— Девушка, а вы адресом не ошиблись? — поинтересовалась она. — Не-а, не боись, — Анна бросила на нее быстрый взгляд и вернулась к рассматриванию огромного холла. Портьеры, картины, огромные напольные вазы, мебель, как из Эрмитажа. Криво усмехнувшись, она сказала: — Ты б меня куда провела, чтоб без лишних ушей. — Услуги в вашем агентстве здесь точно не заказывали. Анна расхохоталась. — Ну, ok, — сказала она и расселась на обитом шелком диване. Дернула юбку, чтобы прикрыть кривой неаккуратный шов на колготках. Не получилось, она махнула рукой и весело спросила: — Я покурю? Ты не бойся, у меня электронная. Бешеные бабки отвалила, представляешь? Зато круто. И Вовка сказал не париться. Она принялась выкладывать из сумки содержимое. Косметичка, портмоне, фаллоимитатор, мобильный, набор смазок, несколько презервативов… Наконец, где-то на самом дне откопала сигарету и закурила. — Так вот. Я, собственно, чего пришла-то. Вова говорит, ты его отпускать не хочешь. Типа церковь, грех, бла-бла-бла. Лажа все это. Ты же не можешь не въезжать. Вродь не дура, — Анна внимательно рассматривала лицо сестры. — Трахает он меня. И явно почаще, чем тебя. И во все дырки. Ты ж, небось, в жопу не даешь? Ты ж не извращенка, да? А мужику много-то не надо. Похрену ему на, самделе, читала ты Чехова или нет. Ему сунуть надо, в теплое и влажное. И чтобы без заморочек, но с фантазией. И тогда, когда он хочет, а не когда у тебя голова не болит. Знакомо ж, да? Она заржала. В гнетущей тишине это звучало впечатляюще. Лиза внимательно разглядывала женщину на собственном диване, и происходящее казалось ей дурацким спектаклем. Блефом. Его любовницы домой еще не приходили. Но дело было не в том, что эта — любовница. Дело в том, что ей даже не больно. Будто оборвалось и замерло в воздухе, не долетев до асфальта. Она медленно подошла к столу, осмотрела высыпанное на него содержимое сумки. Потом перевела взгляд на «гостью». — Знакомо, — ответила она. — И где он тебя, такую, подобрал? — Ну есть одно местечко на Северном. — Давно? — Да уж прилично. — Супер. Лиза села в кресло напротив барышни. Еще раз окинула ее взглядом. Потом тихо и ровно спросила: — И сколько берешь? Анна оживилась. — Тебе по-родственному скидку сделаю, — и потянулась за игрушкой из сумки. — Я занимаюсь изучением рынков с восемнадцати лет, — Лизино лицо посерело, нос как-то странно заострился, но она продолжала расслабленно рассматривать проститутку. — Системы скидок и акционные предложения — для идиотов. Сколько, спрашиваю? На лице Анны нарисовалось глупое выражение. Она почесала за ухом, от чего парик шевельнулся, обиженно засопела и стала собирать скарб обратно в сумку. Туда же полетела и сигарета. — Я, может, и идиотка. Но свою копеечку зарабатываю, радость людям доставляю. А такие, как ты, даже обслужить по-человечески своего же мужика не могут. Они с горя и шастают по бл*дям уличным. — Так, может, научишь? — презрительно вытягивая губы, отчетливо проговорила Лиза. — Проведешь ликбез. Даже на практике. Заплачу. Анна замерла и снова уставилась на Лизу. Потом кивнула и вынула из сумки мобильный. — Ага. Ну, это мы запросто. Сейчас одному коллеге звякну, он любит, чтобы на нем тренировались. — Чистоплотный? После него по больницам таскаться не буду? — Сама у него выяснишь. Мне-то пофиг. — Дура! — зло хохотнула Лиза Закс. Следующее произошло за какие-то несколько секунд. Она пересела на диван, вцепилась ногтями в кожу косухи на плечах Анны и притянула ее к себе. Когда между их лицами оставалось несколько миллиметров, прошептала: — Если я тебя убью, это будет актом милосердия. Иначе та же канава. В то же мгновение опытный рот захватил губы Лизы уверенным, жестоким поцелуем, язык нагло блуждал у нее во рту, а небольшая ладонь грубо шарила по ее груди. Тоже несколько секунд. Мучительных, гадких, приторно-сладких, как дешевые духи, от которых гудит в голове. Лиза подчинялась. Понимала, что никогда не отмоется. И не могла остановиться, сжимая в кулаках кожу пошлой черной косухи и чувствуя под ней худые плечи этой мерзкой… отвратительной… твари. Сердце выпрыгивало из груди — от ненависти, не от страсти. И она не знала, кого ненавидит: эту женщину или себя? Анна наваливалась на Лизу всем своим телом. Губ ее не отпускала. Кусала их, скользила по ним языком, сильно втягивала в себя. Коленом раздвинула Лизины ноги, а рука ее теперь блуждала у нее под юбкой. Лиза глухо застонала… и пришла в себя. Нет, она каждую секунду понимала, что происходит. Но собой стала от звука собственного грудного голоса, вырвавшегося откуда-то из черного, удушливого — ее естества. И поняла — больше в воздухе не висит. Размазало по асфальту. Лиза резко толкнула Анну и откатилась по дивану в сторону. Дышать было тяжело. Говорить не могла. Могла только смотреть. Не на нее — прямо перед собой. Анна усмехнулась. Все когда-то бывает впервые. Впервые чувствуешь себя униженной и испачканной. Впервые понимаешь, что вся эта грязь с тобой, в тебе, всю жизнь, каждую минуту. Навсегда. Впервые переступаешь черту. За этой чертой пропадает страх, и становится на все и всех наплевать. И это тоже навсегда. Анна поднялась с дивана, перебросила через плечо сумку. И легким шагом, весело напевая про Тико Тико, вышла из дома. Тот далекий день пять лет назад тоже звучал популярными ретро-мелодиями. И именно тогда она увидела свою сестру впервые. До этого лишь несколько фотографий: Лиза на пеленке улыбается беззубым ртом, Лиза идет в первый класс, фотография на паспорт. Из всех старших детей отца Анна всегда больше всего хотела познакомиться именно с Лизой. Может, потому что ей казалось — они похожи. Внешнее сходство всегда бросалось в глаза. Может быть, ей нравилось то, что рассказывал про сестру отец. Но на все ее просьбы познакомить их Петр Михайлович всегда отвечал отказом. Потому что они не должны были соприкасаться — никогда. С любой точки зрения. Так, как Анна понимала это сейчас, пять лет назад она не могла понять. Что это было? Кажется, какая-то вечеринка в стиле диско. Новогодняя. С мигающими шарами, отвратительно позитивным музлом и Лизой Гориной, праздновавшей в компании Виктора Закса. Они часто ходили одними и теми же тропами. Самой себе Анна напоминала блуждающую возле них волчицу. В ожидании удобного момента для нападения. Потому что лишить жизни — это самое малое, что можно сделать. А она хотела многого. Подчас — слишком. Там, в том клубе, был калейдоскоп. Анна осматривалась. Сидела у бара, танцевала с каким-то сильно настаивающим парнем. А потом наткнулась взглядом на Лизу. Она стояла на противоположном конце зала, обнимая за шею Виктора Закса. И целовала его взасос. Разве что не раздевалась здесь же. Его руки шарили по ее телу, на котором было совсем немного одежды. А потом он отлепился от нее и весело рассмеялся. Что-то прокричал ей на ухо. Махнул рукой и пошел прочь. Лиза постояла, глядя ему вслед, еще несколько мгновений. Направилась к бару. И Анна ринулась сквозь толпу, будто в бой. Зная, что сейчас расскажет Лизе, что ее парень грохнул ее отца. Пусть знает. Пусть задыхается. Пусть сходит с ума. И это будет самое