Но Воропаев ничего не заметил. – Ага. Смышленый такой паренек. Далеко пошел бы! Тихой сапой пробивался, пробивался… И оказался у дочки в постели. Она, дурочка, в него втюрилась по уши. Совсем молоденькая девчушка, всего восемнадцать. Отец ее зря демократию разводил, конечно. Ему бы гнать этого хлопца… – А кем он работал? – Да водилой! Несколько раз подвозил девчонку, у них и завертелось. Задурил ей голову. Она уже о свадьбе размечталась. Он ей клялся в верности, естественно… Это уж как у нас, мужиков, заведено! – Он подмигнул и погладил меня по плечу. – А зачем ему официантка? – Очень уж она была красивая. Я его даже где-то понимаю. Глаза синющие – прямо как у тебя. Я только один раз в жизни видел такие. Ну, если считать с тобой, то два. Паренек стал за ней ухаживать, а потом бац – и она уже беременная. И грозит, что всем расскажет. Губернаторская дочка такого не выдержала бы. Он ведь всерьез вознамерился на ней жениться. Пер напролом. – Дочь губернатора – замуж за шофера? – недоверчиво переспросила я. – Да черт их знает! Может, если бы дочурка упала в ноги губернатору, он и благословил бы их… Хотя сильно сомневаюсь. Но парнишка-то каков! Он был убежден, что свадьба не за горами. Из шестерок в дамки одним ходом. Вот только есть одна помеха – от него беременна другая… Ну, он взял и убил ее. – Как убил? – ужаснулась я. – Утопил. Повез рожать, а сам завез к реке, загнал в воду. Понятия не имею, что он ей наболтал… Такие умеют вешать лапшу на уши. Он вроде бы простоватый парень, но сразу как-то к себе располагает, с первого взгляда. А может, он ее силой затолкал. Кто его знает. Мне стоило большого труда держать лицо. – А откуда стало известно, что эта беременная не сама утонула? – Ой, да брось! – Он махнул рукой. – Всем всё было ясно. И следователю, и группе… Только доказательств никаких. Этот парень схитрил. Отправлял с телефона официантки сообщения на свой ватсап, якобы она мечтает о родах в воде, а потом стирал с ее сотового, – вроде как она спохватилась и подчистила переписку. А на своем оставлял и потом предъявил нам. Девчонка ему доверяла, он знал пароль от ее телефона. Не особо сложный трюк. Надо же, как легко. А я не догадалась. – Все равно не понимаю… На что он рассчитывал? Этот вопрос мучил меня многие месяцы. – Если бы он бросил официантку ради губернаторской дочки, она подала бы на установление отцовства. Тогда не видать ему свадьбы как своих ушей. – А быть обвиненным в убийстве – лучше, что ли? – Он считал, что ему все сойдет с рук. До последнего не верил, что его осудят. У меня такое чувство, будто он надеялся пройти свидетелем по делу. – Он дурак? – Ну, не особо умный… Воропаев набросил на меня одеяло, встал, открыл форточку и закурил. – Сколько лет работаю, не могу привыкнуть. Из-за такой ерунды люди идут на убийство! Не спонтанное, не в аффекте, не в пьяной ссоре… А вот так, чтобы все продумать, привезти свою рожающую бабу к реке и просто утопить! – Так он, получается, и своего ребенка тоже утопил? – помолчав, спросила я. Голос у меня дрогнул. Воропаев кивнул. – Это самое жуткое. Он законченная сволота. Нечасто таких увидишь. Убил их, а потом заливался крокодиловыми слезами. Причем знаешь, что еще интересно? Он открещивался от жертвы как мог. Соврал, что девушка ждала ребенка от его друга, а сам он просто помогал ей по доброте душевной… И друг все это подтвердил! Я чуть не ляпнула, что друга звали Костей. Мне вспомнился добродушный рыжеватый парень. – Значит, свидетелей убийства не было? – Подошла компания ребят, но слишком