– Ничего себе! – Смит встал, закуривая новую сигарету. – И что дальше? Он поехал в Париж? Продал картину? – Не знаю. Больше ничего не написано. – Издеваешься? Вот черт… Ну, ладно, во всяком случае, мы знаем главное – как опознать поддельных Джоконд. Это была правда, и я приехал сюда для того, чтобы именно это узнать. Почему же в душе у меня была пустота и чувство невосполнимой потери? Смит уже сидел за ноутбуком, барабаня пальцами по клавиатуре. – Надо пробить этого Фурнье по базе данных Интерпола, – сказал он. – Вдруг на него что-нибудь имеется. – Прошло сто лет. – Всякое бывает… Нет, на Жоржа Фурнье ничего нет. – Он поработал еще пару минут, потом повернул ноутбук ко мне экраном. – Что мы здесь видим? – Гугл-карты, вид улицы. Большую часть экрана занимал величественный дом с серебряным куполом на крыше. – Дом банкира… Он все еще там? – Да, – подтвердил Смит, – и завтра мы пойдем и проверим его. 72 – Говорить буду я. – Смит взялся за дверной молоток. Молоток был большой, металлический, возможно, железный: тяжелое кольцо свисало из пасти какого-то рогатого существа. Он выглядел старым, дорогим и немного устрашающим, как и все остальное в этом доме с куполом. Дверь открыла женщина лет шестидесяти, в бежевой прямой юбке и блузке. Смит показал свое удостоверение Интерпола, представил меня как своего «помощника», и я снова почувствовал возбуждение, которое вело свое начало уже из более ранней эпохи, чем подростковая компания: маленькие дети, собравшиеся поиграть в «войнушку». Смит сказал, что мы пришли по старому, но поднятому заново делу, добавив «rien de sérieux»[77] – по-моему, он очень неплохо говорил по-французски, но женщина ответила на английском, как обычно делают французы. Вид у нее был настороженный, и на Смита она смотрела с подозрением. – Вы мадам Леблон, нынешняя владелица этого дома? Она кивнула, и Смит попросил разрешения войти в дом. Поколебавшись, женщина открыла дверь и провела нас через фойе в большую гостиную с современной мебелью и абстракционистскими картинами на стенах, смотревшимися неуместно в таком солидном старом доме. Указав нам на гладкий кожаный диван, сама она устроилась на стуле с жесткой спинкой и выжидающе посмотрела на нас, слегка прищурив глаза. Смит спросил, давно ли она живет в этом доме. – А что? – Это просто вопрос, мадам. – Да, – ответила женщина. – Я прожила здесь большую часть жизни. Этот дом принадлежал моему отцу, а до него – деду. – Здесь проживает кто-нибудь еще? – Нет, я живу одна. Это так важно? Мне хотелось посоветовать Смиту не торопиться и вести себя обходительней. Было видно, что он занимался на службе аналитикой, а не общением с людьми; его манере вести беседу недоставало обаяния. Смит сказал, что это просто формальность и тут же переспросил, одна ли одна живет. – Да, – повторила она. – Я разведена. У меня есть сын, но он с женой живет отдельно на острове Сен-Луи[78]. Так в чем, собственно, дело? – Вашего деда звали Жорж Фурнье? – Дедушку с материнской стороны. Он умер до моего рождения. – Можно узнать, как… – Месье, – перебила Смита мадам Леблон и поднялась со стула. – Прежде чем я отвечу на следующий вопрос, вам придется объяснить, в чем причина вашего появления здесь. Я слегка похлопал Смита по руке, но он не обратил на это внимания. – Мадам, вам совершенно нечего опасаться. – Хотелось бы на это надеяться! Я ничего не знаю о делах моего деда. – Но вы живете в его доме. – Это преступление? – Нет, конечно. – Я не хочу больше об этом говорить! – Не нужно так волноваться, – сказал Смит. – Еще несколько вопросов, и все. Сядьте, пожалуйста. Мадам Леблон послушалась, хотя и без особого восторга. Она рассказала, что унаследовала этот дом после смерти своих родителей. На вопрос Смита, от чего они умерли, она, поколебавшись, ответила: «погибли в автомобильной аварии, много лет назад». По ее словам, дедушка был честным и достойным восхищения человеком, и даже если случайно имел дело с какой-нибудь картиной сомнительного происхождения, то, безусловно, по неведению. – Эта история с картиной лишь недавно всплыла, – вставил я. – Поэтому мы проверяем все, что с ней связано. Мадам Леблон была удивлена, но впервые за все время заинтересовалась. – К сожалению, от коллекции моего дедушки уже давно ничего не осталось, – заметила она, – кроме одной шуточной картины. – Какой именно? – Пойдемте посмотрим. По контрасту с ярко освещенной и современной гостиной, в кабинете было темно, переполненные книжные шкафы ломились от книг, обивка на креслах полопалась, обои отлипали от стен и понемногу скручивались обратно в рулон. Но все это не имело значения. Единственное, что привлекло мое внимание – это картина. – Забавно, не правда ли? – сказала мадам Леблон. – Шутка, как я ее называю. Нам со Смитом не было забавно, мы завороженно смотрели на картину, висевшую на стене без рамы, просто на проволочке. – Думаю, для копии это довольно неплохо, – продолжала она. Я подошел ближе, изучая манеру письма художника – мягкое размытое сфумато. Инициалы я тоже разглядел, даже в перевернутом виде. – Эта картина тоже принадлежала вашему дедушке? – невозмутимым тоном спросил Смит. – Думаю, да. Она висела на этом месте всегда, сколько я себя помню. Здесь был кабинет дедушки, потом отца. Мне не хотелось ничего менять. Может быть, это сентиментально с моей стороны, но после смерти отца я решила оставить все как есть. Она повернулась к нам. – Но она же не может быть той картиной, которую вы ищете? – Это она, – ответил Смит. Мадам Леблон попросила объяснений, и он сказал, что таких подделок несколько, и Интерпол составляет их каталог, чтобы их не могли выдать за оригинал. – Кто же поверит, что это подлинник, – недоверчиво спросила она, – если все знают, что оригинал хранится в Лувре? – Бывают люди, которых легко одурачить, – уклонился от объяснений Смит. – Господи, если бы я знала, что это возможно, я бы давно продала ее за миллион евро! – Мадам Леблон даже рассмеялась, потом посерьезнела. – Шучу, конечно. Это была единственная картина, оставшаяся во всем доме, когда я его унаследовала. Насколько я знаю, моя мать распродала всю дедушкину коллекцию после его смерти. Не удержавшись, я спросил, как умер ее дед. – От сердечного приступа, кажется, – ответила она, нахмурившись, – во время отдыха на юге Франции. Смит, уже держа наготове мобильник, попросил разрешения сфотографировать картину. Сделав несколько снимков общим планом и вблизи, он попросил разрешения на время снять картину со стены. – Боже мой! – воскликнула мадам Леблон, увидев искусно воспроизведенные пятна и печать Лувра на обороте картины. – Я никогда не смотрела на эту сторону. Как интересно!