— Счастливым? — Случайная пуля, — пожал он плечами. — Для него — случайная. — Но он умрет. Он умрет так же, как… Его больше не будет. — Водички дать? — Нет! — Анна отрицательно мотнула головой. Помолчала и неожиданно прищурилась. — Зачем вы это делаете? — Затем же. Жизнь научила. Однажды я не смог выстрелить, и выстрелили в меня. Но я никогда не пожалею о том, что не спустил курок. — Наверное, если бы когда-то выстрелили в меня, было бы лучше. — Не факт. Жизнь длинная. Когда-нибудь решите, что все не так уж плохо. — Не решу. Именно потому, что жизнь длинная, — Анна откинула голову на стену, у которой она сидела, и посмотрела куда-то вверх. — В которой хорошее закончилось давно и навсегда… — Да ладно! — хохотнул мужчина. — Пока есть кока-кола и попкорн, жить можно. Девушка перевела взгляд на его лицо, пытаясь разглядеть его глаза. Сейчас он был в тени, и глаза его казались черными, хотя при знакомстве Анна была уверена, что они серые. Она задумчиво сдвинула брови, всерьез раздумывая над этим вопросом. Потерла лоб и спросила: — А если без них? Без кока-колы и попкорна? — Всегда найдется что-нибудь еще. — Нет, так не подходит. Надо, чтобы совсем без ничего, — пробормотала она себе под нос. — Мне — не надо, — рассмеялся он. — Короче, пятерку сейчас. Пятерку — после выполнения заказа. — Да-да, — Анна снова сосредоточилась на лице киллера. — А я… я могу отказаться? — Ну, денег я пока в глаза не видел. — Значит, могу? — улыбнулась Анна. — Можете, — важно ответил он. — Только никому не говорите, что Север вас отговаривал, потому что это неправда. 200_ год Просыпаться от собственных криков было нормой. Крик неминуем даже тогда, когда знаешь, что спишь. Обыкновенная жизнь Виктора Закса. — Не я! — рука, выброшенная вперед. И почти наверняка перед глазами беспросветность. Сны никогда не приходили на рассвете. Только в самое черное время — под утро. Пытался унять тяжелое дыхание. Губы медленно шевелились: «Не я, не я, не я…» Но самого себя в том убедить он не мог. От никогда раньше не слышанного крика Анна распахнула глаза. В свете фонаря, подсвечивающего комнату с улицы, разглядела сидящего на кровати Виктора с вытянутой вперед рукой. Таким она его видела однажды. И теперь точно знала, что ему снилось. Будто сама видела его же сон. Это было абсолютно иррационально. Но иррациональным был каждый ее день на протяжении вот уже десяти лет. Она сердито дернула одеяло, которое он стащил с нее, когда вскочил на кровати. — А можно аккуратнее? Виктор вздрогнул и обернулся. Светлые волосы по подушке. Черты лица, скорее угадываемые, чем зримые. — Прости, — прошептал он. — У меня бывает… — Сейчас обострение? На полнолуние, что ли? — она зевнула. В темноте выглядело натурально. — Нет. Я часто кричу во сне. — В «Носороге», вроде, не кричал, — сказала она и повернулась на бок, спиной к нему. — И чего домой не уехал… Не ответил. Откинулся на подушку. Смотрел в потолок. Потом медленно проговорил голосом, в котором почти не было слышно того Виктора Закса, которого она знала: — Прости меня… Я мразь… Анну будто обдало ледяным холодом. Она сильнее закуталась в одеяло и неслышно сглотнула. — Я не выдаю индульгенции, — ответила ровным голосом. — Я знаю. Просто прости. День адов. Сорвался. Потом его речь звучала еще тише, но была отчетливо слышна в пугающей тишине ночи. Равно как и его дыхание, прерывистое, неспокойное. Если бы она протянула руку и коснулась его, знала бы, что сердце после кошмара так и не унялось, продолжая биться, будто набат. — Партнер решил уйти из корпорации. Предложил выкупить его долю. У меня таких бабок нет. Пятьдесят процентов активов. Остается два варианта. Либо он попробует перепродать свою часть, либо потребует полного раздела. Оба варианта меня не устраивают. У нас слишком много обязательств, чтобы пойти на это… Единственное, на что надеюсь — время. На все нужна хренова куча времени. «На все нужна куча времени», — мысленно повторила она за