Я вдруг подумала, что она застряла в своих шестнадцати годах – в том времени, когда убили ее сестру. Вот откуда ощущение, что передо мной подросток. Умный, хитрый, умеющий в тысячу раз больше, чем я, – и все же не взрослый человек. Полуребенок. Ох, как же мне не хотелось возвращаться от книг и фарфора к нынешнему дню! – Тебе нельзя убивать Антона. – Можно, – отрезала она. – Саша, тебя поймают. Ты сядешь в тюрьму. Неужели Антон этого стоит? – А сейчас он ходит по улицам, ест, пьет, кайфует – и ему все пофиг! Так, по-твоему, должно быть? – Нет! Он должен сидеть в тюрьме. Мы могли бы уговорить Кристину дать показания… Саша рассмеялась: – Антон скажет, что брошенная баба возводит на него поклеп. И чем ты докажешь, что он врет? Я уже думала об этом. Нет, ничего не выйдет. Чтобы его посадили, улики должны быть неопровержимыми, ясно? Это мне еще Воропаев… Она осеклась. – Его нужно посадить, а не руки об него пачкать! – с горячностью сказала я. – К тому же он опасен! Саша, он меньше чем за две недели убил двоих! Я не стала добавлять, что частный детектив расспрашивал меня о Германе Грекове. Мои отпечатки пальцев остались в кабинете Грекова, но я отодвинула эту мысль. – Ты уже сообщила в полицию о трупе в парке? Саша покачала головой. Я полезла в карман и вытащила зажигалку убитого Григория. Серебристая, увесистая, она лежала у меня на ладони. Я рассматривала ее, пытаясь уцепить за хвост какую-то догадку… – Если бы на ней были отпечатки твоего мужа… – вдруг начала Саша. – …И зажигалку нашли бы на теле Беспалова… – продолжила я. Мы уставились друг на друга. – Тебя будут опрашивать как свидетеля, – выпалила Саша. – Ты можешь дать показания! И о телефоне, и о том, что Антон пошел за Беспаловым! – И никакого вранья! А главное, Саша! – Я схватила ее за руку от избытка чувств. – Ты не будешь ни в чем замешана, понимаешь? Она осторожно высвободила ладонь. – Думаешь, у тебя получится оставить его отпечатки на зажигалке? Если Антон поймет, что ты творишь, он прикончит тебя раньше времени. Я усмехнулась. Хорошо прозвучало это «раньше времени». – Давай обсудим, что предстоит сделать! Пошагово… * * * Антон сам подсказал мне нужное направление мыслей. Вернее, подсказала пустая водочная бутылка, стыдливо прятавшаяся за мусорным ведром. Я купила две бутылки той же марки. Запаслась сухим вином и текилой. Дожидаясь Антона с работы, съела бутерброд, щедро намазанный маслом, и сварила себе рисовую кашу. Советчики из интернета утверждали, что масло и каша обволакивают желудок и замедляют опьянение. Вот и проверим. Когда в двери провернулся ключ, я глотнула чуть-чуть вина для запаха и на секунду прикрыла глаза, настраиваясь. Мне нужно очень достоверно сыграть. Антон достаточно меня знает, чтобы заметить фальшь. Но вряд ли он ждет ловушки от такой овцы, как я. – Полинка, я дома! Я обняла его, обнюхала ворот куртки. Запах, который мне когда-то нравился, сейчас вызывал тошноту. Нет, так не пойдет! Мне нужно вернуться в то состояние, когда я действительно была влюблена. Будем работать по Станиславскому, а не по Михаилу Чехову: вживаться в роль любящей жены, а не изображать ее. – Полина, нам нужно поговорить о том, что случилось. О людях, которые тебя… – Чш-ш-ш! – Я прижала пальцы к его губам. Удивительно пошлый жест. – Антон, не хочу сегодня об этом. Устала, надо отвлечься. Давай устроим пьянку! Все серьезные разговоры переносятся на завтра. – Ну-у-у… Ого! – Муж увидел из-за моего плеча водку и закуску, которую я приготовила на скорую руку. – Разносолов-то! Полинка, ты – чудо! – А собираюсь быть пьяным чудом! Только, ради бога, давай не будем вспоминать, как меня похитили. Сегодня вечером хочу обо всем забыть. Антон поцеловал меня в лоб. – Ты умница и герой. Всё, раз договорились, – не будем об этом. Первые две стопки я заставила его выпить без закуски. Ужин был легкий: всего лишь запеченная рыба с овощами. Мы выпили за наше здоровье, за нашу семью, за наше счастье и даже за нашего будущего ребенка. Я подливала мужу водки, а себе вина, и когда он отвернулся, высыпала в рот десять таблеток активированного угля. Его слова о ребенке вызвали у меня приступ смеха, который легко мог бы