— Не напоминайте мне о Сицилии! — воскликнул Рибейра. — Я не могу о ней даже слышать, для меня с ней все кончено. А противник у нас с вами действительно общий. И в одиночку одолеть его трудно. Это очень опасный, беспощадный человек. — Кто же он? — спросил Тано. — Его зовут Аттилио Бренно. Когда-то он принадлежал к «семье» Бонанно и был на Сицилии обыкновенным киллером. На деньги, полученные за первые заказные убийства, он купил мясную лавку. Бренно пользовался доверием прежнего «Купола», и они дали ему прозвище «Мясник». — Да, слыхал, — отозвался Тано. — Но он лишь наемный убийца. — Нет, все его недооценивали, — продолжал Рибейра. — Он оказался не только жестоким убийцей, но и человеком, способным на крупные финансовые операции, очень ловким и хитрым. Он не знает никаких запретов, для него не существуют даже законы старой мафии. Теперь, когда он расправился с прежним «Куполом», под его властью оказалась вся «Коза ностра»… Возвратившиеся с пустыми руками в усадьбу люди Бренно доложили нетерпеливо дожидавшемуся их хозяину о том, что ни Рибейры, ни Тано найти не удалось. В доме у Рибейры оставлена засада. Бренно, с трудом сдерживая раздражение, спросил у Корно — молодого телохранителя и шофера сына, где Марко, и велел его позвать. Тот в некотором замешательстве доложил, что Марко с ними нет: по дороге он отвез его в аэропорт. У Бренно от удивления отвисла челюсть. Сын не мог уехать без спроса. — Что ты мелешь? Ты что, сдурел? — Марко велел вам сказать, — продолжал Корно, — что улетел по вашим делам. — Куда?! — Не знаю. Он сказал только, что хочет помочь вам. — Он — мне? — вскричал в изумлении и возмущении Бренно. — Ладно, исчезни. Оставьте меня одного. Операция «Айгенберг» Тем временем Марко, прилетев поздно вечером в Стамбул, с утра пораньше испросил аудиенцию у могущественного Барбо, и турок назначил ему встречу. Разговор состоялся все в той же гостиной. Барбо встретил его приветливо и через переводчика сказал: — Ты очень молод — и это хорошо. Но мне жаль, что ты пришел слишком поздно. Я уже дал слово другим, и сделка с ними сейчас уже в процессе осуществления. — Я приехал для того, чтобы предупредить вас, — заявил державшийся уверенно и авторитетно Марко, — что эту сделку вы заключили с мертвецом. Мы с отцом не оставим его в живых, где бы он ни был — в Италии или в любой другой стране. Рано или поздно мы все равно найдем его, раз он осмелился бросить нам вызов… Помолчав немного, Барбо попросил переводчика перевести: — Твой отец совершил большую ошибку. Он недавно нанес мне оскорбление, отказавшись заключить со мной важную сделку, хотя мы с ним продолжительное время сотрудничали. Он считал, что я запросил слишком высокую цену. Но это было не так. Барбо не забыл этой обиды. Сегодня ночью сюда прибудет то, что должно прибыть, а я уже отправил в Прагу то, что должен был отправить. Уже нельзя ничего изменить. — Сыновья не ответственны за своих отцов, — возразил Марко. — Иногда дети весьма сильно отличаются от своих родителей… Барбо предложил Марко вместе выпить кофе и еще побеседовать. Это поможет, сказал он, скоротать этот такой длинный день и такую долгую ночь. На аэродроме в Праге Сильвию встретил старый знакомый — Пишник. При осуществлении совместной операции прокуратур Италии и Чехословакии, получившей условное название «Айгенберг», с итальянской стороны главной была судья Сильвия Конти, а с чехословацкой — этот молодой чех. Пишнику подчинялись приданные их группе силы милиции. Свое название операция получила по месту, где предполагалось произвести захват фантастически крупной партии наркотиков и получателей этого груза, — бывшему концлагерю, еще сохранившему свое немецкое