ним. Ей ли не знать? Она повторила про себя и информацию о партнере. Зачем, кому это может понадобиться — было не важным. Но она старалась запомнить. Никогда не знаешь, что и когда пригодится. — Всю жизнь натыкаюсь на этих гребанных Гориных. Всю жизнь… Влип по самые… В комнате раздался его злой лающий смех. И от него затряслась кровать под ними. Сцепив зубы так, что стало больно, Анна молчала. Говорить не могла. Только кричать, еще громче, чем он. Но сейчас было нельзя. Не ко времени. Ее охота еще не окончена. Потом… однажды она ему объяснит, что такое «влип». Закс резко перекатился на бок и снова прижался к ней со спины — так, как накануне вечером. Перекинул руку через нее и нашел грудь. Осторожно сжал пальцами сосок. Провел языком по плечу, поцеловал шею. И тихо, теперь почти не слышно, проговорил: — И я все еще пьяная скотина. Прости. — Репетиция покаянной речи состоялась. Утром дома тебя ожидает успех. Она боялась пошевелиться. Словно натянутая струна, которую тронешь неправильно, и она лопнет с жалобным последним стоном. Просто лежала и смотрела в темноту, которая клубилась звуками и образами. Ей виделось то, чего не было на самом деле, и слышалось то, о чем никогда не говорилось. И впервые она попыталась себе представить его лицо, когда скажет ему, что ничего в его жизни не меняется, и он снова «наткнулся на Горину». Глава 9. Клятва — Сонька, отстаньте от меня обе, — вяло бурчал Андрей. — За*бали. Трубка валялась на столе с включенным громкоговорителем, а сам он не отводил взгляда от монитора, медленно пролистывая меню превьюшек порносайта. — Разбирайтесь со своими мужиками сами. Одна за своим Заксом полжизни сохла, как дура. Ну, получила. Типа счастливая стала. Только плачется по три раза в неделю, как он ее не любит. А просто «трахает» — ее, видите ли, не устраивает. Другие, может, всю жизнь мечтают, чтоб он их хоть раз трахнул. У тебя, наоборот, каждую неделю новая любовь. Но предпочтения у тебя, сестричка, сомнительные. Все они на геев смахивают, не замечаешь? — Ты-то откуда геев знаешь? — рассмеялась Соня. — Не твое собачье дело! — огрызнулся Горин. — Потому что Андрюша у нас сам п*дор! — раздалось от двери — спокойное и уверенное. — Ты же меня и отымел, — заржал Горин и кинул в Закса, заявившегося без приглашения, трубкой. Телефон благополучно пролетел мимо Виктора и стукнулся о стену, крышка отвалилась, батарея выпала. Детали телефона печально рухнули на пол. — Пока, Соня, — усмехнулся Закс. И подошел к столу, за которым сидел Горин. Уперся руками о столешницу и проговорил: — Сейчас ты решил отыметь меня, правильно я понимаю? — Правильно! — ухмыльнулся Андрей. — Удовольствие должно быть обоюдным. Ты же видишь тенденцию? — Да вот вторые сутки тащусь… от тенденции Что ж лично-то не сказал? Уведомление в письменной форме — это мощно, но напоминает онанизм. — Типа тебя такое не возбуждает? Чего тогда приперся? — насмешка Андрея звучала в его голосе, была заметна в его вальяжной позе. Воздух комнаты пропитался издевкой. В этой издевке исчезало все — принципы, истины. Выглядело мерзко. Но Виктор давно привык к тому, что выглядящее самым мерзким — правда и есть. Все остальное — иллюзия. Он десять лет как возненавидел иллюзии. От одной избавиться так и не смог — от дружбы. Значит, теперь поделом. Пожинал, что посеял. Но, справедливости ради, сеял не только он. — За добавкой приперся. Раздел не вариант. Ты это знаешь. Там производство замешано одно на другом. Мы из этой связки не выйдем. А покупателя ты будешь долго искать. — Да мне насрать! С тебя бабки. Доля, проценты, неустойки. Лично меня прет. — Да я вижу! — психанул Закс. — Андрей, ты понимаешь, что ты тоже не выиграешь? Хрен ты получишь ту сумму, на какую мог бы рассчитывать, если бы разошлись полюбовно. Дай мне полгода. Полгода! Я вложился. Пойдет отдача — откуплюсь. Соберу, найду, откуплюсь. Сейчас это нереально. Мы едва расходы покрываем. Взгляд Андрея стал маслянистым.