Мелвин поднял глаза к галерее второго этажа, окружающей открытую зону по периметру. Большой Хер таращился на него оттуда. Ухмылка на его роже – это было что-то. Рядом с ним с таким же ликующим видом торчал тщедушный Мозгляк – царственные особы наверху, гладиаторы внизу. Марс снова посмотрел на группу разглядывающих его зэков. Двое уделяли ему какое-то особенное внимание – оба белые, крупнее его, этакие тюремные качки, татуированные, бородатые, с безумными глазами, гнилыми зубами, торчащие от какого-то дерьма, которое протащили в тюрягу контрабандой или забодяжили прямо здесь. «Траляля и Труляля». Марс не знал ни их самих, ни за какие преступления их сюда укатали, но невооруженным глазом видел, что это за субъекты. Они не люди. Они звери в клетке. Но сейчас они не в клетке, сейчас их выпустили на ринг. «И меня, – подумал Марс. – Вот только ноги у меня в цепях». Он потянул шею, с удовлетворением услышав щелчок, когда ущемленная мышца расслабилась. Потом оглядел поле перед собой, как раннингбек, зарабатывающий себе на будущее, прорываясь сквозь подкаты и захваты прежней Юго-Западной конференции[20], врезаясь в людей крупнее себя и притом почти всегда как-то ухитряющийся выиграть сражение. Мелвин всегда мысленно накладывал на поле сетку, деля его на квадраты, планы существования, сквозь которые нужно проложить путь. Он был благословлен зрением, охватывающим все и сразу. Вероятно, этот атрибут – редчайший дар в спорте. А Марс не утратил его даже все эти годы спустя. Дыхание его замедлилось, нервы успокоились, мышцы расслабились. На самом деле он даже ощутил радость. «Двадцать лет моей жизни. Двадцать чертовых лет». Гнев в нем внезапно всколыхнулся до небес. И не менее мощное отчаяние. Кто-то должен заплатить. И кто-то вот-вот заплатит. Джамбо предстоит предельно жесткая посадка. Он зашаркал вперед с таким видом, будто собирался присоединиться к паре заключенных. Марс знал расклад местности, и эта пара сделала в точности то, на что он и рассчитывал. Они развернулись и пошли прочь. С прокаженными лучше не путаться, еще подцепишь заразу. Оглянулся на галерею. На Большого Хера и Мозгляка. Он знал, что они рассчитывали увидеть на его лице – страх. Но вместо этого он ухмыльнулся. И на их лицах увидел то, что хотел увидеть, – изумление. Обернулся обратно к Траляля и Труляля, отделившимся от своры и теперь обходившим его, крадучись, как дикие псы. В Техасе уйма диких псов, и они всегда охотятся сворами. Загоняют раненых животных, пока те не выдохнутся, а затем набрасываются всей сворой, чтобы убить. Что ж, Марс не ранен, и дыхалка у него в полном порядке. Интересно, какую награду им посулили? Наркоту, курево, а может, провести местную шалаву на часок? Ну, он заставит их потрудиться ради нее. И Траляля, и Труляля возрастом за тридцать – на годы моложе его. Оба крепкие, покрытые боевыми шрамами, закаленные. До некоторой степени. Всегда бывает некоторая степень. И Марс собирался выяснить, какое место эта парочка занимает в спектре тюремной закалки. Марс зашаркал к Траляля, держа Труляля на периферии. Траляля – лайнбекер, который ринется на него в лоб, потому что большой, сильный и это его работа. И все же на его лице отразилось легкое удивление оттого, что Марс попер прямо на него. Потом его выражение поведало Марсу, что тот счел это удачным оборотом. Дескать, Марс сам облегчил ему работу. Может, никакой он не Траляля, а на самом деле Труляля. А вот второй – для страховки, гарантия на случай, если Траляля выйдет из игры; тогда как раз Труляля и должен отправить Марса в мир иной. Уголком глаза Мелвин следил за Труляля. Тот подобрался, готовясь к схватке. Отчасти ему хотелось, чтобы приятель облажался, чтобы он получил свой шанс, раздул свою здешнюю репутацию до недоступных масштабов. Марс прямо-таки услышал его: «Это я гробанул Мелвина Марса. Этот козел был убийцей. Из НФЛ. Здоровенный, страшенный