название. Сильвия и Пишник расположились ждать прибытия груза на заброшенной станции узкоколейки. Свой наблюдательный — он же командный — пункт они устроили высоко над железнодорожным полотном на площадке недействующего портального крана. Нервы у обоих были напряжены — слишком много времени и сил было отдано подготовке операции. Сильвию охватили здесь те же чувства, что и Давиде при посещении этого зловещего места, также встали перед глазами жуткие фотографии, что они видели в Милане в квартире покойного Каневари, вспомнились его звучащие, как завет, слова. Пишник тоже был сосредоточен и серьезен, с его круглого мальчишеского лица сошла обычная улыбка. Коротая ожидание, он рассказал Сильвии, что у него особые причины ненавидеть это место: сюда, в лагерь Айгенберг увезли сталинисты его отца — старого профсоюзного активиста, и двух старших братьев-студентов. Назад они не вернулись. Наверно, где-то тут и похоронены. Ночную тишину нарушил громкий скрип — это отворились старые железные ворота, через которые на территорию лагеря входили рельсы узкоколейки. Потом издали донесся давно позабытый звук — пыхтенье паровоза, и показался короткий состав. Старенький паровозик, окутанный клубами пара, медленно тащил за собой два товарных вагона. Хрипя и лязгая, этот музейный экспонат остановился прямо внизу под ними. Из-под навеса к вагонам бросились десятка полтора человек, отодвинули двери вагонов и споро начали разгрузку больших деревянных ящиков. Работой командовал немолодой мужчина в темных очках, в котором Сильвия и Пишник сразу узнали Варфеля. Ему принесли один из ящиков, и он лично вскрыл его услужливо поданным ему гвоздодером. Извлек из ящика пластикатовый пакетик с желтоватым порошком — морфином и торжествующе продемонстрировал его друзьям, высоко подняв в воздух. Пишник подал условный сигнал — ослепительно яркая ракета описала дугу на ночном небе — и сразу завыли сирены милицейских машин, пути осветили яркие прожекторы, раздались громкие звуки команды, топот солдатских сапог… Получатели смертоносного груза были взяты с поличным. Грузчики начали разбегаться, но их взяли в кольцо, которое быстро сжималось. Кто-то попытался оказать сопротивление и начал отстреливаться. Но тотчас застрекотали автоматные очереди чешских милиционеров. Отовсюду, со всех сторон, откуда-то сверху… Через несколько минут все было кончено. Варфель от неожиданности выронил гвоздодер и тоже бросился наутек. Но не успел сделать и нескольких шагов, как был схвачен и на запястьях у него защелкнулись наручники. Очки он потерял, и вид у него был жалкий и растерянный. Допрос начали сразу же, на месте, препроводив Варфеля в ближайший барак. Вопросы задавал Пишник, Сильвия сидела рядом с ним. Поначалу Варфель попробовал отпираться. Говорил, что не знает, кто организовал отправку груза, и для кого он предназначается, ему неизвестно. Но Пишник вел допрос умело и напористо. — Лжете, — жестко сказал он, — вы задержаны на месте преступления. Его можно отнести к разряду особо опасных для государства. Лучше говорите. Вы встречались неоднократно с этим человеком в Праге. Мы это прекрасно знаем. Он жил в отеле «Амбассадор» под именем Ячека. Как его настоящая фамилия? Если немедленно не назовете, будете сидеть за решеткой до конца своих дней. Я вам это гарантирую. Варфель вспомнил свое недавнее пребывание в тюрьме, сглотнул слюну и тихо произнес: — Лоренцо Рибейра… Рыболов на крючке В тот день, когда Марко с подручными шарили в доме Рибейры в центре Милана в поисках его следов, в окраинной части города — на Юго-Западе, у канала Навильо Гранде, в лачуге, служившей убежищем похитителю и убийце Сантино Рокки, тоже шел обыск. Ликата