поздно. Парень сразу притворился, что он не топит, а спасает. Разыграл спектакль с воплями и слезами. Они, может, и купились. А наши сразу поняли, что это все он натворил. Кололи его, кололи… Но он вцепился в свою версию и держался как клещ. – Воропаев выпустил дым в форточку. – Еще следователя умолял, чтобы история не просочилась в прессу! «Моя невеста не должна узнать!» Дебил! Ради иллюзии загубил две жизни. «Три». – И что, его отпустили? – Сел за убийство по неосторожности. – Как же так? – Следов на теле жертвы не было. Она во время родов обессилела, ее притопить было легче, чем кутенка. Про младенца и говорить нечего. Минуту подержал его под водой – и готово. Он же не рыбка, чтобы жабрами дышать… А если нет улик, что предъявишь? Свидетель, его друг, подтвердил, что девушка не хотела ехать в роддом. «Да мы его видели один-единственный раз!» – чуть не вырвалось у меня. Почему-то я не запомнила Костю на процессе. Но я мало что запомнила из суда. Даже показания давала как во сне. – А за такое преступление в тюрьме не убивают? – поинтересовалась я. – Кровожадный ты котенок! – Он чмокнул меня в голое плечо и снова посерьезнел. – Нет, если начистоту, я с тобой согласен. Этот гондон заслужил смертную казнь. Хотя бы лет двадцать за решеткой. Но он отсидит еще год – и на свободу с чистой совестью. Только расчет не оправдался: губернаторская дочка его не дождалась… – Вышла замуж? – Ага. Недавно. За бизнесмена. Был бизнесмен – будет олигарх! – Воропаев с хрустом потянулся. – С таким-то тестем… * * * Воропаев выяснил, как живется Олегу в заключении. Мне не пришлось долго его уламывать. Я только сказала, что меня зацепила эта история, и робко спросила, можно ли узнать продолжение… Не наседала, нет! Мужчины вроде Кирилла должны быть убеждены, что они все решили сами. Не дай бог зародить в них подозрение, будто они пляшут под женскую дуду. Воропаев не раз с гордостью повторял: «Я не подкаблучник! Жена меня не прогнула». Ну-ну. Конечно, не прогнула. Лишь отхряпала дачные хоромы, которые он строил десять лет, и запретила мужу показываться ей на глаза. Догадываюсь, за что она его так разутюжила. Воропаев как-то обмолвился, что жена не смогла простить ему одну-единственную ошибку. «Триппер принес супруге в подарочек», – подумала я, сочувственно кивая. Ох уж эти бессердечные женщины! Неподкаблучник разузнал все, о чем я просила. Олегу жилось неплохо. Никто его не бил. Он посещал церковь, регулярно исповедовался… Хотела бы я послушать его исповедь! Эта лживая мразь даже строчила апелляции одну за другой. Правда, на четвертый год отсидки Олег смирился. Ему оставалось каких-то шесть месяцев заключения. Про апелляции можно было забыть. Не знаю, как Олег, но я сильно повзрослела за эти годы. У меня прибавилось и мозгов, и знания людей. Я рассматривала их совместные с Викой фотки и на всех до единой видела неумного лживого паренька, которому боженька зачем-то отсыпал одну невероятную способность: нравиться всем без усилий. Если бы можно было, вскрыв череп, заглянуть в чужие мысли, я бы ждала Олега перед воротами тюрьмы с анатомической пилой. Что он думал о нас с Викой? Вспоминал ли обо мне? А о ней? Что творилось в его гнилых мозгах? Как бы я хотела поговорить об этом с кем-нибудь! Но рядом никого не было. Воропаев, понятно, не годился, а папаша давно отучил меня откровенничать с ним. Я мечтала, чтобы вернулся Карамазов… Но Карамазов исчез. Однажды, когда мне было совсем тошно, я чуть не попросила Кирилла найти его. Опер точно сумел бы это сделать. Но как бы я