Смит не засмеялся; какое-то время он внимательно рассматривал картину, потом спросил: – Чья это работа? У меня была мысль приписать авторство себе, но я решил сказать правду. – Перуджи. – Я придержу ее у себя, – сказал он. – Как вещественное доказательство. – Доказательство чего? Смит не ответил. Вместо этого он сообщил, что успел обыскать мой номер во флорентийской гостинице и изучил содержимое моего ноутбука. В довершение он выложил на стол дневник Перуджи. – Как он у тебя оказался? – Работа в Интерполе имеет свои преимущества. Я спросил у библиотекарши, что ты читал и намекнул, что ты арестован, так что она была рада помочь. Не думаю, что тебе там будут рады теперь. Когда я узнал, что ты уезжаешь из Флоренции, мне показалось, что дневник лучше изъять. Я забочусь о безопасности. – Да, я уже успел это почувствовать. – Знаешь, я ведь мог в любой момент обратиться в библиотеку, но я хотел понаблюдать за тобой, выяснить твои намерения. Ты же мог погибнуть сегодня. – Смит откинулся, сцепив руки на затылке, и поведал, что он с самого начала знал, что я приехал во Флоренцию прочитать дневник Перуджи – он отслеживал мою переписку с Луиджи Кватрокки. Тут я перебил его, сказав, что Кватрокки уже давно не выходит на связь и вообще куда-то пропал. – Кватрокки мертв. – Что? – Я догадывался, что дело неладно, и все же был потрясен. – Ты не понимаешь, с кем связался, Перроне. Существует тайная сеть воров и коллекционеров, которые не остановятся ни перед чем, чтобы отстоять свои интересы и получить то, что им нужно. Этот тип сегодня ушел, но он вернется. Не он, так кто-нибудь другой. – Зачем? – Рискну предположить, что он или тот, на кого он работает, считает, что ты знаешь что-то очень важное. – Но я ничего не знаю. Смит перегнулся через стол, приблизив лицо с моему. Он дрожал от нетерпения. – Ты поговорил с Кватрокки, и он мертв. Ты зашел к Этьену Шодрону, и он тоже мертв… – Я понятия не имею, о чем речь! – я вскочил, опрокинув стул на пол. – Сядь, – скомандовал Смит. Постояв немного, я поправил стул и уселся обратно. – Что Этьен Шодрон сказал тебе о картине Вермеера, которая висела у него в гостиной? – Что ее нарисовал его двоюродный дедушка. – Зачем ты снял ее со стены? – Это не я, ее до меня сняли. Я только остановился на нее посмотреть, и все. Смит сверлил меня ледяным взглядом. – В доме два трупа, а ты позволяешь себе любоваться картинами? Когда я ответил, что да, я вообще люблю искусство, его глаза превратились в два черных провала. – Похоже, ты не понимаешь, что у тебя серьезные проблемы. Вместо ответа я снял куртку и засучил рукава, чтобы он увидел мои мускулы и татуировки – что-то типа демонстрации большого члена. Тогда Смит тоже закатал рукава. Татух у него не было, но мускулы были, и больше моих. Вермеера отправили в лабораторию, сказал он, проверить, подделал Ив Шодрон эту картину, или это все же оригинал. Если время изготовления красок и растворителей относится к более раннему периоду, чем годы жизни Шодрона, то картина отправится в музей Гарднера для дальнейшей экспертизы. Потом Смит снова спросил, зачем я снял картину со стены. Я промолчал, и тогда он с такой силой хлопнул ладонями по столу, что тот пошатнулся. Сохраняя спокойствие, я повторил, что картина уже лежала на полу, а может быть, упала, когда бандит на меня набросился. Некоторое время Смит смотрел на меня, играя желваками на скулах, потом спросил, с какой целью я встречался с Этьеном Шодроном, и я честно ответил, что надеялся что-нибудь узнать о двоюродном дедушке Этьена Иве, занимавшемся подделкой произведений искусства. – Если дневник у вас, – добавил я, – вы же знаете, что