малое, что она сможет почувствовать, если узнает. Потому что она никогда не была на ее месте. Она никогда не знала, что такое жизнь, в которой чувствуешь себя гнилью. Она никогда не ненавидела так, что ничего не жалко отдать за мгновение мести. Она никогда не шла вот так, уверенно и спокойно, чтобы разрушить чью-то жизнь. И Анна будто видела себя со стороны, будто шла сама к себе. До тех пор, покуда не замерла. «Лиза, тот, кого ты любишь, убил твоего отца». Все что угодно, пусть наговорят тебе все что угодно, но только не это. По спине пробежал холодный пот. Пофигу на то, что тело разжарено. Она чувствовала, что ее бьет озноб. Озноб такой силы, что она не могла заставить свое тело не дрожать. Отвратительное чувство, напоминавшее жалость, проникло ей под кожу. И это тоже был яд. Резко развернулась на каблуках и, прихватив по дороге первого попавшегося парня, Анна снова вернулась на танцпол. Все было кончено. Тогда это было все. И она снова стала волчицей, ждавшей своего часа. Настал. Закономерно. Кажется, впервые Анна не считала, сколько дней не приезжал Закс. Дни незаметно перекали друг в друга, пока она металась по городу между университетом и клиникой и ненадолго забывалась тяжелым сном, не приносящим отдыха. А когда выныривала из мрачной круговерти, лишь удивлялась, как умудряется не заваливать сессию. Не прошло и пары часов после ее визита к сестре, когда позвонил доктор Фурсов. Голосом, который не выражал никаких эмоций, сообщил, что Насте стало хуже. Петляя по улицам, пытаясь объехать пробки, она больше не думала о том, что было в доме Заксов. Было и было. Она в любом случае не жалела. И так слишком долго ждала, слишком часто думала сердцем. К черту всех! К Насте ее не пустили, вместо этого Илья Петрович вручил длинный список лекарств и пачку рецептов, с которыми Анна металась по городу от аптеки к аптеке. Ночь провела в коридоре больницы на сдвинутых в ряд стульях. Днем мерила шагами коридор. Вечером до одури курила под мусорными баками. Домой уехала под утро, когда ее заверили, что кризис миновал, и девочке стало лучше. Закса не было. От этого легче дышалось. Дом, университет, больница. Ничего лишнего, только по делу. Времени было жалко. Прозвонить в клинику в Германии. Связаться с клиникой в Израиле. Тягостное ожидание ответов. И в один и тот же день она получила «добро» из обоих мест. И вдруг поняла, что именно все это время тревожило ее недоделанностью. Документы! Как вывозить Настю? Плевать, что скоро полночь! Пока не выгрызешь сама — никто не подаст на блюдечке. — Ты узнал что-нибудь про документы? — спросила Анна, едва Власов взял трубку. — Узнал, — его голос тоже не выражал никаких эмоций, но и сонным не был. — Только нам не подходит. Ты одиночка. Никто тебе опеку не даст. — Это я и без тебя знаю, — зло ответила Анна. — Думаешь, зачем я к тебе обратилась? Помоги мне решить эту проблему. И не говори, что ты не можешь. С твоими-то связями. — Могу. Если бы не мог, не соглашался бы помочь. Ты готова слушать, а не психовать? Она громко выдохнула и выпалила: — Готова! — Про Бенкендорфа из военной прокуратуры знаешь? — Нет, а должна? — Нет. Но могла. Не буду вдаваться в детали. Его младший брат — оперирующий хирург. Нефролог. Одна загвоздка. Пятнадцать лет живет в Израиле. Но стабильно ездит оперировать в Россию. Цена вопроса — семьдесят штук. — Я поняла. Как с ним связаться? — Сброшу в аське его контакты. Я взял на себя смелость ввести его в курс дела. Так что он предупрежден о тебе. — Спасибо, Леш. Ты прости, что я так поздно, — сказала она устало.