– Нет! Правда? – Ага. Тьфу, до сих пор противно. – Меня вполне натурально передернуло. – А я-то гадаю, почему манекен решил устроить стриптиз! Надо ему сообразить лифчик и труселя. Будем в них мелкие купюры засовывать! Антон подмигнул и ушел. Зеркало отразило мое бледное лицо. Я нанесла крем, вбила пальцами, чувствуя их мелкую предательскую дрожь. До двух я делала вид, что работаю. Антон то ли притворялся, что чинит подтекающую душевую лейку, то ли действительно чинил. Изредка мы обменивались ничего не значащими репликами. Ни страха, ни тревоги – ничего нельзя было прочесть по его лицу. Он чуть не выдал себя единственный раз, когда я спросила, как дела у мальчика. Обострившаяся до предела интуиция подсказала, что с его губ едва не сорвалось: «Какого мальчика?», но Антон вовремя спохватился. «Не знаю, не звонил еще Николаю, – он говорил так спокойно, что невозможно было не поверить. – Когда буду отдавать деньги, тогда спрошу. Не хочу его дергать лишними расспросами». В два он начал поглядывать на часы. Единственный признак беспокойства. До кафе медленным шагом пятнадцать минут, но Антон собрался уже в половине третьего. Рассеянно поцеловал меня в лоб и ушел. Вскоре я была на улице. Задержалась, поправляя рюкзак, перед камерой на аптеке, но возле метро по широкой дуге обогнула кафе – Антон не должен заметить меня из окна – и свернула в лесопарк. «Лишь бы никто не увязался, когда я уйду с тропы». В карманах болтались справа и слева два телефона, обычный и тот, что дала мне Саша. «Писать тебе я не буду, чтобы он не насторожился. Просто жди, где условились». Возле усадьбы было тихо. Я прислушалась: изнутри не доносилось ни звука. В пустом окне возникла чья-то тень и тут же исчезла, но когда я приблизилась – с перцовым баллончиком наготове, – в проеме показался молчаливый помощник Саши. Он помог мне перебраться через подоконник. – Пока все по плану, – нервно сообщила я. На самом деле у меня не было ни малейшего понятия, так ли это. Антон ушел, чтобы отдать деньги Саше. Но что происходило между ними дальше, никто из нас не знал. Последовал ли он за ней? Или всучил двести пятьдесят тысяч и вернулся домой? Сашин сообщник взял у меня телефон, настроил трансляцию с камеры. Все это время я наблюдала возле окна, не появится ли кто-нибудь у забора. – Держи. – Он протянул сотовый. – Звук отключила? – Да. – Тогда по местам. Мы разошлись по своим комнатам. Я присела на корточки, забралась под снятую с петель полусгнившую дверь, прислоненную к стене. Чур, я в домике. Крыша моей хибары пахнет плесенью, в ней проложены длинные извилистые ходы. Хорошо бы стать жучком, забиться в трухлявое дерево, вдумчиво чистить скрипучими ножками изумрудные надкрылья. Вместо этого я сижу и не свожу взгляда с экрана смартфона. Я выложила перед собой электрошокер, чтобы не пришлось в нужный момент вытаскивать его из кармана. Проверила, крепко ли завязаны шнурки. «Небрежность подводит, – учила Саша. – Надо продумывать каждый шаг». Антон не продумывает, просто действует. На то и расчет. На экране появилась Саша. Фигурка в бейсболке перебралась через подоконник и спрыгнула на пол. Я затаила дыхание. Саша вытащила из-за пояса конверт, в который я своими руками вчера сложила купюры, села по-турецки боком к окну, лицом в мою сторону, и принялась пересчитывать деньги. Поза ее мне не понравилась. Она сама учила: нужно занимать такое положение, из которого сможешь быстро вскочить! Мне очень хотелось подать ей какой-то знак, что все в порядке, мы рядом! Ее наверняка трясет от волнения. Но Антон мог быть уже поблизости. Саша взглянула прямо в камеру, которую мы замаскировали возле стены под грязной ветошью. Никакого волнения на ее лице не было. Удивительное хладнокровие! Мужская фигура заслонила пустой оконный проем. – Тук-тук-тук! – донесся знакомый голос. Вот и Антон. Я сжалась в своем укрытии, хотя видеть меня он не мог. Сердце учащенно забилось, лоб покрылся испариной. Мне пришлось напомнить себе, что в соседней комнате – взрослый мужчина, пусть и без шокера, зато с битой. Втроем мы с ним справимся. – Ну и логово ты себе выбрала! – Антон не без труда пролез через проем, отряхнул руки и огляделся. – Тебя с детства тянуло на помойку. – Катись отсюда! – Саша не вскочила, лишь подняла голову и смотрела на него вызывающе. – Сейчас мои друзья придут. – Отродясь у тебя друзей не было. Антон неспешно пересек комнату и заглянул сначала ко мне, затем туда, где прятался Сашин помощник. Успокоенный, не заметив нас, вернулся обратно. Саша как раз закончила пересчитывать деньги. Антон встал возле нее, в одном шаге, возвышаясь, как взрослый над ребенком. – Зря ты в это полезла, – попенял он. И вытащил нож. Лезвие мягко и нежно сверкнуло в полумраке, словно луч игрушечной звезды, которую Антон собирался водрузить на макушку новогодней ели, и на какое-то мгновение вся сцена на маленьком экране моего телефона приобрела сюрреалистический характер. Вот добрый дядя, который собирается порадовать маленькую девочку. Вот звезда в его руке. Сейчас она засияет, и вся комната озарится мерцающим светом огоньков… На миг я почти поверила в это. А потом Антон замахнулся. Я до последнего была уверена, что Саша и это предусмотрела. Она должна была откатиться в сторону. Или