Когда официант приносит закуску, я с облегчением пододвигаю к себе тарелку. Голода не ощущаю – просто хочется чем-то занять себя, чтобы не думать. Кирилл прав, я похудела. Но это началось задолго до моего приезда в Москву, а если продолжится и дальше, то к концу третьей недели пребывания здесь я превращусь в живой скелет. – В воскресенье в Конаково будет регата, – раздается капризный голос Кристины, когда Тимофей и Андрей выходят покурить. – В прошлый раз ты обещал взять меня с собой, помнишь? – В эти выходные я буду занят, – спокойно отвечает Гордеев, и вдруг его рука соскальзывает со спинки дивана и демонстративно ложится мне на плечи. По спине бежит дрожь. Языки пламени лижут сначала обнаженное плечо, там, где его ладонь касается моей кожи, потом спускаются на грудь и живот. – А как же твой принцип не работать по выходным? – За безумным стуком пульса в ушах я едва различаю новый вопрос блондинки. – Крис, я не работать планирую, – произносит Кирилл многозначительно. Мои щеки вспыхивают от одной мысли о том, какой смысл он вкладывает в эти слова. Я растерянно выдыхаю. Кристина кривится и посылает мне ядовитый взгляд, но от меня он отскакивает, не причинив вреда. Куда ему – я настроена на другую волну, в которой Гордеев меня касается. Понимает ли он, что со мной происходит? Скорее всего, да. Он слишком проницателен, чтобы не заметить моего смущения. – Я отойду, – говорит Кристина, с достоинством принимая удар. Она грациозно поднимается с дивана и идет в сторону барной стойки, чувственно покачивая бедрами. – Она тебя хочет. – Я даже не сразу понимаю, что произношу вслух эту фразу. Уголки рта Кирилла надменно дергаются, а в глазах зажигается насмешливый огонек. – Все дело в том, что я ее не хочу. Но она младшая сестра моего партнера, и грубить ей мне не стоит. – Ты просто меня используешь, чтобы… – Мой голос срывается на шепот, и я так и не заканчиваю предложения. – Точно так же, как ты используешь меня, – ничуть не смущаясь, подхватывает Гордеев. – Жизнь – это постоянный энергетический и товарно-денежный обмен, знаешь? Меня коробят его слова, но про себя я вынуждена признать, что в чем-то он прав. – Ешь, – вдруг мрачно цедит Кирилл, наблюдая, как я рассеянно перекладываю еду по краям тарелки. – Маленькое костлявое привидение мне в постели не нужно. – Тогда ты можешь взять в свою постель Кристину. У нее шикарные формы, – огрызаюсь я, вонзая вилку в кусочек мяса. Изо всех сил пытаюсь сосредоточить внимание на содержимом тарелки, но его слабый хрипловатый смешок будоражит нервные окончания. – Я уже взял туда тебя, так что на ближайшее время это место несвободно, – говорит, скользнув по мне острым как бритва взглядом. – Ты меня пока никуда не взял и… – задыхаюсь от возмущения, не задумываясь, что мои слова могут звучать как провокация. Да и его заявление делает со мной странное: молниеносная вспышка негодования и потребность возразить вдруг растворяются в ощущении удовлетворения от того, что Кирилл, пока эти три недели не закончатся, больше не будет ни с кем, кроме меня. Ну, не дура ли я? – Я тут подумал, что было бы неплохо после заглянуть в «Шару» на Пятницкой, – нарушает наш междусобойчик громкий голос Тимофея, который усаживается на свое место. – Вы как? – У меня другие планы, – отзывается Андрей. – Я тоже пас. – Кирилл небрежно отводит от моего лица прядь волос и заправляет ее за ухо. Я цепенею. Этот жест – даже если он напоказ – совсем другой. Почти как в прошлом. В нем нет напора. Подчеркнутой маскулинности. Желания продемонстрировать превосходство. Это просто… словно нежность. – Не с Крис же мне туда ехать, – морщится Тимофей, поднимая ко рту бокал. – Может, хоть на полчасика, а? – В другой раз. – Гордеев пожимает плечами. – Андрей, можно тебя на пару слов? Мужчины встают и уходят к бару, оставляя меня в компании Тимофея. – А ты, Лера, неожиданно появилась. – Он рассматривает меня сузившимися глазами. – Херак, и сразу в дамки. – В какие дамки? – уточняю спокойно, хотя внутри все скручивается от необъяснимого волнения. Итак, первое впечатление меня не обмануло. Тимофей мне не нравится. Впрочем, его сестра тоже. – Кирилл даже знакомых баб на