— Илья Петрович?.. — негромко произнесла Анна, когда, наконец, встретилась с врачом. Никаких вопросов и задавать не имело смысла. Многое было говорено в присутствии Татьяны. Теперь Татьяны не было. Доктор Фурсов поднял на нее глаза абсолютно уставшего человека, которому все на свете докучает. Особенно эта барышня в короткой куртке, отороченной лисой. — А… это вы… — медленно произнес он и скрыл глаза под очками, будто бы закрываясь от нее. И только после этого заговорил: — Вот что, госпожа Протасова… я вас обнадеживать не буду. И нового ничего не скажу, что вам хотелось бы услышать. Медикаментозное лечение только помогает облегчить ее общее состояние. Как говорил я госпоже Веревкиной ранее — операция. Вам теория интересна, или вам достаточно знать, что у нас таких не делают? — Теория мне не интересна, доктор. У меня другая профессия. Где делают? — В Германии, в Австрии, в Израиле клинику хорошую знаю. Анна кивнула и ответила: — Мне надо подумать. Сколько у меня есть времени? — В данном случае трудно давать прогнозы, на сколько у девочки хватит резерва. Несколько ближайших месяцев. И операция нужна срочно. Да и учтите… Настя сирота. Никто не позволит вывезти ее за границу просто так. Я с этим вопросом не сталкивался, честно говоря. Если хотите, узнавайте, какие нужны бумаги. Но сперва оцените, хватит ли у вас на это средств и терпения. Анна снова кивнула. — Но я могу надеяться, что вы предупредите меня об ухудшении? — Ну а кому мне еще сообщать? — пожал плечами доктор Фурсов. — У меня только ваш контакт. Ее мать своих координат не оставила. — У нее нет матери, — буркнула Анна и попрощалась. Из клиники она вышла, когда было уже темно. Конечно, еще не очень поздно. Но это Питер, детка. И это час пик. Анна ненавидела Питер в час пик. Она ползла по проспекту от перекрестка к перекрестку, уныло слушая автомобильные перебранки с тупыми железными трамваями и между собой. — Когда же, наконец, снесут эти рельсы, к чертовой матери? — бормотала Анна себе под нос, словно именно от этого события зависела вся ее дальнейшая жизнь. В то время как зависела она сейчас от другого. Она пыталась прикинуть, что ей делать с формальностями, сколько ей может понадобиться денег для операции Насти, и как она сможет их найти. Определенная сумма накоплений у нее была. Еще в активе имелось две машины. От предложенной Заксом она отказываться не стала. И была квартира, которую все тот же Закс купил на ее имя. В целом набегала приличная сумма. Может ли операция оказаться дороже, и что ей делать в этом случае? Когда Анна задалась этим вопросом в тысячный раз, выругалась и решила, что будет разбираться с проблемами по мере их поступления. Сейчас перед ней стояла проблема совсем иного свойства. Анна застряла на очередном светофоре, который уже в третий раз загорелся красным, а она по-прежнему не сдвинулась с места. Теперь она ругалась на хренов светофор, едва ли отдавая себе отчет, что своими ругательствами прикрывает странное чувство, робко разливающееся где-то посреди живота. Она сожалела о каждой минуте, потерянной в этой проклятой пробке, которую могла провести дома. Слово произносилось странно, с запинкой, но было приятным. Две недели, как у нее был свой дом. Так мало и так много. И в этом доме все было связано с Виктором Заксом. Теперь мысли стали сбивчивыми. Ей казалось, что если ненавистью можно сжечь — то ее прожгло до самого нутра. Она вся — пепел. Как тот, что остался от ее прошлого. И вместе с тем Анна ловила себя на том, что вспоминает поцелуи — убийцы своих родителей. Анна с облегчением выдохнула, когда добралась до дома. Несколько часов ей некогда будет думать, играя роль довольной жизнью девицы. Лифт оказался занят, Анна легко взбежала по ступенькам, стремительно ворвалась в квартиру и наткнулась на серый взгляд, похожий на ртуть. Закс стоял в коридоре, скрестив руки на груди. И молчал. — Привет. Ты, вроде, говорил, будешь поздно, — сказала она, раздеваясь. — А приехал рано, — проговорил Виктор. Голос ничего не выражал, отчего звучал неприятно. — Чего торчишь в коридоре? — Не обнаружил тебя в других комнатах. — Ну вот она я. Анна подошла к Заксу, подняла к нему лицо, запустила пальцы в черноту его волос. Он не позволил. Схватил запястья, дернул на себя и процедил: — Я вижу. На часы смотрела? Я полтора часа ждал, и мне охрененно не по барабану, где ты могла пропадать все это время! — Не поняла, — ухмыльнулась Анна и попыталась вырвать руку. Снова не позволил, с силой удерживая ее — смутно похоже на то… забытое… — Это я не понял! О своем отсутствии ты должна предупреждать. Вряд ли у своей мадам ты могла сорваться куда-то среди ночи. В его злом дыхании был сильный запах коньяка — яркий, пьяный, головокружительный. — Прости, я забыла, что теперь ты мой хозяин, — она по-прежнему насмехалась. — Накажешь за непослушание? — Трахать тебя после твоих кобелей я не намерен. Она крепко прижалась животом к его бедрам. — У того, кто живет в твоих штанах, другое мнение. — И сколько их было сегодня? — хрипло спросил он, кажется, не слушая ее. Взгляд был ясным. Так не вязалось ни