— Ничего. Я собирался звонить тебе с утра. Ты деньги такие где брать собралась, а? — Мне обещали помочь, — навела тумана Анна. — Еще раз спасибо. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Анют, — отозвался Леша и отключился. Теперь в ее маршруте появились новые пункты: банки. Надо было найти такой, где дадут больше и быстрее. Она металась, как бешеная белка в чертовом колесе, из которого не видела выхода. К вечеру мечтала об одном: упасть в кровать. И спать, спать, спать… — Нашла, где дрыхнуть, — услышала Анна ворчливый голос. Вздрогнула и раскрыла глаза. Мясистая рука толстой кондукторши крепко вцепилась в ее плечо и резво трясла, как ореховое дерево. — Выхожу, выхожу. От конечной до клиники возвращаться обратно три остановки. Только бы Фурсов не ушел. Но доктор был на месте, хотя и без халата, но в верхней одежде. — Ну что? — спросил он ее, даже не поприветствовав толком. — Я нашла врача, — стараясь унять дыхание после быстрой ходьбы, ответила Анна. — Константин Христофорович Бенкендорф. Мне сказали, он очень хороший специалист в этой области и будет в Питере в марте. Но для этого я должна перечислить ему деньги до конца месяца. Я боюсь, не успею. Тогда он приедет только в конце мая… Черт, я знаю, это не ваши проблемы, — она устало потерла лоб. — Не мои, — согласился доктор. — Кофе хотите? — Да, — согласно кивнула она. Фурсов подошел к тумбочке, на которой стоял электрочайник и щелкнул кнопку. Вынул из шкафа две чашки и спокойно сказал: — У меня только растворимый. — Неважно, — Анна присела на стул, скинула куртку. — Илья Петрович, вы, случайно, не знаете Бенкендорфа? Я поняла, что он давно уехал из страны. — Знаю. Его в наших кругах многие знают — светило. Правда, с чужих берегов, — он замолчал. Достал сахарницу, поставил на стол, параллельно отодвигая в сторону кипу бумаг. Туда же определил чашки. Всыпал кофе. Проделывал все деловито и с холодноватой отстраненностью. На него это было больше похоже, чем дальнейшие слова: — Май нам не подходит, Анна Петровна. — Почему? — голос был тихим, а лицо девушки совсем серым. — Я вас пугать не хочу, и обнадежить мне вас нечем. Донора нет. Детей до года у нас не оперируют, потому что вес не позволяет. Развиваться нормально она не может, потому что почки не справляются. Замкнутый круг. Бенкендорф такое делает. Он вообще чудеса творит, — чайник закипел и на некоторое время Фурсов замолчал. Налил в чашки кипяток. И, наконец, добавил: — Обычно донорами становятся родители или родственники, чтобы не ждать и не нести дополнительные расходы. Обращаться к госпоже Веревкиной, я полагаю, смысла нет? — Нет, — еле слышно прошелестела Анна. — Ясно. Еще 90-100 тысяч. Повисла пауза, длинная и мучительная. — Почему май нам не подходит? — настойчиво повторила Анна вопрос. — Левая почка в данный момент не работает совсем. Правая отказывает. На диализе она может протянуть какое-то время, но… Врача, у которого Веревкина наблюдалась во время беременности, пришибить мало. Либо ее, если она не «наблюдалась». Простите… — Я буду искать деньги, — мрачно сказала Анна и поднялась. — Спасибо за кофе. — Вы же не выпили. — Да, простите. Но все равно спасибо. Можно заглянуть к Насте? — Можно. Я санитарок предупредил, чтобы вас в любое время пускали. Сейчас ей чуточку лучше. Анна ушла. Пробыла некоторое время в палате, поговорила о какой-то ерунде с медсестрой. Долго добиралась домой, автобусы как сквозь землю провалились. Автомобиль, подаренный Заксом, был на экспертизе по условиям залога. Ее собственный — стоял под домом. Заложить и его? Что еще можно? Кому нужно? За-чем? Продрогшая, голодная, озабоченная тем, где достать недостающую сумму денег, Анна зашла в квартиру и закашлялась от табачного дыма. — Совсем охренел? — спросила она Закса, возникнув из сизых клубов на пороге кухни. — Совсем, — отозвался Виктор. Голос был совсем как этот дым — какой-то тягучий, ползущий, нечеткий. Язык ворочался вяло и невнятно. — Где была? — Гуляла, — она устало села напротив него, вытащила из пачки сигарету и кивнула на бутылку виски. — И мне налей. Закс с готовностью потянулся по столу, едва не смахнув стакан на пол. Он совсем не походил на себя. Взъерошенный, помятый, неряшливый при том, что одет был с иголочки, как обычно. Хуже всего было лицо. Из него ушла всякая резкость и четкость черт, отчего он казался старше, чем был, лет на десять. В конце концов, до бутылки он все-таки дотянулся. Стакан с соседнего стола не без труда, но поставил. И сказал: — Я у