выхватить свое оружие. Или поставить ему хитроумную подножку, давая нам время подбежать… Но Саша просто сидела и смотрела снизу вверх, не шевелясь. И вдруг я поняла. Она с самого начала знала, что так и случится. Что Антон придет убивать ее – и убьет. Она пошла на это с широко открытыми глазами, потому что бесконечно устала и еще потому, что это был единственный способ действительно посадить его надолго. Вся ее светлая безмятежность, ее спокойствие, обманувшее меня, были порождены пониманием, что скоро она умрет, – и на этом наконец-то все закончится. Самое верное средство отправить убийцу ее сестры за решетку. Вернее некуда. Покой обреченности – вот с чем я имела дело в последние дни и не сумела распознать. Сочла за решительность, за веру в успех нашей безумной затеи. А Саша все это время считала часы до своей гибели. Меня как раскаленной иглой пронзило понимание: вот почему она отправила сообщение с извинением в четыре утра! Это был ее способ попрощаться. Саша смотрела на Антона, и на губах ее играла полуулыбка. Я знала, что она адресована мне. Саша пыталась сказать напоследок: «Все идет так, как должно идти. Все правильно». Несчастная дурочка! Я закричала, вскочила и бросилась наперерез Антону. Мне удалось пробежать всего несколько шагов. Что-то свистнуло в воздухе, меня дернуло за горло, точно собаку, рванувшуюся от хозяина и позабывшую о строгом ошейнике, и от боли я потеряла сознание. Последнее, что сохранила память, – чей-то негромкий удовлетворенный смех. Глава семнадцатая Человек на полу в соседней комнате. Лежит ничком. Мне видна только рыжая голова и бледная рука. Он выбросил ее вперед, как в кроле, и плывет по грязному полу в сторону светлого пятна, куда падает солнце сквозь проломленный скат крыши. В первые мгновения сознание еще тщилось переломить картинку так, чтобы она стала идиллической. Но отдельные детали проступали все ярче и ярче, пока не вспыхнули и не выжгли к черту абсурдную сцену с пловцом. Кровь на голове лежащего. Черный электрошокер, небрежно отброшенный в сторону. Кучкой наши телефоны. Рядом на полу – сим-карты. Двое мужчин возле окна. Один подтащил дверь, под которой я пряталась, и прислонил ее к оконному проему. В комнате потемнело, как во время сильного дождя. Теперь нас никто не увидит снаружи. Следом за образами с большим запозданием пришли ощущения. Я осознала, что сижу на холодном полу в центре зала. Запястья скручены за спиной так сильно, что меня выгнуло, точно ростовую фигуру на носу корабля. Болела спина, жутко саднило шею. Я с трудом сглотнула, пошевелила пальцами и ощутила безучастное прикосновение. Саша! Она сидела неподвижно, привалившись к моей спине. – Саша! Она не отозвалась. Зато откликнулся Антон. – Эх, Поля-Поленька, – удрученно сказал он и присел передо мной на корточки. – Во что же ты, милая, ввязалась? Он запыхался, щеки у него раскраснелись. Меня трясло крупной дрожью, но я вглядывалась в его лицо, пытаясь найти хоть какие-то признаки, что передо мной сумасшедший, – и не находила. Почему-то это было страшнее, чем связанные руки, чем обмякшая неподвижная Саша, чем тело с окровавленным затылком, лежащее в дверном проеме. Никакой определенности, никаких простых ярлыков, которыми можно пригвоздить Антона к картонке с подписью: «психопат». Это был все тот же парень, за которого я вышла замуж. Милый, заботливый, добрый. Такой заботливый, что тихий утешительный голосок в моей голове забормотал: все происходящее – розыгрыш. Глуповатый и жестокий – но и только. Пока я смотрела на Антона, у меня почти получалось в это поверить. Но затем я перевела взгляд на второго человека, и места для утешительного самообмана не осталось. Тот наблюдал за мной от окна, скривив губы. В руке у него была длинная веревочная петля с крупными, равномерно вспухшими узлами. Странно осознавать, что меня, как лошадь, остановили арканом. Вот для чего Антону понадобилось еще пятьдесят тысяч. На билет и гостиницу. – Когда ты догадался? – Мне хотелось спрашивать о несущественном. – Слушай, можно мне руки немного ослабить? Больно очень. – Нельзя. Сама виновата. Когда догадался? Ну-у-у, начал что-то соображать, когда ты спрятала чашку. А потом засек тебя с зажигалкой, и тут уже все стало ясно. Блин, Полинка, ну вот правда – зачем? Все ж хорошо было. – Хорошо?! – Я подалась к нему, забыв про боль. – Ты убить меня собирался! И Эмму тоже! Поразительно, но этого Антон не ожидал. Лицо его от удивления поглупело и вытянулось. – Дура ты тупая, – неприязненно сказал он и встал. Я смотрела на него снизу вверх. Солнечные лучи сквозь отверстие в проломленной крыше падали сзади и чуть сбоку, часть его лица оставалась в тени, а по освещенной половине то и дело пробегала рябь от качающихся ветвей хилого деревца, проросшего на кровле. Но эта игра светотени что-то изменила в его чертах, словно бы сдвинула их – буквально на микрон, и этого оказалось достаточно. Передо мной стоял не сумасшедший, нет. Обычный мужчина: неумный, хитрый, жестокий, лживый и бесконечно жадный. Самоуверенный. Удачливый. Невероятно обаятельный. На этом – все. Ничего сверхъестественного. Не существовало никакой твари, управляющей им изнутри. Если в нем что и было, так это пустота. «Он просто дрянной, гнилой человек», – ясно осознала я.