перейти в истерический. Но я вспомнила Сашу и перестала смеяться. Мы включили «Друзей» и выпили еще вина. Потом еще водки. Антон, кажется, совершенно не пьянел, разве что развеселился и щеки стали розовыми, как у девушки. – А ты знаешь, что есть приложение, которое генерирует крики зомби, полицейские сирены и все в таком духе? Я вот подумал: годится для занятий на беговой дорожке! Включаешь приложение – и шпаришь изо всех сил. А у тебя за спиной зомби клацают зубами. Он скривил физиономию и протянул ко мне трясущиеся руки. Это было смешно и по-настоящему жутко. Я засмеялась. Лучше всего для тренировки подошел бы голос моего мужа, его приятный хрипловатый голос, такой чудесный, что хочется слушать и слушать, хотя разговорчивым Антона не назовешь… Он пустой внутри, как выеденный панцирь краба. Я собирала такие у линии прибоя. В пустых раковинах живет голос моря. В панцирях может обретаться лишь какая-нибудь членистоногая тварь, дожирающая останки бывшего обитателя. Я смотрела на захмелевшего Антона и видела оболочку от человека, в которой по внутренним стенкам быстро и ловко снует кто-то вроде черной сколопендры. За пустыми глазницами иногда мелькает длинный суставчатый хвост. Стало ясно, что алкоголь крепко ударил мне в голову. От страха я начала хихикать. Это был нервный смех, но Антон ничего не понял. Лишь обрадовался, что ему удалось меня рассмешить. Он снова травил байки, пил, комментировал сериал и даже попытался дотащить нас до постели, но с этим ничего не вышло. Мы упали на диван и хохотали. Если бы нас снимала камера, зрители увидели бы самую счастливую пару в мире. Антон так смеялся над собственным анекдотом, что я заподозрила, будто он тайком от меня выкурил в туалете косяк. Сказала об этом – и мои слова вызвали новый взрыв смеха. Сколопендра вырубилась первой. Я все время чувствовала чье-то гадостное присутствие. И вдруг – тишина. Рядом со мной валялся на диване дурачок и лепетал какую-то чушь о премии, которую мы просадим на Мальдивах. Конечно, на Мальдивах! Мне вспомнился скандал, который закатил Антон, узнав, что я одолжила большую сумму коллеге. Он попросту считал эти деньги своими. И возмущался, что я так расточительна с его сбережениями. Он отключился, когда я вышла в кухню. Болтал что-то – и замолчал. Из комнаты донесся храп. Я выключила телевизор, ощущая, как шумит в голове вино, набросила на Антона плед, подсунула подушку. Заботливая жена! Он лежал на животе, уткнувшись носом в наволочку, и похрапывал. Рука свешивалась до пола. Антон крепко спал. Но я все-таки перемыла на кухне всю посуду и убрала пустые бутылки. Хотелось курить, но я поняла, что неосознанно тяну время. Мне было страшно подходить к нему. Страшно даже дотронуться. Пачку я положила на стол. Пусть будет на виду. Выкурю заслуженную сигарету, когда все выполню. Зажигалка припрятана в шкафу под бельем. Я натянула перчатки, осторожно взяла ее за торцы. Присела на корточки возле дивана, ухватила Антона за руку. Теперь самое сложное: вложить зажигалку ему в ладонь и сжать пальцы. Я обхватила его ладонь своей. Прижала серебристый параллелепипед. Подняла глаза – и обомлела. Антон смотрел прямо на меня. Глаза полуоткрыты, в них плавает муть. Изо рта свисает ниточка слюны. Он что-то промычал, продолжая смотреть перед собой этим бессмысленным тусклым взглядом. – Я тебе руку подниму, чтобы не затекла, – шепотом объяснила я. Он не отреагировал. Я сдвинулась в сторону. Взгляд его не последовал за мной. Рука Антона тяжелая и упругая, как резиновый шланг. Я осторожно переместила его кисть на подушку. Кажется, все получилось! Но сердце у меня подскакивало, как мячик, где-то чуть ниже гортани. Зажигалку с отпечатками я обмотала двумя пакетами и спрятала в карман пальто на манекене. Опустила в мягкую черную глубину – как прохладную рыбешку выпустила в омут. Завтра отнесу ее Саше. Утром меня разбудил шум из кухни. Льющаяся вода, звяканье тарелок, запах кофе… – Полин, а где чашка? Антон склонился надо мной, свежий и бодрый. Словно не пил вчера весь вечер, а принимал ванны с магнием. – Какая чашка? – сонно спросила я. – Моя, кофейная. «Это не твоя кофейная чашка, тварь». Я широко зевнула: