– Так. Сейчас мы пришли в корпус, где содержатся особо опасные преступники, осуждённые на пожизненное заключение. Если они куда-то выходят, то сопровождаются, как правило, тремя конвоирами и собакой. Некоторых из них вы уже знаете… Они свернули куда-то вправо и прошли через ещё одну двойную железную решетку, за которой оказался очередной коридор. В нем почему-то было жарче, чем в предыдущих. – Соколов, Соколов, – бормотал сотрудник ФСИН. – Всегда отличался у нас примерным поведением. Такой послушный, никаких проблем с ним нет. Глазки в пол, всегда «есть, гражданин начальник»… По виду и не скажешь, что серийный убийца. Впрочем, тут многие становятся примерными. – А вы как считаете, он действительно виновен? – быстро спросил Гоша. – Суд посчитал его таковым, и нам этого достаточно. Если бы вы знали, как некоторые с самым честным видом заявляют, что не совершали ничего из предъявленного – и это я не только про здешних заключённых, – пробасил мужчина. – Но Соколов не признается до сих пор. Он сидит здесь с тех самых пор, как это место приобрело статус колонии для осуждённых пожизненно, это где-то… – он вскинул голову, прищуриваясь, – тринадцать лет. Я тогда ещё в «Матросской тишине» работал. – Его никто не навещает? – поинтересовался Влад. – Никто, – коротко отрезал их сопровождающий. – Родители у него вроде давно умерли, а больше никого не осталось. Может, и были ещё какие-то родственники, но если так – все отказались от него. Даже писем не присылают. Да и журналистам он не нужен. Почему он вдруг следкому понадобился… Миновав ещё одну железную дверь, они очутились в прямоугольном помещении, разделённого посередине решеткой с оргстеклом, вдоль которой располагались небольшие отсеки. В каждом стоял стул, а на подоконнике возле «окошечек» стояли металлические переговорные устройства. – У него запущенная стадия рака кишечника, – сообщил их проводник. – Врач говорит, жить ему осталось всего пару месяцев. В лучшем случае – полгода. Да… В общем, ждите здесь. Сейчас его приведут. С этими словами он вышел, и запер за собой дверь. Гоша посмотрел на прозрачную плексигласовую перегородку, призванную разделять заключённых и их посетителей с воли. В стене, находящейся с той стороны, он увидел ещё одну дверь, а рядом с ближайшим окошком – пустующий сейчас стул. После ухода их компаньона в помещении наступила глухая тишина, которая, казалось, запечатала их ужина вакууме, отрезав вместе со стенами от реального мира. Даже время как будто остановилось – хотя, возможно, здесь, в этом месте, где сам воздух и стены были пропитаны духом тягостного существования, было своё понятие времени. Впрочем, такие понятия, как время и пространство, согласно теории Канта, считались вообще субъективными. – Вот мы и прибыли. Сейчас Тот и Анубис будут взвешивать наши сердца, – мрачно хмыкнул Гоша, оглядывая стены. – Это что? История Древнего Египта? – улыбнулся Журавлёв. – Ага. Суд Осириса. Египетская книга мёртвых, – пояснил Георгий. – Не обращай внимания. Честно говоря, весь путь меня не покидало ощущение, что мы направляемся в какой-то эквивалент чистилища на земле. То ещё ощущение, – он убрал вспотевшие волосы со лба. – Да перестань. Я вообще не люблю такие сравнения, а всеми этими мифами даже ради интереса не увлекался. Ты же знаешь, я стопроцентный атеист и реалист. – Ладно, атеист и реалист. Тогда, может, тебе ближе к пониманию будет другая теория. Слышал про «Голографическую вселенную» Майкла Талбота? – Талбот… нет, – медленно покачал головой Влад. – А что там? – Говоря вкратце – автор описывает теории физика Дэвида Бома и нейрофизиолога Карла Прибрама, которые путём серьёзных исследований пришли к выводу, что вся материальная вселенная – это голограмма, и всё в ней взаимосвязано. Прибрам даже сравнивал её с нейронной сетью… Это, кстати, сейчас актуальная картина объяснения реальности. – Хм… Интересно. Обязательно надо будет прочесть, как выберусь… то есть приеду домой, – поправился Владислав, невольно улыбнувшись собственной оговорке. Гоша и сам не удержался от усмешки. – Вообще, если уж мы заговорили о книгах, то… могу признаться, что я в основном читаю что-нибудь для развлечения, – он смущённо опустил глаза. – Приятель, так в этом ведь нет ничего плохого. Если бы люди не читали, у меня не было бы работы. Признайся же, что ты предпочитаешь? – Ладно. Так уж и быть. Читаю различную фантастику, и ещё… ну… – Детективы? – прищурился Гоша. – Только не говори, что это действительно так. Ты сам ходячий детектив. – Одно время я увлекался Рексом Стаутом, но это было давно, ещё в молодости, – сообщил Влад. – Нет. Это, в общем… я чисто в рамках изучения женской психологии… Короче, современные романы. Ну вот. Смейся, – смущённо замолчал он. Георгий удивлённо поднял брови. – Удивил, – кивнул он. – Я-то ещё подумал, вдруг это нон-фикшн какой, это ещё куда ни… Он откашлялся. – Ничего, – спокойным – даже слишком, по его мнению, голосом продолжил Гоша. – Каждый увлекается, чем хочет. К тому же такая литература пользуется спросом, а спрос, ты знаешь, рождает предложение. ещё я скажу, что в последнее время книжный рынок по большей части ориентирован на женскую аудиторию. Так что теперь наши основные клиенты это прекрасные дамы… и ты, Влад. Уголки его губ предательски поползли вверх. – Ну вот, я так и думал… – начал было друг, но тут Гоша указал на потолок. – А теперь об этом знают ещё и все сотрудники колонии. И, глядя, как детектив с проклинающим выражением лица смотрит на маленькую чёрную камеру, он не выдержал и начал смеяться. Однако вид открывающейся с той стороны решётки двери вновь сделал его серьёзным. Георгий увидел, как охранники запустили вперёд себя немолодого мужчину в чёрной тюремной робе – штанах и куртке, поперёк которых располагались широкие белые полосы: одна на груди, две животе и три на нижней части ног. Руки он держал за спиной. Гоша заметил, что в комнату с ним зашёл всего один охранник – другие, видимо, остались стоять снаружи, заперев за ними дверь. Конвоир довёл осуждённого до одного из отсеков, и усадил его на стул. Гоша с Владом, как по команде, подошли туда же. Места в отсеке было мало, так что Георгий, предоставив детективу возможность сесть на стул, остался стоять за его спиной. Сотрудник ФСИН, объявив установленное для их разговора время, отошёл к стене, предоставив им возможность начать, наконец, беседу. Соколов поднял со своей стороны трубку и приложил её к уху. – Здравствуйте, Владимир Петрович. Меня зовут Владислав Константинович Журавлёв, я бывший майор полиции. Сейчас сотрудничаю со Следственным Комитетом, в котором рассматривается ваше дело. Владимир безучастно молчал. Только сейчас, вблизи, Гоша смог рассмотреть, насколько он был худ – форма свисала на нем мешком, что визуально и увеличивало фигуру. Лицо иссохло так, что представляло обтянутый белой, как у мёртвеца, кожей, череп со сморщенным носом и ввалившимися потухшими глазами непонятного цвета. Обескровленные губы можно было различить только благодаря многочисленным трещинам, а бровей и волос на голове практически не осталось. Несмотря на то, что Соколову, насколько он помнил, было сорок семь лет, выглядел он лет на двадцать постарше. Скорей всего, так сказалась тяжелая болезнь – а может, ещё и тюремные условия вместе с северным климатом. – Владимир Петрович. Нам нужно задать вам несколько вопросов. Дело касается вашей причастности к этому. Гоше показалось, что заключённый слегка поднял голову, а в мёртвых глазах его на секунду вспыхнул какой-то огонёк. Вспыхнул – и тут же погас. – Вы ведь говорили, что невиновны. Помните это? Тогда, на суде. Да и потом тоже. Соколов медленно покачал головой. Гоша испугался – вдруг тот стал настолько быстро истощаем, что просто не сможет вести разговор, и они с Владом зря проделали этот непростой путь сюда? Он начал быстро вспоминать: не сообщал ли им кто из местных сотрудников перед поездкой, в каком состоянии Соколов? Вроде бы нет. А ведь если он был бы недоступен контакту, то об этом точно бы доложили. Да и сопровождающий ничего такого не говорил. – Владимир Петрович, послушайте, – медленно, выделяя каждое слово, обращался к нему Владислав, наклонившись ближе к громкоговорителю. – У нас сейчас есть основания полагать, что вы могли быть невиновны. Несколько секунд, показавшихся Гоше вечностью, заключенный неподвижно сидел перед стеклом. Глядя на это, у него возникало желание побарабанить по нему, чтобы вывести наконец их собеседника из транса. Но тут Георгий заметил, как губы Соколова растянулись в какой-то горькой, саркастичной улыбке, обнажив полное отсутствие зубов. Плечи узника начали подрагивать, будто – а может, так и было – он беззвучно смеялся. – Невиновен? – медленно, шепеляво, выплёвывая каждый слог, проскрипел он. Голос его, искажённый громкой связью, звучал пронзительно и несколько жутко. – И вы действительно наконец в это поверили? Он захохотал ещё сильнее, раскачиваясь вперёд и назад. – Да, Владимир, – отбросив его отчество, продолжил детектив. – Мы думаем, что… – Невиновен, – с едким горьким смехом прошамкал он. – Какое мне уже дело до этого? Меня скоро вообще не будет, мне всё равно! Буду гнить себе дальше в этой тюрьме – только уже снаружи, на кладбище, в сырой земельке! – Мне жаль, нам всем действительно жаль, что так вышло, но… – Вам жаль? – взвизгнул Соколов. – Да не утруждайтесь соблюдать приличия. Вам всем на всё наплевать. И всегда так было. Никому не может быть меня жаль. – Владимир, пожалуйста. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Они все касаются тех убийств, в которых вас обвинили. Десять женщин и ваша бывшая жена. – Настя, – прошептал он, как-то разом поникнув. Его плечи и голова опустились, а рука, державшая трубку, задрожала так, что ему пришлось перехватить её заново. – Вас взяли у трупа бывшей супруги. Вы не отрицали, что могли убить её, находясь под действием наркотиков? Вы ведь употребляли тогда их, да? Гоша увидел, как на шее у Соколова запульсировала жилка, а жевательные мышцы начали сокращаться, будто он старался сжать и разжать челюсти. – Д-д-да. И я… и я не верю, что это правда сделал я. Я ведь ничего не помнил, даже как она пришла! Мы были… они… он, а потом… Это уже я встал, а она лежит, и он потом пришёл! Боже! Какой ужас! Его блеклые глаза заблестели, он затрясся и закрыл их кулаками, при этом одним их них продолжая держать трубку. Протерев их, он вновь заговорил: – Сколько раз так было – я просыпаюсь и снова вижу рядом её тело, всё в крови. И кровь эта везде. Она капает отовсюду. Один раз даже с потолка лилась! – Соколов всхлипнул и откашлялся. – С психологом говорил, в церковь начал ходить – вроде полегчало. Но всё равно не мог я так думать, не смог бы себе этого простить! Я ведь любил её – это она от меня ушла, потому что я тогда, дурак, постоянно торчал на дури! Она и так долго меня терпела. Я как подсел после смерти мамы, так и не мог соскочить. Знал ведь, что жизнь свою спускаю в сортир, и, тем не менее, тащился от наркоты. Неужели я сам убил Настю? – он снова заплакал. Влад обменялся с Гошей тревожным и недоуменным взглядом. Гоша кивком указал на стекло, призывая продолжать разговор. – Владимир, скажите: а с кем ещё такое было? Я имею в виду, при обстоятельствах, когда были убиты другие девушки. – Нет, нет, – он вытер лицо руками. – Меня рядом в тех местах вообще не было. Там, где трупы их находили… Знаете, они просто их на меня повесили! – вдруг яростно рявкнул он, резко приблизив свой загоревшийся ненавистью взгляд к стеклу так, что Влад тут же отпрянул. – Это потому что с двумя моими одногруппницами случились несчастья! Первая, Ленка, на третьем курсе пропала. Её, кстати, так и не нашли, но объявили мёртвой. А Светка на пятом курсе погибла. Ужасно так – нашли в коллекторе, обваренную всю! Ужас. Она, потом сказали, ещё что-то себе сломала. А менты, значит, подумали, что это я их тоже! Что-то по экспертизе у всех там совпало. И ещё Юля Ветлугина. Только она не с группы, а с потока, да и убили её уже после окончания университета. Закололи ножом в лесополосе… Да только не убивал я их! – он поперхнулся и резко замолчал. – Дай я с ним поговорю, – попросил Гоша. Поменявшись с Владом местами, он оказался около подоконника, прямо перед перегородкой. Теперь лицо узника было вровень с его собственным. Георгий заметил, насколько безумным стал взгляд Соколова, нервно блуждающий из стороны в сторону, а его высохшая ладонь, стиснувшая белую трубку, сильно дрожала. – Здравствуйте, Владимир. Меня зовут Георгий Карасёв. – Тоже из органов? – Нет, нет, – опровергнул Гоша. – Я не имею никакого отношения к Следственному комитету, да и к любой другой правоохранительной структуре. Я занимаюсь книгоиздательским бизнесом, но поймите, я заинтересован в вашей истории не меньше их всех – и даже гораздо больше. Вообще – это я в первую очередь ею заинтересовался. И вовсе не в связи с работой, если вы подумали так. Соколов внимательно посмотрел на него. Гоша тем временем, собравшись с духом, продолжил: – В Сертинске – откуда вы родом – уже несколько лет происходят ужасные вещи. Там постоянно пропадают люди. Женщины. Такое начинается через каждые два-три года, и это стало происходить как раз после вашего ареста. Последняя серия была всего месяц назад, и одной из жертв стала моя жена. Сказав это, он понял, насколько беспомощно в его голосе прозвучало пронзительное отчаяние, и уже в который раз за прошедшее время сделал над собой усилие, чтобы продолжать говорить дальше.