. Детектив решил, что отправится сначала туда, а уж потом в бар «У Рыцаря». Он уже выезжал со стоянки приемного отделения больницы, когда его сотовый телефон зазвонил. Это была Морин. – Привет, – сказал он, включая блютус. – Ты на работе? – Ага. У нас тут что-то вроде небольшого затишья. Я не вовремя? Морин работала в торговом центре Промис-Фоллз, в магазине, торговавшем очками. – Да нет, все нормально. – Как ты? Вопрос Морин был вполне невинным. Она всегда задавала его, когда звонила мужу. Но – Дакуорт чувствовал это – он не был дежурным. Супруга действительно интересовалась, как у него дела. Морин в самом деле хотела знать, как он себя чувствует. Даже сейчас, через десять месяцев после того, как он вернулся на работу. – Я в порядке, – ответил Дакуорт. – Случилось что-нибудь? – Ничего. Однако по голосу жены детектив понял: что-то все же произошло. Чаще всего основной причиной для беспокойства Морин – после мужа – был их с Дакуортом сын, Тревор. Ему было двадцать пять, он жил с родителями и искал работу. Раньше Тревор работал водителем грузовика в компании «Финли Спрингс-Уотер». Ее владелец, Рэндалл Финли, лет десять назад являлся мэром Промис-Фоллз, но вынужден был покинуть свой пост после того, как достоянием гласности стали его отношения с несовершеннолетней проституткой. Тем не менее год назад он снова умудрился стать градоначальникам. Думая об этом, Дакуорт всякий раз приходил к выводу, что на свете возможны любые чудеса, а человеческая глупость и наивность безграничны. Тревор, как и его отец, презирал Финли и, когда ему подвернулась другая работа – тоже водителем грузовика, но в компании, занимавшейся лесозаготовками, – ушел с завода по разливу минеральной воды туда. Но, поскольку строительная промышленность восстанавливалась медленно и спрос на стройматериалы оставался низким, через три месяца Тревора уволили. После этого ему пришлось переехать обратно в родительский дом – на время, пока он подыщет для себя что-то еще. Разумеется, Барри и Морин могли предложить сыну оплачивать за него аренду. Но им обоим не нравилось в этом варианте то, что подобная ситуация могла длиться сколько угодно и предусматривала некие обязательства лишь с их стороны. Они решили, что этого позволить себе не могут, и предложили Тревору временно переехать к ним, в его прежнюю комнату. Они испытали смешанные чувства, когда он ухватился за это предложение. Однако в итоге оказалось, что притом, что их сын жил под одной крышей с ними, они его почти не видели. Вечера он проводил большей частью вне дома, а возвращался тогда, когда Барри и Морин уже спали. Проблема состояла в том, что на самом деле чаще всего, выключив в спальне свет, они лежали с открытыми глазами, дожидаясь его возвращения – как в те времена, когда он был еще подростком и обязан был приходить домой к определенному часу. Дакуорт давно уже понял, что, когда дети живут отдельно, родителям по крайней мере не приходится беспокоиться по поводу того, что они засиживаются где-нибудь допоздна. Но когда взрослые дети по тем или иным причинам снова оказываются в родительском гнезде, их отцы и матери начинают испытывать прежнее беспокойство по поводу того, где они и что с ними. – Что-нибудь с Тревором? – спросил Дакуорт. Он услышал в трубке вздох Морин. – В последние дни он сам не свой. – В чем это выражается? – А ты ничего не заметил? – Понятия не имею, о чем ты. – Разве полицейские не должны быть наблюдательными и замечать изменения в поведении людей? Дакуорт не понял, пытается ли его жена пошутить или говорит серьезно. – Да, но до матерей нам в этом деле далеко, – сказал он. – Перестань говорить со мной покровительственным тоном. – У меня и в мыслях такого не было. – Тем не менее именно это ты и делаешь. Ты считаешь, что я раздуваю из мухи слона. – Лучше скажи мне, что ты заметила такого, что я упустил? – Ну, на первый взгляд ничего особенного. Но Тревор кажется слишком уж погруженным в себя. На него это не похоже. – У него есть о чем задуматься, – произнес Дакуорт. – Он ищет работу и вынужден жить с родителями. Во всем этом мало веселого. – Он проводит очень много времени у компьютера. – Скорее всего, просматривает объявления о вакансиях. Теперь их уже не ищут в газетах. – Наверное, ты прав. Барри и Морин немного поговорили о том, не следует ли Тревору снова пойти учиться, чтобы углубленно овладеть какой-нибудь профессией. После путешествия с девушкой по Европе Тревор поступил в Сиракузский университет, на факультет политических наук, и вполне успешно его закончил. Никто не ожидал от него, что он станет политиком или будет работать на кого-то из политической элиты. Но Барри и Морин казалось, что Тревору удастся добиться чего-то более многообещающего и перспективного, чем должность водителя грузовика в компании, принадлежащей самовлюбленному ублюдку, который второй раз сумел пробиться в мэры Промис-Фоллз. – Хотела бы я знать, куда он уходит каждый вечер, – сказала Морин. – Когда он не жил с нами, мы понятия не имели, где он проводит вечера. У него есть право на личную жизнь. Чем он занимается по вечерам, не наше дело. – Я знаю. Ладно, мне пора. У меня появился покупатель. – Поговорим позже, – произнес Дакуорт и нажал на кнопку сброса звонка. Когда он добрался до дома родителей Брайана Гаффни, было уже около пяти часов вечера. На подъездной дорожке к дому стояли два автомобиля. Дом оказался скромным, но ухоженным двухэтажным строением. Машины – средней цены седанами производства концерна «Дженерал моторс», на вид примерно пятилетними. Дакуорт позвонил. Спустя секунды дверь открыла грузная женщина лет сорока с небольшим. – Да? – Миссис Гаффни? – Верно. – Простите, а как вас зовут? – Констанс. А вы кто? Дакуорт предъявил свой полицейский значок и представился. Хозяйка с опаской оглядела и значок, и детектива. Дакуорт по опыту знал, что полицейский значок вызывает настороженность у большинства людей – появление копов у дверей дома редко означает хорошие новости. Однако ему показалось, что реакция Констанс Гаффни была более выраженной, чем обычно в подобных случаях. – Скажите, ваш муж дома? – осведомился Барри. – А в чем дело? – Если ваш муж дома, мне бы хотелось поговорить с вами обоими. – Альберт! – позвала хозяйка, глянув назад через плечо. – Альберт! Через несколько минут у дверей появился и Альберт Гаффни – лысеющий, тоже коренастый и достаточно широкий в плечах, чтобы заслонить свою жену, встав перед ней. – Что случилось? – поинтересовался он, ослабляя узел галстука, стягивавший воротник белой рубашки. При виде Дакуорта и его значка на лице мистера Гаффни появилось такое выражение, словно он ощутил во рту неприятный вкус. – Итак, в чем дело? – Дело касается вашего сына Брайана, – сказал Дакуорт. – Что с ним случилось? – спросила Констанс Гаффни, делая шаг в сторону, словно приглашая детектива в дом. Альберт Гаффни, однако, не двинулся с места. – С ним все в порядке. Сейчас он в городской больнице Промис-Фоллз – ему нужно сдать кое-какие анализы. – Анализы? – переспросил Альберт. – Что произошло? – На него… напали, – ответил Дакуорт. – Возможно, какое-то время злоумышленники удерживали его у себя.