– Жена Петрова, – вытирая выступившие на глазах слёзы, пояснил Гена, всё ещё хихикая. – Да ещё какую он фотку на звонок поставил, ну это вообще… Он снова зашёлся в приступе веселья, одновременно приглашая Гошу зайти. – Проходи, садись, сейчас поставлю чайник, и печеньки достану новые, сегодня Юра два пакета привёз… Вань, ты чего у окна? – Опять он там, – пробормотал Иван, возвращаясь к своему месту. – Ооооо, чёрт возьми, – закатил глаза Гена, плюхаясь на кресло так, что оно отъехало на полметра назад и едва не врезалось в стену. – Надо с ним что-то делать. Поговорить – не помогает, уже пробовали. Угрожать? – он облокотился о спинку, закинул руки за голову и задумчиво вытянул нижнюю губу вперёд. – Остаётся только это. – Гена, угрожать последнее дело! – Ну а ты хочешь, чтобы этот придурок напал в итоге на нас? Сорвал какую-нибудь операцию? Этот тип стал реально опасен. Я бы поговорил насчёт психиатрии… – Вы о ком? – спросил Гоша. Оба оперативника, как по команде, посмотрели на него, затем переглянулись, и Гена промолвил: – О Сыцевиче. Это один из тех волонтёров – ну, у которых товарища повесили во время захода. Он тогда совсем плохой был, и сейчас, походу, ему не особо лучше. Георгий смутно припомнил светловолосого парня, вырывающегося из рук волокущих его оперативников, и выкрикивающего проклятия в адрес всех, кого видел. – И… что он? Караулит вас? Предъявляет претензии? Чего он хочет? – Хочет, – вздохнул Гена. – Ни много ни мало – участвовать с нами в расследовании. Как прознал, что мы ищем маньяка, у которого на счету весьма вероятно, не только последние жертвы, но и за другие года – все. Пять лет назад пропала его девушка, и теперь Сыцевич уверен, что это дело рук нашего преступника. – Всё бы ничего, – вмешался Иван, – Но Никита очень навязчив и агрессивен. Вчера мы тут были – так он засёк нас у порога, и заявил, что тоже будет участвовать в расследовании. Мы еле убедили его, что едем не на задание. – У него был вид, будто он нам вот-вот вмажет. Аж глаза горели, слюни летели. А с каким он негативом к полиции! «Да вы сами ничего не умеете, упустили маньяка» – короче, обвинения с лютой ненавистью так и сквозили! Как будто это мы убили его девчонку. – Хочет всё контролировать. Всё, что мы делаем. – Мы ещё с ним наберемся проблем. Он неадекватный. Наверное, после того случая в лесу как слетел с катушек, так и всё. – Его можно понять, – сказал Гоша, осознавая, что чувства этого парня немало схожи с его собственными – в конце концов, ведь они оба пережили одно и тоже, хоть и в разное время. И даже относительно расследования они думали и поступали одинаково. Георгий ощутил неловкость – по сути, он тоже всеми правдами и неправдами старается принимать в нем участие. Только у него, к счастью, есть для этого возможности, а вот у неведомого Сыцевича – нет. – Да, но этот чел переходит все грани. Он имеет право страдать, однако, заметьте – другие друзья и родственники почему-то не такие озлобленные. Даже те, кто тоже видел труп Мячина. – Все люди разные, – вздохнул Гоша. – У этого вот такая реакция. Ты прав – наверное, стресс от нахождения в опасности и возмутительного убийства компаньона окончательно вывел из строя его и так расшатанную психику. Вот он и бесится. – Да. Нам и так психов хватает, а тут ещё Сыцевич… Ладно. Просто надо иметь это всёв виду, и держаться с ним настороже. – Понятно. А где находится ваш Алексей? – Гоша решил сменить тему, заговорив о молчаливом парне, на данный занимавшемся отслеживанием Михайленко. – На четвёртом, с ними. У них там всё круче, чем у нас. Можешь посмотреть… Тут