тщательно и методично искал игрушку — переливающийся всеми цветами радуги пластмассовый цилиндр, в который любила играть Франческа, и где, возможно, были спрятаны злополучные фотографии. Искал Давиде и хоть что-то, позволяющее навести на след бежавшего с ребенком киллера. Вещей у Сантино было не густо, записей он вообще никаких не держал. Все поиски были тщетны — ни игрушки, ни малейшего намека, где теперь искать этого ловкого и хитрого преступника. Уже напоследок, скорее для очистки совести, Ликата заглянул в стенной шкафчик рядом с маленькой плитой в закутке, служившем кухней. Там он обнаружил аккуратно сложенную газету с фотороботом Сантино и сообщением о похищении ребенка — видимо, бандит хранил ее «на память». Там же среди старых кастрюлек Давиде увидел красную жестяную коробку из-под печенья, открыл ее и среди всякой хозяйственной мелочи нашел связку лески и новенький набор рыболовных крючков. Конечно, не так-то много, но все же уже кое-что! Значит, Сантино в свободное от убийств и похищений время, возможно, занимается рыбной ловлей… Давиде опустил крючки в карман, закрыл коробку, поставил ее на место и направился к двери. Потянулся к вешалке за курткой и тут же почувствовал знакомую режущую боль где-то глубоко-глубоко в голове. Перед глазами все заволокло туманом, он пошатнулся и, как подкошенный, грохнулся на пол. На этот раз сознание вернулось довольно скоро. Давиде с трудом поднялся на ноги, сильно помассировал лоб, затылок, подставил голову под струю из крана. Боль в голове не прошла, но стала тупой, ноющей, туман перед глазами постепенно рассеялся. Превозмогая слабость и головокружение, он вышел на улицу и направился к ближайшему бару. В баре Ликата заказал кофе и завязал у стойки разговор с барменом и несколькими посетителями, по-видимому, завсегдатаями этого заведения, живущими в этом квартале. Ликата сказал, что его старое хобби — рыбная ловля и спросил, где тут по близости можно купить рыболовную снасть. Ему подробно рассказали, как найти лавочку, где торгуют также и рыболовными принадлежностями. Маленький магазинчик находился на набережной канала. Ликата спросил у стоявшей за прилавком хозяйки — немолодой не слишком словоохотливой женщины, — не помнит ли она сицилийца, который покупал у нее рыболовные крючки, и описал Сантино. Женщина сказала, что покупателей ходит много, всех не запомнишь. Но Ликата настойчиво просил ее вспомнить: смуглый, с приплюснутым носом, шрамом на щеке. «Кажется, припоминаю, — сказала женщина, — в этом году он не заходил, а в прошлом несколько раз покупал крючки, блесну, леску. Еще я его спрашивала, где же он тут ловит рыбу, — вспомнила хозяйка лавки, — а он рассказал, что с лодки на реке». — Где на реке? — спросил Ликата. — Да на машине это не так далеко отсюда — пониже того места, где канал соединяется с Ламбро, у старой мельницы. Подъехав к Ламбро, Ликата оставил машину и пошел вдоль заросшего травой болотистого берега реки. Странно было видеть всего в каких-нибудь нескольких километрах от оживленных улиц современного Милана такое тихое, заброшенное место. К реке спускались зады каких-то хозяйственных дворов предприятий, покосившиеся заборы. Берег был захламлен, земля в рытвинах и ямах. Но все поросло сочной зеленью, и казалось, что ты где-то далеко в деревне. В отдалении Ликата увидел на самой воде рыбачью хижину. Подойдя ближе, он понял, что домик стоит на привязанном к берегу плоту. Давиде прислушался: из домика явственно донесся детский плач. Ликата вынул пистолет и пригнулся. И в тот же момент с плота прозвучали выстрелы. Один, потом второй. Ликата притаился за деревом. Раздались еще два выстрела, пули просвистели