с голосом, ни со словами, ни с запахом. — Трое! — неожиданно зло выдохнула Анна. — Двое кончили за полчаса, а с третьим мы долго играли в больницу. — Это синусоида, Аня, — хохотнул он. — Это е**ная синусоида. Хрен сорвешься. Ты кончала? — Да, — наигранно протянула она срывающимся голосом, — с доктором дважды. Мечтательно закрыв глаза, она принялась раскачивать бедрами из стороны в сторону. Потянулась к его губам. — Я тоже хочу коньяка. — Ok. Не отпуская ее запястий, Закс потащил ее в гостиную и бросил на диван, так, что она не могла не удариться. Подошел к бару. Открыл его. Вынул бутылку коньяка. Открутил крышку. Хлебнул из горла. Потом сунул бутылку ей под нос. Анна вытянула губы и обхватила горлышко. Он протолкнул его глубже в ее рот и резко наклонил так, чтобы ей в глотку, обжигающий внутренности, полился коньяк. Она глотала равномерно, крупно, привычно. Закс не выдержал первый. Вырвал бутылку и швырнул ее в сторону. Та громко покатилась по полу, расплескивая алкоголь на дорогой паркет. Он не слышал и не видел этого. Он жадно смотрел на ее губы — сейчас красные, воспаленные. — Я запрещаю тебе кончать с другими, поняла? — выдохнул он. — Как ты меня остановишь? — голос был чужой, воспаленный, как губы, и ядовитый. — Никак, — сталью отозвалось в его голосе. — Ты сама себя остановишь, потому что однажды ты не захочешь никого, кроме меня. Я проникну под твою кожу, как ты проникла под мою. И буду медленно душить тебя изнутри, как сейчас это со мной вытворяешь ты. — Этого никогда не будет, — огрызнулась Анна и поднялась с дивана. Он не ответил. Он подорвался следом и схватил ее за плечи, притягивая к себе. И находя ее рот своим. Его язык скользил между ее плотно сомкнутых губ, бился в сжатые зубы, требуя, чтобы она раскрылась. И отчаянно водил по коже вокруг рта. Было что-то отчаянное в его движениях, чего никогда не было прежде. Будто бы он цеплялся за нее из последних сил и не знал, как удержать. Вместо ответного поцелуя она стала брыкаться, извиваясь в его руках, пытаясь выскользнуть. Упиралась ему в грудь и рвано дышала от этих усилий. Он отпустил ее неожиданно, когда ни за что не должен был отпускать. Не имея права ее отпускать по законам силы и права пользования. Но он отпустил ее — так, что она пошатнулась, неожиданно потеряв опору. А потом тихо сказал: — Пожалуйста. — Что? — Я хочу твои губы. Поцелуй меня. — Иди ты со своими поцелуями. К жене. С ней скандаль, ее целуй. Со шлюхи какой спрос? Ее надо трахать, — устало выдохнула Анна и ушла в спальню. Быстро разделась и забралась под одеяло. Голова раскалывалась от коньяка, криков и безумной схватки. — Хоть высплюсь, — проговорила она, прикрывая глаза. Через полчаса кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. Он лег со спины и обхватил ее одной рукой. Он был обнажен и казался горячим, видимо, из-за алкоголя. Прижался пахом к ее ягодицам. И затих. Он почти никогда не оставался ночевать. Времена полной свободы подошли к концу — вернулась его жена. Анна это знала. Но все-таки в эту ночь он остался. Семью годами ранее — Виктор Иванович Закс, — равнодушно проговорила Анна, протягивая фотографию. — Крупный бизнесмен. Мне сказали, вы берете двумя платежами. — Совершенно верно, — тягуче ответил мужчина. — Сперва задаток. После исполнения — остаток. О ценах вы осведомлены? — Меня предупредили, что вы можете уточнить. Сложность заказа… и прочее… — У вас деньги-то есть? — на его губах появилась улыбка, так не соответствовавшая случаю. И странно смотревшаяся на его лице. Нет, лицо даже красивое. Из тех, что запоминаются. И шрам над бровью его не портил — видимо, когда-то было рассечение. А ей всегда казалось, что люди подобной профессии должны быть малоприметными. — Я неплохо зарабатываю, как вы можете догадаться, — так же небрежно улыбнулась Анна. — Не беспокойтесь об этом. — Не скажу, что завидую, — усмехнулся он. — У меня тоже неплохие гонорары. Но пореже, чем у вас. — Когда вы сможете выполнить заказ? — заговорила Анна о насущном. — Ну, это не конвейер. На все требуется время. Нужно знать его распорядок. Где он бывает. С кем. Его маршруты, привычки. Это работа. В среднем уходит до месяца. Меньше — в том случае, если вы сами подскажете, где и как. Но я предпочитаю доверять только собственным глазам. Жизнь научила. — Я понимаю, — кивнула Анна. — Я… я столько ждала. Подожду еще месяц. Он окинул ее оценивающим взглядом и снова усмехнулся. Молодая девчонка. Двадцати нет. Действительно смешно. — Ну, если вышли на меня, то подождете, — проговорил он медленно. — Тут механизм запустится — не остановишься. Это ведь только видимость, что курок я спустил. На самом деле, его спускаете вы. Прямо сейчас. Когда вы за дверь выйдете, будете знать, что он уже труп. Глаза ее зло засверкали, а пальцы сжались в кулаки. — Правда? — выдохнула она и криво усмехнулась. — Он уже труп. — Именно. И никогда не узнает, кто именно стрелял. И почему. В чем-то это даже милосердно. Вы дадите ему умереть счастливым. В уверенности, что впереди еще много дней его успешной жизни. Анна крупно вздрогнула и уставилась на мужчину.