у Геннадия зазвонил телефон. – Понял, ага. Выдвигаемся, – коротко ответил он, и встал. – Нам пора. Ваня, давай, беги за Юрой, если он ещё жив. Петров ему там точно сцену ревности устроил за просмотр, – Барсуков жестом показал на себе большую женскую грудь. На лице Ивана появилось удивление. – Да не парься ты, всего лишь на фото звонка – Юрка с ним мобилами случайно обменялся. Не как тогда на пейнтболе. Все, шуруй давай, и быстрее! Когда Прокопов убежал, Гена пояснил: – У нас были корпоративное времяпровождение. Ты не подумай – тогда ничего страшного не было. Ну, кроме того, что наш друг случайно вломился к Марине в женскую раздевалку, когда она стояла там в лифаке. Оба взвизгнули, прибежал Петров… Ох и досталось потом нашему Гулливеру! Орал, аж слюной брызгал во все стороны! Геннадий расхохотался от воспоминания, а Гоша улыбнулся, вдруг представив Юру в шляпе, камзоле и длинном кафтане. Это было забавно – хотя, по его мнению, данная ему сослуживцами кличка подходила не совсем. Если брать детскую литературу, то друг, благодаря любви к еде, куда больше напоминал Карлсона – разве что пухлым не был, да и пропеллером не обзавёлся. Глава 43 – Михайленко только что миновал Починок, Судаково и Ларионово – движется в Приозерск, – отрапортовал Юра, прослушав сообщение по гарнитуре. – Будем надеяться – не для того, чтобы выкинуть в Ладожское озеро, – брякнул с переднего сиденья Гена, затем, обернувшись назад, где расположились Иван и Георгий, пробормотал: – Извините. Когда они вышли на улицу, Гоша с каменным лицом, не говоря ни слова, собирался сесть в свою машину и поехать домой, однако, едва успел раздаться звук разблокировки, услышал позади себя шаги. – Ладно. Если хочешь – поехали с нами. Мы на моей машине. Но только так, чтобы тебя никто не видел! Ты как раз сегодня в толстовке – отлично, наденешь капюшон на входе и выходе. Я же вижу, ты сам не свой. По правде говоря, Гоша подумал, что Юра ещё и предложил ему это из опасений, что он всё равно поедет за ними, однако согласился без колебаний и лишних эмоций. – Куда всё-таки он каждый день пропадает? – недоумевал сидевший справа от него Иван, нервно закусывая нижнюю губу. – Возможно, катается в Сестрорецк, – предположил растянувший на сиденье Геннадий. – А что? Может, ему там нравится. Любитель литературного музея, или безумно религиозный чел. Там много всяких храмов. – Удивительно слышать от тебя про храмы, – процедил Юра. – В тебе же ничего святого. – Юра, я ведь не родился в день Святого Валентина, как ты. Тебя случайно родители не хотели Валей назвать? – Опять ты… Гена, явно довольный собой, расхохотался. – Ха-ха-ха! А вообще, зря ты так думаешь. У меня, между прочим, мать очень религиозная. Каждое воскресенье нас с сестрой водила в церковь. Я так и не проникся как следует, а вот Юлька и сейчас по выходным платочке щеголяет, весь дом в иконах, посты блюдёт. – Ты точно им родной сын? – Не знаю, не знаю… Одно время за мамкой сосед ухаживал – умный, весёлый, и на гитаре играл. Недавно видел его во дворе без рубашки – вот мужику за пятьдесят, а всё ещё в хорошей форме. Такой подкачанный. В молодости, наверное, вообще вау был – от него девчонки падали, как ты от буферов госпожи Петровой! – Что? Да иди ты знаешь куда! – Воу, воу, успокойся! Шучу я. Да и в маме своей уверен – зря она, что ли, православная, чтобы прелюбодействовать в браке с отцом. И Сестрорецк я не просто так вспомнил – Юльку с мамой до сих пор вожу туда в Храм Святых апостолов этих, как там… – Петра и Павла? – подсказал Гоша. – Точно. Всё время забываю. Нравится, короче, им