Осень 1987 г. В синем универсале с бархатистыми сиденьями мистера Кима на зеркале заднего вида висела бумажная елочка-освежитель. Впереди из-за облака выглядывала ярко сияющая серебристая луна. Глядя во тьму за окном, Мина плотнее закуталась в кардиган. Только сейчас она поняла, какой подавленной была последние пару недель, когда мистер Ким избегал ее после отказа. Она даже начала учить испанский, чтобы отвлечься от невыносимого уныния жизни. Освежитель воздуха в виде елочки висел как амулет. Мина отчаянно хотела получить от вселенной какой-нибудь знак, который бы дал ей знать, что она на верном пути. — Куда бы вам хотелось? — спросил мистер Ким, нарушая молчание. — У вас есть какие-нибудь пожелания? — Да нет, мне все равно. — Мне нравится один корейский ресторан, «Ханок-Хаус». У них есть почти все — гальби[17], различные супы. Желание прикоснуться к нему становилось все сильнее, будто от Мины тянулась лоза и привязывала ее к мужчине рядом — и тем самым к этому миру. Она бы хотела испепелить побеги и усики этой лозы, однако рисковала таким образом испепелить и саму себя. Что же она делает? Со смерти мужа и дочери прошел год — всего один год с тех пор, как их похоронили в холодной земле, в одной могиле, вместе. Что Мина здесь делает, в этой машине, далеко от них, далеко от дома? Возникло желание попросить мистера Кима вернуться, но от одного взгляда на него у нее пересохло во рту. Нет, уйти было выше ее сил. Когда они въехали на узкую парковку рядом с рестораном, похожим на традиционный корейский дом с декоративными деревянными балками и изогнутой крышей из серой черепицы, Мина чуть не захлопала в ладоши от восторга. Какая прелесть! Не то что унылый бетон и покрытая граффити штукатурка большинства зданий в Лос-Анджелесе. В ресторане пахло морепродуктами, перцем, луком, чесноком и кунжутным маслом. Столы были сделаны из плит лакированного темного дерева, со стен им улыбались традиционные корейские маски хахве. Был ранний вечер, поэтому ресторан почти пустовал, лишь в дальнем углу расположилась другая пара, и пожилой мужчина с закатанными рукавами в одиночестве осторожно хлебал горячий суп. Когда они сели, официантка поприветствовала их и вручила два ламинированных меню. Мина изучала свое, избегая взгляда мистера Кима. — Я возьму маунтан[18], — сказал он. — Я всегда заказываю одно и то же. — О, должно быть, вкусно. — Что вы возьмете? — Пожалуй, ал ччигэ. — Рот наполнился слюной при мысли об остром рагу с икрой, сваренной с тофу, луком и редькой дайкон. — Давно его не ела. — Одно из моих любимых блюд, — одобрил мистер Ким. Его рука на столе дернулась, словно сопротивляясь порыву коснуться ее. Официантка вскоре вернулась с чайником ячменного чая. — И как давно вы в Лос-Анджелесе? — спросила Мина. — Ох, наверное, больше десяти лет. Я приехал сюда после колледжа. — Мистер Ким пригладил густые черные волосы. — Собирался окончить магистратуру, но меня хватило ненадолго. — Он смущенно улыбнулся, и Мина залюбовалась складками вокруг мягких карих глаз. — Отчего же? — Да просто не мое. Это был лишь предлог, чтобы приехать сюда. — Мистер Ким подмигнул ей. У него была идеальная форма губ. В груди Мины расползлось тепло, как на пригретой солнцем молодой листве, нежной, насыщенно-зеленой. По венам будто забурлил живительный сок. — Этого хотела моя мама. Моя бедная мама, — продолжал он, грустно покачав головой, и налил ей чай. — Ну а вы? — Что я? — Как вы здесь оказались? Или чем, по мнению семьи, вы здесь занимаетесь? От чашки с ячменным чаем поднимался пар. Мина закрыла глаза и почувствовала тепло материнской руки вокруг своей — а потом оно внезапно исчезло. Хоть у Мины и была своя семья несколько лет — муж и дочь, — все же ей казалось, она не принадлежала этому миру. Никогда не принадлежала. — Вы не обязаны рассказывать, — мягко сказал мистер Ким. — Простите, что спросил. Вернулась официантка и разложила на столе панчан — мак-кимчи и какдуги, приправленные ростки сои и шпината, покрытый соевой глазурью корень лотоса. Орудуя металлическими палочками, мистер Ким защипнул шпинат и задумчиво прожевал, словно восхищаясь его составом — крупинками чеснока, зеленым луком, соевым соусом, кунжутным маслом. Острота мак-кимчи, который Мина всегда пробовала первым, настраивала вкусовые рецепторы. Она откусила сладкий корень лотоса, хрустящий и жесткий, чтобы успокоиться. В панчане чувствовалось нечто неуловимо знакомое, как будто она недавно пробовала каждое блюдо, каждый вкус и текстуру, но не могла вспомнить, где именно. — Что вы изучали? — спросила Мина, двумя руками наливая