Несмотря на холод и сырость океана, Марго приоткрыла окно, впуская свежий воздух. Она всегда любила пляж и в подростковом возрасте часто приезжала сюда одна, плюхалась на песок, зарывалась в него пальцами и любовалась бушующими волнами. Иной раз она прогуливалась по старому скрипучему пирсу и играла в «Галагу» на игровых автоматах. Марго ездила по местной линии до станции Римпау, где пересаживалась в автобус, который доезжал до Санта-Моники за час. Ее завораживал запах и шум волн. Огромный мутно-синий океан не только представлял собой будоражащее зрелище, но также являлся настоящим кладезем живых организмов: рыб и водорослей, осьминогов и китов — все они жили своей жизнью, не подозревая о земном мире над ними. Марго также успокаивала мысль, что с противоположной стороны океана люди с совершенно другого континента смотрят в ту же бездну воды, пространства и времени — бездну всеобщего одиночества и тоски. «Тогда мы с тобой будем слишком далеко друг от друга», — сказала когда-то мама. А теперь она ушла навсегда. На Оушен-авеню они припарковались у обрыва, рядом с ухоженной лужайкой, крепкими пальмами и зоной отдыха для пенсионеров. На скамейках в своих тюках лежали бездомные. — Пройдемся немного? — предложила Марго Мигелю. Они вышли из машины, сразу почувствовав холодный, пронизывающий ветер. Тьма опустилась на город, на пирсе плясали огни ярмарки, прожекторы касались поверхности воды, создавая сияющие желтые пятна. Спешащие к пирсу туристы кутались в пальто и свитера и наполняли тьму какофонией голосов и языков — акцентов, интонаций и ритмов со всех континентов. Веселая толпа источала жажду новых впечатлений, а также удовлетворения голода традиционными на пирсе фанел-кейками[13], хот-догами, гамбургерами и картошкой фри. Тут и там торчали руки с телефонами, вытянутые для селфи. Местные парочки и семьи двигались медленнее, как бы впитывая родные виды и звуки. Они, как Марго, пришли сюда за утешением, кусочками того лоскутного одеяла воспоминаний, которым люди укрываются, когда жизнь и будущее особенно страшат своей неопределенностью. Ветер резал лицо и уши, пробирал до костей, и Марго застегнулась. У подножия лестницы, ведущей на пляж, они сняли обувь. Ноги тут же увязли в мягком, холодном песке. Марго закатала джинсы, и они с Мигелем пошли рука об руку к воде, дрожа и время от времени касаясь друг друга плечами. Волосы Марго хлестали по лицу и прилипали к бальзаму на губах. Остановившись у самой кромки океана, Марго глубоко вдохнула и сказала: — Разве здесь не прекрасно? — Холодина… хотя что-то в этом есть. Некое волшебство. Вдруг зазвонил телефон, заставив Марго вздрогнуть. Неизвестный номер. — Здравствуйте, это Том из «Ко-Америка Турс». — Эм, да? — Вы хотели со мной поговорить? О Мине Ли, ее поездке в Гранд-Каньон в сентябре? — Ах, да! Скажите, вам известно, с кем моя мама туда ездила? У вас есть какая-нибудь информация? — Да, эм, сохранился бланк для экстренных случаев. Хм, номера телефона нет, но есть имя — Ким Чанхи и адрес в Калабасасе. Марго вспомнила черные кроссовки из маминого шкафа, покрытые ржавой пылью, пахнущей глиной. Мама наконец-то съездила в национальный парк, после стольких лет постоянной работы, и не одна, а с любовником. — Не могли бы вы сообщить мне адрес? Или любую другую информацию? — Э-э, напомните, кто вы? — Я ее дочь. Дочь Мины Ли. — Эти слова словно высекали глубокий след в тяжелом камне на душе, который океан облегчал лишь частично. Могла ли Марго называть себя дочерью, если матери больше нет? — Она недавно умерла… Следует ему сообщить. — О, мне очень жаль. — Не могли бы вы переслать мне его адрес? У меня мало времени, я скоро уезжаю, — солгала Марго. — Я живу в Сиэтле и должна вернуться на работу. Как только пришло сообщение от гида с адресом в Калабасасе, она подпрыгнула от волнения. — Прислал! Что дальше? — Номера телефона