тебя поживу? — Тебя жена из дома выгнала? — громко, зло рассмеялась Анна. Одним махом выпила виски и крупно вздрогнула всем телом. — Так здесь тебе не гостиница. — Здесь не гостиница, — повторил Закс, мотнув головой. — Здесь притон. В котором я буду жить, сколько мне надо. — Это моя квартира, если ты забыл. И я могу с ней делать, что захочу. Даже продать. — Ты? — хохотнул Виктор. — Ты моооожешь. Ты много чего можешь… А я нихрена не могу. Я импотент, понимаешь? Полный. Во всем, кроме секса. Доказать? — Что именно? Что ты импотент? Или обратное? Он молчал, некоторое время глядя куда-то мимо нее. Кажется, он совершенно не понимал того, что говорила она, и того, что говорил сам. Если бы в этот момент его спросили, как он оказался в ее квартире, скорее всего, ответил бы, что не помнит. Он нашел себя за этим ее столом и с виски из ее бара. — Лиза подала на развод в прошлый вторник, — наконец, прозвучало на кухне. — А ты типа расстроен, — ухмыльнулась Анна и налила себе еще виски. — Ну поваляйся в ногах, может, вернется. — Тебе бы лучше тоже от меня свалить, — он подставил свой полупустой стакан для добавки. — Я же и тебя уничтожу, в конце концов. Если, конечно, есть еще что уничтожать. — Да мне пофигу! — она толкнула к нему бутылку. Он взял ее и глотнул прямо из горла. Отставил на стол и выдал: — Научишь? — Педагогика — не мое призвание. — Ну да… У тебя другое, мать твою, призвание. Там ты справляешься. — Справляюсь! — гордо заявила Анна, поднялась и в двери обернулась. — Не подожги квартиру. Он вскинулся и замер, в ужасе глядя на нее. Ему было больно. Так глядят только больные. — Поздно поджигать, — хрипло ответил он. — Она сделала аборт. Вчера. Мне утром Соня сказала. Анна остановилась. Глаза ее не выражали ничего, но стали слишком яркими, слишком синими, словно загорелись изнутри. «Я не хотела!» — было первым, что мелькнуло ее в голове. Но уже через минуту она поняла, что даже не рассчитывала на такую удачу. Ай да сестренка, ай да молодец! Таким, как они, нельзя размножаться. Таким, как они, из рождения — сразу в ящик. Иначе даже воздух вокруг пропитывается гнилью. — Твоя жена дура! Ребенок-то при чем? — Он тоже Закс. — Ну да, — безразлично протянула Анна и ушла с кухни. Глава 12. Северная Три недели спустя Анна еще спала. Некоторое время он внимательно смотрел на ее лицо, лишенное косметики. Обычное лицо. Таких Ань-Мань-Дунь-Глаш на свете дохрена и больше. Он вцепился в эту. Не отодрать. Пробовал — получалось херово. Закс протянул руку и убрал волосы с ее лба. Озадаченно нахмурился. Мнимая беззащитность спящей женщины его не трогала. Нет, он просто пытался понять, откуда берется в нем первобытный мужчина, который видит эту конкретную самку, едва она появляется на горизонте, и больше уже не замечает ничего. Гадское чувство. Отступает его вина, отступает его боль, отступают его кошмары. Отступает прошлая жизнь. И он уже — как бы не он, а существо без мыслей и чувств. Все, что он может, это идти на поводу единственного инстинкта. Это как травля. Только здесь он не убивал. Виктор коротко усмехнулся и поцеловал ее плечо. Она не проснулась. Запустил руку под одеяло, провел ладонью по ее груди, по животу, ниже, устремился к бедрам, скользнул меж ними. Нашел теплое, мягкое, чуть влажное и липкое — ночью в душ ее так и не отпустил, продолжая ласкать податливое тело даже после окончания акта. Пока, в конце концов, не уснули оба. Раздвинул складки, прикоснулся к клитору. Чуть дернул его и, вдавливая, стал массировать круговыми движениями, чувствуя, как сам заводится от того, какая она теплая внутри. Не открывая глаз, Анна слабо улыбнулась. Повела бедрами, раскрываясь шире для его руки, и стала лениво водить ногтями по его спине. Дыхание ее было сонным, тихим и ровным. Он, внимательно наблюдая за ней, двинулся пальцами глубже, коснулся влагалища. Никогда не думал, что у него так сильно развито обоняние. Он чувствовал все. Остаточный аромат ее духов, какими она пользовалась накануне, неуловимый запах ее кожи, вдыхаемый им, когда он скользил губами по ее груди — почти фимиам. Терпковатый запах, исходивший от паха. Просунул палец в нее. Тот легко скользнул внутрь. И стал двигать ладонью — вперед и назад — теперь уже ожидая ее реакции. Она глухо выдохнула. Подалась к его руке, толкнулась в нее и распахнула глаза, встретившись с его взглядом — сейчас темно-серым. У него всегда менялись глаза, когда их затапливало желание. И ее они тянули за собой — в это темно-серое, непроглядное.