встречи никогда не таскает, а о тебе я вообще никогда не слышал, – с готовностью поясняет он. – Что в тебе такого, а? Неужели секс так хорош? – Этот вопрос стоит адресовать не мне, а Кириллу, – говорю холодно. – Если сам стесняешься, могу спросить для тебя, как только он вернется. Пока Тимофей с презрительной гримасой обдумывает мои слова, я поднимаюсь с дивана. – Тут внезапно стало очень душно, – бросаю с ядовитой улыбкой. Пока я выхожу из-за стола и иду в сторону уборной, меня преследуют бегающие глазки приятеля Гордеева. Но не только они. В районе лопаток я ощущаю на себе другой взгляд – горячий и тяжелый, который стекает по позвоночнику, словно патока. Так смотреть может только один человек. И это, конечно, не жалкий слизняк Тимофей. Глава 15 – Готова ехать? Я поднимаю глаза от бокала, в котором уже долгое время монотонно взбалтываю остатки вина, и натыкаюсь на сумрачный взгляд Гордеева. Не знаю, почему он спрашивает. Я, конечно, очень стараюсь не показывать, что мне скучно, но вряд ли у меня выходит настолько хорошо, чтобы он обманулся. Готова ехать я была еще полтора часа назад. – Да, – опускаю бокал на стол и без сожаления встаю с дивана. Место, где мы провели этот вечер, на самом деле приятное. Если бы я попала сюда в другой компании, я смогла бы расслабиться и отдохнуть, но под перекрестными взглядами сурового Гордеева, ядовитой Кристины и ее невыносимого братца предпочла просидеть все время на месте, отстраненно слушая разговоры за столом, но не принимая в них никакого участия. Раньше, например, я очень любила танцевать, а сегодня диджей ставил очень классные треки. Несколько раз я порывалась встать, но Кристина такое шоу устроила на танцполе, я просто не рискнула с ней тягаться. Да и ради чего? Поражений с меня и так достаточно. Из плюсов этого вечера: узнала что-то новое о Кирилле и о том, как он ведет бизнес – жестко и напористо, но честно. По крайней мере, из того, что я уловила, у меня создалось именно такое впечатление. Удивилась ли я? Нет. В его порядочности я никогда не сомневалась. Разве что позавчера, когда мы заключили безумный пакт о трех неделях. Но он за прошедшее с тех пор время не сделал ничего такого, что могло бы изменить мое мнение о его принципах. Тот поцелуй и последовавшая за ним сцена не в счет – сорвались мы оба. Пока я выхожу из-за стола, Гордеев крепко жмет руки своим приятелям и договаривается о новой встрече. Я тоже бормочу скупые прощания и без сожаления направляюсь к выходу, но Кирилл перехватывает меня где-то на полпути. Обвивает руку вокруг моей талии и прижимает к своему боку. Меня в тот же миг с ног до головы простреливает высоковольтный разряд электрошокера и накрывает инстинктивный порыв отодвинуться. Не потому, что неприятно – неожиданно. За пять лет я превратилась в неврастеничку, которая к любому тактильному контакту относится с осторожностью. Беспомощно поднимаю на него глаза, Кирилл лишь вызывающе вскидывает брови и жжет взглядом, будто с предостережением: «Только попробуй». Внезапное подозрение заставляет меня оглянуться через плечо на тройку, которую мы оставили за столом. Так и есть. Кристина провожает нас завистливым взглядом, а значит, этот спектакль устроен для нее. Всем плевать, что я при этом чувствую. Стоит нам оказаться за пределами «Кайзера», Гордеев, будто в подтверждение моих мыслей, тут же меня отпускает. Жар исчезает вместе с его рукой. Я вроде бы снова могу дышать. Не хочу только анализировать странное ощущение потери, которое быстро вспыхивает, но мучительно медленно гаснет в груди. Дорога обратно проходит в звенящей тишине, которую не спасают даже негромкие звуки музыки из автомобильных динамиков. На этот раз Гордеев сам за рулем. Может быть, потому, что уже поздно и пробки не такие, как в час пик. Наверное, эта поездка ему в удовольствие. Ведет машину он, как всегда, уверенно. Не гонит, не суетится, не сигналит, даже когда нас на перекрестке подрезает громадный внедорожник. Задумчиво смотрит на дорогу. Лениво крутит руль. На автомате переключает коробку передач. Такая ирония, что мне с ним спокойно. После той аварии, в которую я много лет назад попала со своим бывшим мужем, я долго