нет, верно? — Мигель пританцовывал на месте от холода. Марго покачала головой: — Может, съездим туда? — На этой неделе точно съездим, мне все равно надо глянуть на квартиры в Долине[14]. Только не можем же мы просто заявиться к его жене? — А что, если сержант Цой прав и она ничего не знает ни о романе, ни о моей маме? — Думаю, все равно стоит удостовериться, раз уж мы туда едем. Необязательно заходить, просто взглянем на бывший дом любовника твоей мамы. И… ты все еще думаешь, что он может быть твоим отцом? — Возможно, хотя теперь я сомневаюсь. — Марго пожала плечами. — И все же их отношения мне непонятны. У мамы никогда не было мужчины — по крайней мере, я об этом ничего не знала. К тому же… почему она выбрала именно его? Женатый… смертельно больной. Ведь он был обречен. — Да и жена наверняка была в курсе, как она могла не знать? Ну в самом-то деле. — Ага, не могла же она не понять, раз они с мамой аж в целый тур вместе съездили. — Вот и разберемся. — Ты знаешь, я все-таки рада… Как это ни странно. Мама никогда не брала отпуск. Ни разу. Все же здорово, что она успела попутешествовать перед смертью. Впервые после смерти матери Марго увидела свет в конце туннеля, будто каким-то образом со временем ее настойчивость могла окупиться. Она бросила обувь на песок и побежала к океану, с виду спокойному и безмятежному. Холодный воздух заполнял легкие. Всю жизнь Марго чувствовала себя в ловушке: в маленькой квартире, на рынке, внутри жизни матери. И теперь она могла хотя бы на время ощутить себя полностью свободной — рядом почти никого нет, весь пляж в ее распоряжении. Марго влетела в ледяную воду, вскрикнула и тут же рассмеялась, осознав, что сама приняла это решение. Стуча зубами, она отбежала к берегу и вновь зашла в воду, уже глубже, по колено. Безумный поступок, но Марго нравилось ощущение свободы. Она всегда боялась воды — если зайти слишком далеко, может унести течением. Она так и не научилась плавать — в их районе не было ни городских бассейнов, ни кружков по плаванию для детей. Глубина пугала ее своей мощью. С американских горок на пирсе доносились крики. В черном небе плясали красные и белые огоньки. Соленый воздух обволакивал, словно сам океан испустил долгий вздох облегчения. Колесо обозрения вращалось и мигало, беззаботно пульсируя, его спицы походили на множество рук, вытянутых в ночное небо. Стоя по колено в воде, Марго почувствовала, как лодыжки защекотали спутанные водоросли. Можно было споткнуться о них и упасть в темную пенящуюся воду, ее бы тут же обвили нити, выжимая из тела последний вздох, пока она не перестанет принадлежать кому бы то ни было, даже самой себе. Она будет принадлежать морю. В панике Марго начала отступать к берегу, высоко поднимая ноги, чтобы освободиться от того, что при ближайшем рассмотрении оказалось не водорослями, а тонкой веревкой — нет, сетью, куском рыболовной сети, липкой, покрытой водорослями и жемчужными полипами. Восстановив равновесие, Марго вытащила сеть из воды и подошла к Мигелю. От холода из носа потекло, и она вытерла лицо рукавом. — Ты чего? — спросил Мигель. — Смотри, что прибило к моим ногам. Марго подняла уголок сетки к небу, к колесу обозрения вдалеке — с кучей спиц, медленно вращающемуся и мигающему в темноте. Она представила множество крошечных серебряных рыбок, которые проплывают сквозь плетение, как слова матери — нет, как сама мама, мерцающая, водянистая, просачивается через каждое отверстие. Мина Осень 1987 г. По окончании смены Мина обычно находила в своих вещах гостинцы — пару бананов, пачку жвачки, салат латук, коробочку конфет. Если в выборе угощений и присутствовала логика, ее было сложно отыскать. В зависимости от настроения Мине каждый предмет казался то тщательно продуманным, то совершенно случайным. Она всегда с нетерпением ждала очередного подарка, а когда ничего не получала, шла