педрила, аж жуть. А я вытер пол его жопой». Он будет повествовать здесь эту байку следующие сорок лет. Ну, за малым исключением: все произойдет не так. И вряд ли Траляля и Труляля проживут еще сорок секунд, какие там сорок лет. «Готовьтесь, салабоны, Джамбо идет». – Те чё, братан? – спросил Марс у Траляля. – Я те не братан, – рыкнул тот. – Ну, знаешь, мужик, просто для разговора. Это ж фигня, верно? С губ Траляля, опрометью бросившегося на Марса, не сорвалось ни звука, зато в руке показалась заточка. Удар был нацелен Мелвину в живот и дальше кверху, в грудную клетку. Быстро и чисто, с бурным и фатальным кровотечением. И чудовищно болезненно. Заключенные и тюремщики попятились, освобождая Траляля место для работы. А Марсу – для падения. Да только просчитались с точностью до наоборот. Марс уже опустил плечо, приседая, напружинил свои мощные бедра и, несмотря на кандалы, прыгнул вперед, как пушечное ядро. Охватил ладонью запястье Траляля, удержав заточку на месте, а правой дельтой врезал Траляля в горло, вскинув его подбородок под таким углом, который мог вызвать только ослепительную молнию боли перед непроглядной тьмой. Раздался звучный треск позвоночника, превысившего все пределы прочности. И всё. Вот так. С кровью, хлынувшей изо рта, Траляля безжизненно повалился, где стоял, выронив заточку. Лайнбекер вне игры. – Эй, да у него ножик, – указал Марс ближайшему надзирателю на клинок, упавший на пол. – Вы уж поосторожней. Кто-то мог пострадать. А периферией зрения заметил то, что и ожидал. После молниеносного убоя своего более крупного близнеца Труляля заколебался, но разве отвертишься тут, когда все смотрят, с Большим Хером во главе? Надо идти. Выбора нет. Иначе после заточка окажется у него в кишках. Вот так. В Америке нет тюрем. В ней есть зоны хаоса, где люди переносятся на семнадцать веков назад. Где сильный выживает до тех пор, пока не встретит кого-то более сильного, а слабый помирает сплошь и рядом. Заорав, Труляля устремился на Марса во весь дух. Вообще-то, все сложилось как-то уж даже чересчур легко. Труляля был мускулистым, но вязким, как патока. Широк в плечах, да в коленках жидок. И должен был сполна заплатить за этот дисбаланс. Марс снова наклонился пониже, развернулся, заблокировал руку Труляля, державшую заточку, подставил плечо под живот противника и молниеносно выпрямился. Именно такой прием сметает трехсотфунтовых игроков обороны с ног. Двухсотпятидесятифунтовый Труляля взмыл в воздух, пролетев над Марсом. Толпа отпрянула, и зэк, жестко приземлившись на бетон, проскользил по гладкой поверхности головой вперед к шлакоблочной стене – с сокрушительной скоростью. Раздался хруст костей стискиваемого позвоночника, и рост амбала уменьшился на добрый дюйм. Больше Труляля не шелохнулся. Он только что попал в автокатастрофу, только без защиты кузова. Изо рта у него потекла кровь. Заточка, выпав из руки, затарахтела по полу. Траляля и Труляля больше не в счет. Кровь из их ран растекалась лужами на грязном полу. Их последние точки невозврата. «Адиос техасской исправительной системе». Вообще-то, Марс не знал, мертвы ли они. Да и не интересовался. Инвалидное кресло до конца дней, пожалуй, было бы справедливее. – У этого человека тоже была заточка, сэр, – подняв глаза на Большого Хера, возвысил он голос. – Че-то их тут многовато. Надо бы сказать начальнику. Вот тут-то тюремщики и налетели, избивая Марса дубинками, пока тот не рухнул. Улыбаясь до самого конца. Глава 12 – Кто вы, черт возьми? Только что очнувшийся Мелвин Марс смотрел с больничной койки снизу вверх. Амос Декер смотрел на него сверху вниз. – Пожалуй, вы самый везучий мужик на свете, мистер Марс. – Это претензия на юмор? Мелвин попытался сесть, но его запястье было приковано наручником к перилам кровати, и это оказалось сущей пыткой, потому что болело все без исключения. Отекшее от синяков лицо раздулось, как резиновый мяч.