Она расплылась в улыбке. – Но ты же играл в колледже и был профессиональным футболистом. Ты должен быть в фантастической форме. – Это было уже давным-давно. – Ну и не так уж давно – тоже. – С чего ты взяла? – Ты был офицером полиции, а потом детективом. Тогда ты тоже должен был быть в неплохом состоянии. Декер снова зашагал, и Лайза подстроилась под его темп – во всяком случае, попыталась. – Мне кажется, это тоже было уже давно. – Но на самом деле не так уж и давно. С тех пор минуло не больше… ну, месяцев двадцати? – Похоже, ты немало знаешь обо мне. – Я любознательный человек, Амос, а ты – занимательный объект для изучения. – Это потому что мне вышибли мозги, так что я не в состоянии ничего забыть и вижу вещи в цветах, которые люди обычно ассоциируют с красным, желтым и синим? – Это моя область, и я не могу притворяться, что мне неинтересно. Ты осознаешь, какая ты диковинка? – На самом деле никогда об этом не думал. Лайза хотела было что-то сказать, но прикусила язык. – Что ж, рада была повидаться. Пойду приму душ. Увидимся в офисе. – Она развернулась и затрусила в обратном направлении. Проводив ее долгим взглядом, Декер доковылял до лавки рядом с дорожкой и сел. Дал сердцебиению вернуться к норме и тогда встал, почти уверившись, что теперь его не хватит удар. Медленно дошел до своей квартирки, принял душ и оделся во все новое. Вчера вечером он примерял эти вещи, но теперь они казались капельку великоватыми. «Должно быть, навоображал себе». Заглянул в холодильник: соевое молоко, свежевыжатый апельсиновый сок, йогурт, яблоки и упаковка органических яиц. Зерновой хлеб из девяти злаков. Особо постная курятина. Фарш из индейки. Бутербродное «масло» с добавлением канолового масла. И свежие овощи в выдвижных ящиках. Заглянул в буфет. Здоровые злаковые хлопья, арахисовое масло с пониженным содержанием натрия, мед, супы с пониженным содержанием натрия, органические макароны, нечто под названием «ризони», пузырьки с витаминами, льняное масло, энергетические батончики, бананы, энергетический напиток для разведения в воде и пара дюжин бутылок спортивных напитков с различными вкусами. Никаких пакетов с чипсами, плиток шоколада или ведерка мороженого в пределах видимости. Насыпав в миску хлопья, выглядевшие так, будто белка нагадила в них прутиками, Амос залил их соевым молоком и приправил нарезанным бананом. Все же Джеймисон смилостивилась над ним, потому что кофе имелся. Но сливки были обезжиренными, а сахар представлял собой бурую нерафинированную массу, которую Декер видел, но ни разу не пробовал. Очевидно, рафинированный сахар, которым он пользовался вчера, Джеймисон реквизировала. Приготовив кофе, Амос отнес чашку и миску на стол в обеденной зоне, сел и съел свой завтрак. «Что ж, хотя бы сытно», – подумал он, споласкивая чашку, миску и ложку. Посмотрел на часы. До сбора команды с полчаса. Надо убить немного времени до приезда Джеймисон. Сев в кресло, он поглядел в окно на улицу, бурлившую жизнью. В Куантико уйма народу приезжает и уезжает круглые сутки напролет. А теперь и Декер стал крохотной шестеренкой в этой колоссальной экосистеме. А хотел ли он этого на самом деле? Амос прикрыл глаза, и, хотя он и не желал этого, его безупречная память вернулась к гибели его семьи в собственном доме, к месяцам душевных мук после того и, в конце концов, к выслеживанию и наказанию их убийц. А потом – к осознанию, что даже после этого он не приблизился к подведению черты ни на йоту. Когда Амос открыл глаза, они были подернуты влагой. Декер ощутил, что дрожит. Его раны время не лечит. Оно бессильно, когда сталкивается с тем, кто не способен к забвению. Для него их убийство произошли будто только что. Память сохранила не только визуальные образы, но и эмоциональные терзания, связанные с этими мысленными картинами. И они не покинут его до самой смерти. Он выглянул из окна как раз вовремя, чтобы увидеть крохотный автомобиль Джеймисон, останавливающийся перед