домой угрюмая и разочарованная, будто светлая полоса в жизни подошла к неизбежному концу. Однако на следующий день подарки возвращались: пачка рамена, баночка соевой пасты, прелестная корейская груша, совершенной формы и цвета, — и мир, казалось, снова немного приоткрывался, во тьму просачивался лучик света. Мина знала, кто оставляет ей эти подарки. Мистер Ким. В тот день, когда она разрыдалась в туалете из-за того, что увидела мужчину с дочерью, напомнивших ей любимых, мистер Ким посмотрел на ее заплаканное лицо таким взглядом, будто сразу все понял, и в тот же день в ее вещах оказались очаровательное зеленое яблоко и рамен. С тех пор в их коротких и вежливых разговорах проскальзывало явное желание мистера Кима как-то помочь Мине, будто неким образом в ее одиночестве и отчаянии он увидел нечто знакомое. Возможно, самого себя. Иногда Мине хотелось отвергнуть все эти гостинцы, подойти к нему и прямо, но вежливо попросить больше ничего ей не оставлять. Она не нуждалась ни в чьем сочувствии. К тому же она была сбита с толку: какой смысл в подарках, которые ни к чему не приведут? В то же время ее ужасала перспектива лишиться этих мелких знаков внимания, которые часто скрашивали весь ее день. Если так подумать, то временами даже самые незначительные мелочи, повторяющиеся день ото дня, и поддерживают в людях жизнь. И раз уж она сама не могла себя так порадовать, могла она хотя бы позволить это другому? Через пару недель монотонной работы, за время которой ощущения наличных и монет в руках и вялый обмен любезностями с клиентами стали привычными, внезапно исчез Марио. Однажды ясным осенним днем Мина увидела у кассы, где работал мистер Ким, вместо Марио подростка лет восемнадцати. Заметив Мину, мистер Ким натянуто улыбнулся и ушел в глубь магазина. Она как можно непринужденнее поздоровалась с новым сотрудником, представившимся Даниэлем. Вот только где же Марио? В то, что у него выходной, отчего-то верилось с трудом. Когда Мина только осваивалась с должностью кассира, Марио неизменно ее поддерживал. Что-то во всей ситуации не сходилось. Впрочем, как знать, может, он просто заболел или взял отпуск? Даниэль учился быстро, работа в супермаркете явно была для него не новой. Когда поток посетителей уменьшился, он предложил Мине свою помощь. Она отказалась и принялась наводить порядок на рабочем месте, стараясь не обращать на парня внимания, потому что не могла придумать ему занятие. Марио всегда сам находил себе работу. Она огляделась в поисках мистера Кима, но до конца дня не увидела ни его, ни хозяина. В конце смены в вещах ее ждала корейская груша, завернутая в пенопластовый рукав. Вдохнув аромат пятнистого плода, пахнущего осенью, хрустящей и сладкой, Мина обхватила грушу обеими руками и на секунду прижала к груди. Выйдя из туалета, Мина пошла по ряду с прохладительными напитками, чтобы взять что-нибудь для себя, и внезапно заметила удаляющегося мистера Кима, который, казалось, целый день ее избегал. Она не хотела на него наседать, просто не могла дольше выносить неизвестность о Марио. К тому же его попытки спрятаться от нее отчего-то ранили, заставляли сомневаться, не ошиблась ли она, приняв его подарки за нечто большее, чем проявление вежливости и доброты, которые распространялись на всех. — Мистер Ким! — позвала Мина. Он обернулся. Его лицо казалось изможденным, под глазами залегли глубокие тени. Она подошла ближе, остановившись на почтительном расстоянии, чтобы никто ничего не заподозрил. — Он заболел? — с ходу спросила Мина. — Кто? — Марио. — О! Нет, он… — Мистер Ким оглянулся, будто проверяя, что рядом никого нет. — Его выслали. Обратно в Мексику. Мина неожиданно явственно почувствовала расстояние, разделяющее их, — холодное, как алюминиевая банка в ее руке. Возникло странное желание швырнуть ее в проход, чтобы разбить жесткий свет люминесцентных ламп.