мистеру Киму чай. — Экономику. Пожалуй, я все-таки связал жизнь с этим предметом. С бизнесом, точнее. — Он снова улыбнулся. — Это не совсем то, чего вы хотели? — Нет, но нестрашно. Так уж вышло, — вздохнул он. — Мы приезжаем сюда, думая, что, если будем усердно работать, у нас все получится, однако иногда не получается. Такова жизнь. — Вы еще молоды. Мистер Ким смутился: — Молод? Не совсем. Я не молод уже лет десять. — Ну, достаточно молоды. Вы могли бы начать все сначала, если бы захотели. — Действительно. Я ни к чему не привязан. — Вы когда-нибудь были женаты? — Эти слова выскользнули у нее изо рта прежде, чем она успела их обдумать. — Да. — Он отхлебнул чай. — Недолго. Около года. Мина подняла чайник дрожащими руками, чтобы вновь наполнить его чашку. — Она умерла, — продолжил мистер Ким, опустив глаза. — У нее был рак желудка. — Мне очень жаль. — Мина прерывисто выдохнула. — Должно быть, это тяжело. Официантка принесла два керамических горшочка, до краев наполненных обжигающе горячим рагу с дарами земли и моря — морским окунем, икрой, моллюсками, кабачками, имбирем и чесноком. Мина лишь смотрела, как пузырится ее суп, в то время как мистер Ким бесстрашно зачерпнул ложкой немного кипящей жидкости, подул и отхлебнул. Она прикусила губу, жалея, что не может накинуться на свой ал ччигэ. Многие корейские блюда требовали терпения — вулканические супы успокоились, возбуждая аппетит насыщенными ароматами, яркими цветами красного перца и зеленого лука. — Вкусно? — спросила Мина. — Да, попробуйте. — Мистер Ким пододвинул к ней свое рагу. — Попробую совсем скоро. Пожалуйста, не ждите меня. Бульон обжигал язык, хотя на вкус был как в любом ресторане Сеула, идеальный по своей насыщенности и солености от рыбной молоки. Икра лопалась во рту, и Мина заела ее ложкой нежной редьки, ставшей совершенно прозрачной. — А вы? — спросил он, не отрываясь от еды. — Я? — Вы когда-нибудь были замужем? — Мистер Ким шмыгнул носом от жара пряности. — Да, — неожиданно для себя ответила Мина. — Он тоже погиб. — От этих слов сжалось сердце. Упомяни она и о дочери, срыва бы не миновать: она бы с криком выбежала на улицу и принялась колотить кулаками по земле, словно пытаясь освободить дочь. Она вообще не собиралась рассказывать о муже и дочери, словно стыдилась трагедий, которые разрушили ее жизнь, ее семью. Разве не так многие относились к ней дома — будто ее скорбь была заразной болезнью? — Мне очень жаль, — сказал мистер Ким. Мине внезапно захотелось выбраться отсюда. Маски на стенах, казалось, насмехались над ней. Как она могла сейчас уйти? — Вам нехорошо? — Ничего, я только отойду на минуту. Извините. Войдя в уборную, она разрыдалась. Чуть позже Мина сполоснула лицо холодной водой и подождала несколько минут, пока не спадет краснота и не выровняется дыхание. Нет, это ей не по силам. Она не справится. Она не принадлежала этой жизни, этому сладкому сну. Смерть мужа и дочери служила тому доказательством. Ее место — в ночных кошмарах. Она будет работать и ходить в церковь, пока однажды не умрет и не попадет на небеса. Лишь на это оставалось надеяться, лишь к этому можно было стремиться в этой жизни. Мина вернулась к столу. Пока ее не было, мистер Ким не притронулся к еде. Рагу остыло. Домой они ехали молча. Еловый освежитель раскачивался, как маятник. Ночное небо превратилось в бездонную черноту, уличные фонари освещали стальные и стеклянные поверхности янтарным светом. Краем глаза Мина наблюдала за тонкими, жилистыми руками мистера Кима на руле, за ногой, давящей на газ. Она могла заговорить. Могла рассказать ему все. Вот только что? Что можно сообщить? Чем можно поделиться, чтобы не рассыпаться на мелкие кусочки — не показать, какая она на самом деле надломленная и непривлекательная? Мина и так уже поведала ему слишком много. — Простите меня, — начала извиняться Мина, — просто… — Не переживайте. Я понимаю. — Я… Я совсем отвыкла… — Она совсем безнадежна, верно? Даже не способна нормально поесть в ресторане и хорошо провести время. — Не берите в голову. — Простите. — Ей хотелось поскорее выскочить из машины. — И спасибо за ужин. Прежде чем Мина закрыла дверцу, мистер Ким сказал: — Вы очень милая. И симпатичная. Она не нашлась, что ответить. — Я серьезно. Вы очень милая, — повторил он. — Ох, спасибо. — Мина подавила желание заплакать. Потеряв мужа и дочь, она, казалось, снова стала такой же невидимой, как и в детстве, — одинокой, без семьи, пережитком войны, нежеланным ребенком. — Поужинаем еще раз? В следующую субботу? Она кивнула и попрощалась по-английски: — Спокойной ночи.