домом. Утер глаза и дал себе пару пощечин. Он может либо жить прошлым, либо рискнуть выйти в мир и поглядеть, удастся ли обрести будущее. И в иные дни решение дается проще, чем в прочие. Декер направился к двери. Глава 11 Стук в дверь всполошил Марса. Потом внизу двери приоткрылась прорезь. – Тащи свою жопу сюда, – раздался голос. Мелвин послушно поднялся с койки, повернулся спиной к двери, сложил руки за спиной и опустился на корточки так, чтобы руки оказались вровень с прорезью. Ему на запястья надели наручники. Тогда он поднялся и отступил от открывшейся двери. Это был Большой Хер. Он был здесь с тех самых пор, как Марс прибыл сюда. И с каждым годом становился только гнуснее. Габариты Большого Хера были настолько велики, что он практически заполнял собой весь дверной проем камеры. Насупленные брови и ухмылка боролись на его лице за верховенство. – В чем дело? – спросил Марс. – Заткнись! Я велел тебе вякать, пацан? Двое других надзирателей, появившись из-за спины Большого Хера, замкнули кандалы на лодыжках Марса. И погнали его по коридору под звон цепей, будто у призрака Марли[19]. Он миновал стены камер, из квадратных окошек которых, затянутых рабицей, на него таращились лица зэков. Затем ощутил на своем лице порыв смрадного дыхания Большого Хера – смесь табачного перегара с парами виски. – Ты везунчик, – изрек Большой Хер, в экстазе дергая толстой шеей на каждом слоге. – Покамест ты откинулся из смертников. Направляешься в общую зону. Народ будет рад поглазеть на твою шоколадную жопу, Джамбо. Марс себя счастливчиком отнюдь не считал. Возвращение в общую зону могло означать только одно. Он направляется на неофициальную казнь. Его собственную. * * * Если хочешь выжить в тюрьме, придерживайся стратегии и тактики. Если хочешь прикончить кого-то, опять же придерживайся стратегии и тактики. Его выход из камеры в отделении смертников – стратегия. А тактика его планируемого убийства вот-вот прояснится. Его вели в другое здание. Когда вторая дверь захлопнулась под вопль автоматических гидравлических плунжеров, делавших свое дело, мясистая ручища Большого Хера легла Марсу на плечо, остановив его. – Последняя остановка, Джамбо. Наручники с него сняли, но ножные кандалы оставили. А затем тюремщики развернулись и оставили его. Марс огляделся. Отделение смертников располагалось в здании 12, но теперь он оказался в открытой тюремной зоне вместе с остальными заключенными. Зэки там так и толпились – одни в штанах, другие без рубашек, а некоторые вообще в шортах, сделанных из тюремных штанов с отрезанными штанинами. Хотя по календарю стояла зима, здесь царила удушающая жара. Вытяжные вентиляторы работали вовсю, но едва справлялись с плотным, сырым, зловонным воздухом, зависшим над ними, как токсичные миазмы. Группа заключенных сидела за столами, привинченными к полу. Некоторые стояли, болтая между собой. Еще кто-то делал отжимания в упоре лежа или подтягивался на перекладинах, вмурованных в стены. Вонь пота, сигаретного перегара и смутное амбре наркоты тюремных алхимиков накатили на него волной. Надзиратели маячили по периферии, похлопывая дубинками по мозолистым ладоням. Взгляды их обегали пространство, высматривая признаки неприятностей, но неизменно возвращались к Марсу. Сегодня он явно звезда шоу. И оно должно было вот-вот начаться. Все обзавелись отличными местами, не хватало только попкорна. Зэки тоже обернулись, чтобы уставиться на Марса. Делавшие отжимания и подтягивания прервали свои занятия, вытирая руки, и отступили к стене. И ждали. По их лицам можно было читать, как по книге. «Слава богу, не я». Новости разлетелись быстро. Марс может откинуться после того, как его едва не ухайдокали. Выйти на волю. Угу. Да ни в жисть. Во всяком случае, не на своих двоих. Марс потер запястья, намятые наручниками. Сейчас он даже радовался боли. Если ты чувствуешь боль – значит, еще жив. Разумеется, ситуация может и перемениться. Но покамест он еще дышит.