там написано. Смит судорожно вдохнул, и в его темных глазах промелькнуло что-то, чего я не смог истолковать. – Давай начистоту, Перроне? Правда за правду? Я молча ждал; одна из ламп наверху помаргивала, придавая моменту динамики и напряжения. – Своего рода сделка. Дневник у меня, но я не могу его прочитать, я плохо знаю итальянский. Мне нужен переводчик. – У вас в Интерполе их хватает. – Верно, – Смит сделал паузу. – Но мне нужен личный переводчик. Мне нужен ты. По всему было видно, что Смит не хочет отдавать дневник в Интерпол. У меня было что-то такое, что ему было нужно, но я не знал, что именно. – С какой стати я должен тебе помогать? – Потому что игры кончились, Перроне, и у тебя проблемы. Может статься, я твой единственный друг теперь, твой последний шанс. Я рассмеялся, и это стало последней каплей. Смит придвинулся и схватил меня за рубашку, на виске у него напряженно пульсировала вена. – Луиджи Кватрокки мертв! Этьен Шодрон и его подружка убиты! Кровь этой девушки обнаружена на твоем телефоне, на рубашке, на руках! – Ты пытаешься повесить это на меня? – Я высвободился. – Ты же знаешь, что я не имею к этому отношения. Пошел ты! – То, что я знаю, и то, что я скажу французской полиции – это не одно и то же. Понял, к чему я клоню, дружок? – Я тебе не дружок! – Будь по-твоему, – сказал Смит. – Тебя арестуют и признают виновным на основании показаний агента Интерпола. – Пошел ты… – повторил я, но уже не так уверенно. Мне очень живо представились арест, суд и обвинительный приговор. – Или ты играешь в моей команде, или ты станешь обвиняемым. И поверь мне, французские тюрьмы далеко не так хороши, как американские. Насколько я знаю, вообще не хороши. Поборов желание врезать ему как следует, я глубоко вздохнул и попытался сосредоточиться. Так или иначе, Смит все равно узнает, что написано в дневнике, и скрывать это нет никаких причин. Я спросил его, что именно он хочет знать. – Все, – ответил он. – Что я получу взамен? – Мою защиту. Защита Интерпола тебе в ближайшее время очень понадобится. Он был прав. Не появись он вовремя, тот бандит вышиб бы мне мозги. Немного подумав, я сказал: «Хорошо». Смит закурил очередную сигарету и откинулся на спинку стула. Я рассказал ему, как Вальфьерно уговорил моего прадеда украсть «Мону Лизу», как Шодрон изготовил копии, и как эта парочка намеревалась продать подделки, выдавая их за оригинал. Когда я закончил, Смит снова спросил, зачем я добивался встречи с Этьеном Шодроном. – Я надеялся, он добавит что-нибудь к тому, что я прочитал в дневнике. – Что-то ты не договариваешь. Я ответил, что он ошибается, и больше мне сказать нечего. Он снова принялся сверлить меня взглядом и заявил, что знает про меня все: про мое прошлое и настоящее, про школьные нарушения, аресты за проникновение в чужое жилище, и прочее. – Древняя история, – хмыкнул я. – Кого она интересует? – Думаю, судье и присяжным будет интересно. Твое преступное прошлое сыграет против тебя в деле об убийстве, – Смит зловеще ухмыльнулся. – Отпечатки пальцев по всему дому, кровь девушки на твоем мобильном… – И какой у меня мотив? – Я скрестил руки на груди, пытаясь скрыть беспокойство. – Ну, например, кража картины. Это же у вас семейное. Ты приходил к Шодрону, увидел картину, захотел ей завладеть и вернулся, чтобы украсть. Только знаешь, Перроне, мотив тут большой роли не играет. Тебя по одному анализу ДНК засудят. Я изо всех сил сохранял на лице невозмутимое выражение, но знал, что он прав. – Мне нужно от тебя полноценное сотрудничество, и оно мне нужно прямо сейчас. Начнем с того, зачем ты приходил к Этьену Шодрону, и что ты от него узнал. – Я уже сказал.