совсем близко. Значит, чертов Сантино успел его заметить и пристреливается. Давиде сосчитал выстрелы: четыре уже прозвучали. Давиде осторожно продвинулся еще ближе к плоту, поддал ногой какую-то банку, чтобы отлетела с шумом. Сантино выстрелил еще дважды уже совсем с близкого расстояния, но Ликата петлял и пригибался. Значит, шесть. Сантино должен перезарядить пистолет. Давиде, уже не таясь, стремглав бросился к плоту. Сантино, притаившись за углом домика, судорожно вставлял новую обойму. Ликата прыгнул на него, и они покатились по плоту. Вышедшая из домика Франческа, глядя на них, громко заревела. Сначала Давиде удалось подмять под себя Сантино и он пытался заломить ему руку за спину. Но Сантино удалось вскочить на ноги и они обменялись несколькими сильными ударами. Стрелять Давиде не хотел: он решил взять Сантино живым — слишком много надо было от него узнать. Однако Давиде вдруг с ужасом почувствовал, что в его ударах нет былой мощи, ноги дрожат, тело плохо слушается. Недавний приступ давал о себе знать, Давиде еще не успел от него оправиться. Сантино сумел выбить у него из рук пистолет, и они вновь покатились по плоту. Киллеру удалось отбросить Давиде к самому краю плота, и он старался спихнуть его в узкую щель между плотом и берегом. Пальцы Сантино все сильнее сдавливали горло Ликаты, ноги Давиде скользили, не находя опоры. Краем глаза Сантино удалось заметить, а, может, почувствовать каким-то шестым чувством, что у него за спиной громко плачущая Франческа, пятясь, приблизилась к противоположному краю плота и вот-вот свалится в реку. Сантино громко несколько раз крикнул: — Франческа, назад! Стой, не шевелись! Но девочка то ли была сильно испугана выстрелами и разыгравшейся на ее глазах схваткой, то ли не понимала, что кричит ей Сантино — в волнении он перешел на сицилийский диалект. Глядя на них, она продолжала громко плакать и пятиться — каждую секунду рискуя упасть в воду. Ликата вдруг почувствовал, что железная хватка Сантино ослабевает. Киллер с силой оттолкнул его от себя, молниеносным прыжком оказался рядом с Франческой, схватил ее и вместе с нею скрылся в домике. Там он, опустив девочку на пол, одним движением выхватил из ящика стола длинноствольный револьвер и выскочил с ним из хижины. Но этих мгновений было достаточно, чтобы Ликата успел подняться на ноги, найти свой пистолет и направить его на Сантино. Так они оказались лицом к лицу с нацеленным друг на друга оружием. Но Давиде оказался быстрее. Он успел нажать на спусковой крючок на какую-то долю секунды раньше Сантино. Диковинный револьвер выпал из руки киллера, и Сантино упал. Выглядывавшая из домика Франческа громко закричала. — Не бойся, Франческа, — прошептал Сантино, — это такая игра. На берегу уже появился Браччо, издали оповестив о своем приближении воем сирены патрульной машины. Браччо поддержал под руку обессилевшего Ликату. — Ну как ты? Ты очень бледный, — встревоженно спросил Браччо. — Со мной все в порядке, — отвечал Ликата, хотя все еще не мог до конца прийти в себя. — Сантино дал мне застрелить себя ради любви к ребенку. Понимаешь, он отпустил меня, чтобы ее спасти… Потом уже официальным тоном отдал распоряжения полицейским: — Ищите везде эту чертову игрушку, Браччо знает какую. Отвезите девочку и найдите машину Сантино, она должна быть где-то тут неподалеку. Чао, Франческа, чао! — попрощался Давиде с потянувшейся к нему девочкой. — Ты в порядке? — вновь спросил Браччо, с беспокойством глядя на Давиде. — Да-да, со мной все нормально. Теперь мне надо поспешить в другое место, — ответил Давиде, направляясь к машине. «Молодец, Марко» Марко, как и просил Барбо, задержался у него до позднего вечера.