боролась с фобией снова сесть не то что за руль, я даже просто на пассажирское сиденье забиралась с трясущимися поджилками. А с Кириллом нет. Никогда не боялась. Возможно, потому, что другие, более сильные чувства, которые я испытывала рядом с ним, перекрывали все остальное. Даже страх. Вот и сейчас, несмотря на всю странность ситуации, в которой мы оказались, я неожиданно для себя расслабляюсь. Удобнее устраиваюсь на сиденье, откидываю голову на спинку и смотрю. Сначала за окно, за которым расстилается темная летняя ночь, потом, поддавшись какому-то внутреннему любопытству, перевожу взгляд на Гордеева. Нет, не на него, конечно. Смотрю на его колени, обтянутые брюками. На крупные ладони, которые небрежно лежат на кожаном руле. Дальше поднять взгляд не решаюсь – и без того сердце надувается, как шарик, грозящий разорвать грудную клетку. Когда я ехала в Москву, я обещала себе, что не буду терзать себя прошлым. Не буду ни о чем сожалеть. Кирилл давно шагнул дальше, я тоже должна. Нельзя жить постоянными сожалениями. Просто нельзя. Да, я сама все разрушила. Да, чувствовала, что тогда он меня по-настоящему любил. Да, знаю, что никогда не простит. Я себя тоже не прощу. Но разве в этом сейчас есть какой-то смысл? С губ срывается шумный вздох, который я не успеваю запереть внутри. Не вижу, но чувствую, что Гордеев поворачивает голову в мою сторону. Молчит. Я тоже молчу, но ощущаю, как с каждой секундой напряжение между нами усиливается. Как гроза, которая набирает силу, чтобы рвануть мощными раскатами позднее. Наши глаза встречаются. Прочитать хоть что-то в темной глубине его зрачков нереально. О чем он думает? Раньше понимать его было сложно. Сейчас – просто за гранью моих возможностей. И все же… Я не знаю, как это объяснить. Я просто не знаю. Но я вдруг чувствую в себе эту потребность. Сказать ему, как сильно я сожалею. Пять лет назад мне не хватило смелости сделать это глаза в глаза, как он заслуживал. Сейчас, конечно, поздно. Для него поздно. Но для меня это незакрытый гештальт, который, как бы я ни барахталась, тянет меня ко дну. – Кирилл, – начинаю осторожно, но испуганно замолкаю, стоит ему припечатать меня мрачным взглядом. С ним всегда так. Я вообще не робкого десятка, но с Гордеевым все мое красноречие летит в трубу. Тишина между нами так и гудит. Сейчас даже уши закладывает, словно резко на высоту поднимаюсь. – Говори. – Голос низкий, отрывистый. Звучит как приказ, но я ведь сама начала разговор, не он меня принуждает. – Я хотела сказать, что мне жаль. Я… – Перевожу дыхание, неосознанно комкаю шелковую ткань брюк. – Тогда… пять лет назад… Я совершила ошибку. В его глазах мелькает что-то, как одинокий язык пламени, который Гордеев быстро тушит взмахом ресниц. – Не имеет значения, – отвечает таким жестким тоном, что у меня мурашки бегут по коже. – Сейчас не имеет. Мне это неинтересно. Поняла? Больше ничего подобного чтобы не слышал. – Хорошо. – Я нахожу в себе силы кивнуть. Сердце тарахтит, как старенький грузовик. Зрение мутится, потому что на глазах выступают предательские слезы. – Просто хотела, чтобы ты знал. Мне это важно. Сердито стиснув челюсти и одарив меня еще одним яростным взглядом, Кирилл отворачивается к окну. И больше до самого дома не говорит мне ни слова. Глава 16 Зачем я все это сказала? Ну зачем? Кто меня за язык тянул? Выговорилась, называется. А чего добилась? Гордееву на мои извинения наплевать. И без того хрупкое перемирие между нами безвозвратно разрушено. А сама я вместо желанного освобождения испытываю лишь стыд, горечь и отчаянную потребность исчезнуть. От Кирилла, пока мы ждем лифт, чтобы подняться в квартиру, исходят такие мощные волны ярости, что я не решаюсь даже взгляд оторвать от пола. Что его так взбесило? Почему сейчас он даже злее, чем был вчера, когда мы с ним схлестнулись из-за моего отсутствия и выключенного телефона? Хмурюсь, разглядывая ноги в босоножках на немыслимом каблуке. Убеждаю себя, что только в них причина того, как неустойчиво я ощущаю себя на ровном месте. Не нужно было мне их покупать. Не нужно было наряжаться. Пошла бы в джинсах – это ровным счетом ничего бы не изменило. Было бы даже честнее.