— О Тьма, ты это слышал! Некромант, боящийся пауков! Кого я выродила?! — она воздела руки к потолку, взывая к тьме. — Полуэльфа ты родила. И убери, наконец, этого засохлика от меня! Девушка укоряющее покачала головой, погладила почившего и сделала то, чего я никак не ожидал — ОЖИВИЛА ЭТО! — МАМА! — Что мама? У мамы сердце есть. — Зато ума нет! — я пятился от ее руки, как от зомби, болеющего проказой. — Жалко ведь, — и на меня уставились честные-причестные голубые глаза с черными росчерками. — А меня не жалко? — я быстро отскочил от протянутого ко мне паука и забрался на тюфяк с ногами. — А тебя бить надо! Промеж глаз! Сильно, продолжительно и с особой жестокостью! Долго силу будешь душить в себе? — вот тут девушка резко превратилась во взрослую, умудренную жизнью женщину. А еще разгневанную. — Моя сила опасна для нее, — твердо ответил я. — Ну да, ну да. Это для пробужденной-то? — Она не сможет сопротивляться соблазну своей силы. Смерть миллиардов душ поглотит ее. — Глупости! Если есть ради чего остаться, не поглотит. А вот ты вскоре перегоришь. Так что решай, мой мальчик, либо ты перестанешь блокировать силу смерти, либо я убью твою зазнобу, — и все это говорит моя мать с ледяным спокойствием на лице. — Не смей! — от всплеска эмоций перестал контролировать свою ипостась и порезал клыками губу. Как юнец, право. — Еще как посмею, — небрежно ответили мне, поглаживая длиннющую косу. — Р-р-р-р-р-р, — и меня понесло. Выброс был огромным, но моя противница поглотила его, даже не оторвавшись от своего занятия по укладыванию непослушных выбившихся прядей назад в косу. Воистину сильнейшая в магии смерти! — Ну вот и славно. Только учти, у меня нет времени постоянно спускать твою силу. Кончай ее подавлять или перегоришь, сынок, — она тепло улыбнулась мне, как получается только у нее, а потом хихикнула, глядя на мою грудь. Я тоже перевел взгляд туда, — а выбросы делают тебя смелее. — Твоими с-с-с-стараниями, матуш-ш-ш-шка, — прошипел я сквозь клыки, снимая с груди за мохнатую лапищу излишне проворного, для недавно воскрешенного, паука. — Хи-ха-ха… — Мам, прекращай нарушать равновесие в моем мире! — и строго смотрю на эту непосредственную женщину. — О, милый, это же только паучок. Ну что от него сделается? — она продолжала хихикать над моей насупленной моськой. — Инфаркт у меня сделается! — Не преувеличивай, — моя родительница закатила глаза, — но так и быть, это последний воскрешенный мной пучок в этом мире. Чудить перестану. — Уж будь добра, — и я задал мучавший меня весь вечер вопрос, — она там, где я думаю? Взгляд голубых глаз изменился. Стал понимающим и серьезным. — Да. И только теперь я выдохнул. С воздухом изнутри выходило напряжение и беспокойство. Мыслим мы с Су одинаково, а значит, она поступила именно так, как безопаснее всего. Я хорошо ее обучил. Когда вынырнул из своих раздумий, прекрасной девушки уже не было. Ох, и не любит она прощаться. Наверное, так же, как и здороваться. *** — Всевышние! Простите меня горемычную! Я больше не буду обзывать Широ, не стану рушить стены во дворцах у эльфов. Я даже с удовольствием буду петь песни после смерти птички, только вытащите меня ОТСЮДА! Эта истерика продолжалась вот уже пять ват, но никто не спешил меня спасать. Кельпи сидел рядышком со мной в воздушном пузыре и пытался то ли заткнуть пальцами уши, то ли оторвать их нафиг! Его явно не пугало наше положение между глубоко и глубже некуда. Вообще, я поняла, что враждовать с Паланом чревато расстройством моей психики. Помните, я рассказывала о Пустых озерах и воде в них, столь прозрачной, что она невидима, и столь легкой, что не ощущается при соприкосновении с кожей. И да-да, мое предположение о том, что найди я такое пустое озеро, обязательно пойду ко дну, оказалось до нелепости верным. И угадайте, кто же притащил меня именно сюда? Мстит, что я его в эти самые Пустые озера послала в прошлый раз. Интересно, как он вообще умудрился их найти? Это же фактически легенда, небылица. Да я сама не верила в существование такой аномалии. Ага, ровно до момента, пока не стала протирать свои походные штаны о дно одного из таких озер. — Палан, я умоляю тебя, вытащи нас. О этих озерах не зря дурная слава ходит. Ты и не заметишь, как твой пузырь лопнет, и мы утонем. Ведь ничегошеньки не ощущаем, будто в яме глубокой сидим! — Успокойтесь, миледи. Ничего с моим пузырем не станет. А вот если не перестанете верещать, то вас утоплю я, собственноручно! За крики было стыдно, но страх от этого меньше не стал. Солнце должно встать через ват, но я и вара больше здесь не выдержу. Палан уже вымотался, сдерживая напористые воды озера от прорыва за заслон нашего убежища. Я очень сомневаюсь, что кельпи вовремя заметит момент распада пузыря и сумеет нас вытащить до того, как мы захлебнемся, даже не осознав факта своей смерти. И я пошла на то, что не позволила бы себе в иной ситуации. — Палан, я приказываю вытащить нас на берег! Немедленно! Резкий поворот головы, черные пряди небрежно падают на обнаженную грудь. Глаза сужены и обдают льдом. Большей ненависти и презрения, что всем своим естеством демонстрировал сейчас водный конь, я не видела. Но, несмотря на бушующие чувства, кельпи выполнил приказ, и мы медленно начали движение вверх. Я смогла глубоко вдохнуть только тогда, когда мы оказались в десяти тарах от злополучной легенды наяву. Я не целовала землю, как это всегда делают герои морских историй, возвращаясь на берег. Нет, я просто села возле большой каменной глыбы и крепко ее обняла, намертво вцепившись ногтями, будто кто-то или что-то пытается меня от нее отодрать. — Нам надо вернуться, миледи. О, а теперь это не звучало, как дружеское подтрунивание. Теперь это была холодная отстраненность. Подумаешь, какие мы неженки. Видите ли, нам посмели приказывать! — Тебе надо, ты и ныряй обратно. По мне, так лучше стать напитком для вампира, чем кормом для рыб. Тем более что от укуса жертва впадает в блаженство, а от воды в легких одно нестерпимое жжение. Тут выбор очевиден. Но Палану этого не понять. Он ведь дух воды. Ее детище. Правда, даже Палан не может знать, как поведет себя жидкость пустого озера по отношению к кельпи. Не факт, что оставит его в живых. — Давай хотя бы спрячемся, — прошипел водяной конь. — Какая забота, — фыркнула, но все же решила от камня отлипнуть. — Если бы не брат…, - и он замолчал, так и не договорив. Просто закрыл глаза и глубоко задышал. Кажется, кое-кто из последних сил старается не утопить меня. — Что? — я разозлилась, — что бы ты сделал? Пора было расставить все точки над «и». — Отдал бы меня своему королю на ужин, как отдали ту маленькую девочку-кельпи? Палан вздрогнул. По лицу прошла судорога напряжения, а глаза, наконец, открылись и запылали гневом. — Чего молчишь, а? А может, приобщился бы к трапезе, как сделал это, когда подали к столу твоих родителей! Всевышние! Куда меня понесло?! Но он изрядно вывел меня из себя, и я действительно не очень верю, что братец Кайи вдруг перестал быть убийцей. Это смешно! Убийца, что бы он ни делал, остается убийцей. Даже если у него были благие намерения. Палан увяз в смертях, и в какой-то момент ему это начало нравиться. Он опасен и асоциален. Как бы он не любил своего братишку, остальные для него не имеют ценности. Он с легкостью принесет их в жертву. Я это чувствовала на протяжении всего времени, что кельпи провел с нами. Как только все закончится, наши пути разойдутся. Я не потерплю Палана рядом с собой и своими друзьями! — Заткнись, тварь! — взревел демон. Да-да, не зря кельпи считают водными демонами. Они из тех духов, что относятся к агрессивным и опасным. Именно страшный, изуродованный отвратительным оскалом демон стоял передо мной, да простят меня истинные демоны за такое сравнение. — Ты ничего не знаешь обо мне, могильщица. Я, в отличие от тебя, не устраивал массовую резню. Мой народ страдал, и я помогал, как мог. А ты убивала и упивалась своей властью над остальными. Ты ничуть не лучше меня, банши! «Банши» было сказано так, будто это самое отвратительное слово в мире. Он выплюнул его как оскорбление, как приговор. — Я не пожирала разумных. Я убивала своих врагов! А ты набивал желудок родственниками! — слова вылетали с рыком. Я готова была перегрызть горло Палану прямо здесь и сейчас. Кельпи был не в лучшем состоянии. Нас охватило крайнее бешенство. И больше не потому, что нас оскорбили, а потому, что в оскорблениях была правда, пусть не во всех, но правда. Слышать, что ты монстр и осознавать, что так и есть, самое тяжелое и ранит больше всего. Правда глаза колет. Подходящее к нашей ситуации высказывание. Перемирие окончено! Кто знает, до чего бы дошло это противостояние, если бы нас не прервали. Благо, нахальное покашливание заставило отставить свои претензии друг к другу в сторону и направить агрессию на незваного гостя. Им оказался вампир, кто бы сомневался. Высокий, стройный, без своего плаща он выглядел просто потрясно. Брюнет с высоким хвостом до талии и ярко-алыми глазами стоял в десяти тарах от нас, но никто не сомневался, что такое ничтожное расстояние мужчина преодолеет за мгновение. — Как неосмотрительно с вашей стороны вылезти в ночь из своего убежища, нц-нц-нц, — он цыкал с таким наслаждением, что мне самой захотелось повторить за ним. Вампир посмотрел на Палана. — Кельпи? Как неожиданно, — он резко перевел взгляд своих кровавых глаз на меня, — теперь ясно, где ты скрывалась, скорбящая. — И зачем же я тебе понадобилась? — Всевышние! Что за воркующие нотки? Темень! Сильный, зараза! — неужели кровь такая вкусная оказалась? — Узнала, — и мне так улыбнулись, что просто «Ах!». Конечно, узнала. Он же стоял в каких-то танах от меня, когда лакомился с ножа моей кровушкой. — Не боишься, — продолжал озвучивать свои мысли вампир, — и, конечно, знаешь, за что мой народ тебя так ненавидит. Это не было вопросом, но я все равно ответила. — Вы ненавидите не меня, вы ненавидите свою слабость. Скорбь — это слабость. Позволяя мне петь для ваших ушедших душ и освобождать от скорби сердца близких, вы тем самым, подтверждаете, что слабы внутри. Вампиры предпочитают переживать боль, жить с нею и закаляться, но никогда не признаются, что скорбят. Своей песней я раскрываю все ваши секреты, мальчики, — и я заискивающе улыбнулась. Что на это ответишь, бессмертный? Ведь я сказала правду. Оттого и не пустил ты меня в свою деревеньку. Боишься своих слабостей, вампир?