объяснила наше знакомство? Нет, нет. Мне и без того приходилось быть очень осторожной. С помощью Воропаева я понемногу осваивала кое-какие умения… Он записал меня в стрелковый клуб и оплачивал занятия. Для меня это было в миллион раз ценнее, чем те цацки, на которые он разорялся по праздникам. Еще мы с ним ходили в походы. Это я настояла. Воропаев сначала изумился, потом умилился моей просьбе. Еще бы! Какая нормальная девушка вместо ночевки в хорошей гостинице попросит, чтобы ее научили ставить палатку. А мы ставили, рыбачили, варили уху… Он даже показывал мне, как метать ножи, – хотя из него метатель был фиговый. Зато он отлично потрошил рыбу! Кирилл хохотал до слез, глядя, как я неумело орудую ножичком и морщусь от летящей чешуи. Но я быстро училась. Встреченные туристы принимали нас за отца с дочерью. Но, между прочим, Воропаев понемногу стал выглядеть лучше. Брюхо подтянулось, морда посвежела. Еще бы! Бухал он меньше, а на свежем воздухе времени проводил больше. В любое свободное время я тащила его на природу. Мне хотелось всему научиться. Как держать топор, когда рубишь дерево для шалаша? Как разводить костер в дождь? Как нырять? Я предвидела, что любое из этих умений может мне пригодиться. Воропаев, кажется, умел все. Плавал он великолепно. Грузный на берегу, в воде он становился стремительным, как тюлень. В первый наш поход он заметил, что меня страшит река. Я отчаянно притворялась, что все в порядке… Но стоило мне взглянуть на поверхность воды, и я видела Викино запрокинутое лицо. И ребенок, господи, ребенок… Когда Воропаев отошел ставить палатку, я разрыдалась. А потом пошла в реку. Прямо в одежде. Меня обняла холодная быстрая вода. Так заманчиво – взять с берега камень потяжелее, прижать к груди, опуститься на самое дно… В бок толкнуло течение, я едва устояла на ногах. А если лечь? Что ж, легла. Плавать я не умела, меня сразу потянуло вниз. Через лицо лениво перекатилась волна. В ушах стало глухо. Деревья на берегу задрожали, размылись, как акварельные пятна… Я успела наглотаться воды, но тут появился Воропаев. Он страшно заорал, полез в реку, дико матерясь – раньше я от него такого не слышала, – вытащил меня, раздел догола и укутал в свои шмотки. Остаток дня таскал повсюду с собой за руку, словно куклу. Но ни разу не спросил, зачем я это сделала. Говорю же, я была для него чудной зверушкой. А зверушки порой ведут себя непредсказуемо. На следующее утро Воропаев начал учить меня плавать. Кстати, педагогом он оказался отличным. Прямо на удивление! Бережным, терпеливым… Бросал в воду монетки, чтобы я за ними ныряла. Следил, чтобы я правильно дышала. И постепенно река, убившая мою сестру, стала просто текучей водой. Помню, как мы сидим с ним на берегу ранним утром. В песок воткнуты удочки. На мне мальчишеская панама, купленная в «Спортмастере». Время от времени Воропаев быстрым движением нахлобучивает мне ее на нос. Я смеюсь, отмахиваюсь от него. Наконец поплавок уходит под воду. «Подсекай!» – вполголоса командует Кирилл. Я подсекаю, и горбатый лещ выпрыгивает на прибрежный песок. Он такой тяжелый, что чуть не сломал удилище. «Вот это зверюга! – восхищенно повторяет Воропаев. – Ну, лягушонок! Ты прирожденный рыболов». Он редко называл меня по имени. Наверное, потому, что его жену тоже звали Светланой. Мелкую рыбешку мы отпускали. Когда рыбье тельце выскальзывало у меня из рук, я представляла, что это Викин детеныш уплыл и теперь мчится среди мягких водорослей, свободный и беззаботный, а солнечные лучи гладят его серебристую спинку.