там. Ничего, мы уже дали ориентировку всем постам ГАИ в западном направлении на его тачку и номер. Да… – простонал он. – Если Михайленко правда преступник и обитает там, брать будет тяжело – уплывет ещё к финнам. Хотя, я люблю играть в морской бой. Барсуков до конца дороги продолжал нести ахинею, периодически подкалывая Юру, а иногда – Ваню, но Гоша чувствовал, что их перепалки всё равно носят оттенок искусственности – он понимал, что в его присутствии они не могли вести себя полностью естественно. * * * Когда Юра припарковал «Тойоту» во дворе одной из ничем не примечательных пятиэтажек, все они вышли из машины (Гоша, натянув капюшон, невольно вспомнил Дарта Вейдера), и направились к первому подъезду. Когда они оказались около магнитной двери, Гена нажал цифру «5». – Кто? – послышался из динамика женский голос. – Почта, – бесстрастным голосом ответил он. Услышав писк, Барсуков отворил дверь. Гоша понимал, что в других обстоятельствах они представляются вполне традиционно, но сейчас следствию необходимо было избегать лишнего внимания. Как только они зашли внутрь, в нос тут же ударил запах хлорки, коей недавно были помыты ступени – мокрые разводы всё ещё виднелись на усеянном рытвинами бетоне с облупленной краской. Стены тоже были не в лучшем виде – верхний, насколько Георгий мог судить по его остаткам, зелёного цвета слой практически весь облупился, открыв более старый, голубой – который тоже сохранился далеко не везде. На многих участках осталась лишь белая шпаклевка. Надписей любителей тут, как ни странно, не наблюдалось – а возможно, они просто пропали вместе с участками краски. Потемневший потолок явно нуждался в побелке, а окна с мутными, потрескавшимися стёклами, ограждёнными старыми деревянными рамами – в замене. На каждой лестничной площадке находилось по три двери, ведущие в квартиры: слева, впереди и справа. Но если состояние подъезда явно кричало о неблагополучии, то двери у всех были разными: как чисто металлическими (различной степени дороговизны), так и с дубовой отделкой. На них везде висели ровно наклеенные позолоченные цифры, либо обычные таблички с указанием номера квартиры. Возле некоторых лежали резиновые коврики. Они поднялись на третий этаж, и остановились на лестнице, не доходя трёх ступеней до правой двери, такой же непримечательной, как и все остальные: железной, без ручки, с цифрой «9» наверху. – Для начала проверим, есть ли кто, – Геннадий нажал сбоку на кнопку простого дверного звонка. Потом, выждав некоторое время, нажал ещё, но ответом им была глухая тишина. – Так… Юра! Он далеко? – Три минуты назад прибыл в Приозерск, – утвердительно кивнул тот, мельком бросив взгляд на телефон в руке. – Сыцевича за нами тоже не было видно – я специально следил. Слушай, если он нападет – его точно закроют. – А мозгов на это у него может хватить, – мрачно заметил Гена. – Но не очкуй – пока у него нет машины. Так. Поехали. Он достал из кармана отмычку. После нескольких манипуляций дверь, щёлкнув, открылась, и все быстро, по одному, юркнули в квартиру. Гоша сразу почувствовал запах пыли и какой-то затхлости – ещё до того, как кто-то из ребят щелкнул выключателем, и взору их предстала крохотная прихожая. Ширина её вряд ли составляла даже полтора метра, и здесь даже не было мебели – только выцветший до неопределённого цвета коврик под ногами, и прибитая прямо к стене с поблекшими обоями – белыми, в зелёный узор – абсолютно пустая вешалка. Противоположная стена была голой, но в её центре виднелся след – вполне вероятно, когда-то там достаточно долго находилось трюмо с зеркалом.