— Да ну, скажешь тоже. Я же теперь на работу не хожу, завтра высплюсь. Ты сам смотри. А то мы просидим, проболтаем часок-другой, а потом еще трахаться начнем, спать совсем ничего останется. Тебе когда надо уходить? — Не знаю. Как мой приятель проснется. Он постучит в дверь, я выйду… Ты только сама не открывай, тебе нельзя его видеть. — Да, пожалуйста, — Ольга засмеялась и спрыгнула на пол. — Пойдем на кухню. Ты точно не обиделся? Если что-то не так, скажи сразу. Может, ты мне не веришь и по-прежнему думаешь, что я втихомолку с королем трахаюсь? Или считаешь, что я должна как-то по-другому себя вести? Что с тобой? Ты какой-то отмороженный стал, вся мистралийская страсть куда-то делась. — Просто устал и расстроился, — через силу улыбнулся Кантор. — Пойдем. Ты мне расскажешь про какие-нибудь свои пикантные похождения в этом платье по дворцу и еще что-нибудь в этом роде… и я сразу утешусь и отдохну. На самом деле он сильно сомневался, что у него сегодня вообще что-либо получится после такого диалога с его величеством, и это было столь позорно и стыдно, что признаться в этом он бы ни за что не рискнул. — Дались тебе эти пикантные похождения! — снова засмеялась Ольга. — Твоя сексуальная озабоченность начинает уже пугать. Ничего страшного, если мы на сегодня обойдемся тем одним разом на кухонном столе. Или для тебя это вопрос чести — затрахать свою даму так, чтобы она потом встать не могла? Нет, я не в том смысле, что ты именно это делаешь, это я так образно выразилась. Просто интересно, интенсивность секса для мистралийцев — вопрос престижа? — Для кого как, — улыбнулся Кантор, на этот раз уже естественно. — Я просто редко тебя вижу, а других женщин у нас там нет. История о военном совете, на котором Ольга присутствовала в развратном платье, Элмар в нетрезвом состоянии, король залез в неподобающие долги, а придворный маг гонял Этель посохом по столовой, была действительно длинной, забавной и слегка пикантной, но не более. Гораздо интереснее оказалось повествование о королевской охоте, которую Ольга рассказала под честное слово, что Элмар об этом никогда не узнает. Особенно утренние покаянные вопли его высочества и беседа короля с кавалером Лаврисом. Но, как ни странно, никакой ревности по отношению к Элмару Кантор не ощутил. А вот несерьезный королевский поцелуй, по сути, единственное, что было между Ольгой и его величеством, почему-то воспринимался ненормально болезненно. — А с Жаком у вас тоже что-то подобное было? — поинтересовался Кантор, в надежде выслушать еще одну пикантную историю и еще раз проверить, действительно ли его ревность носит столь избирательный характер. — С Жаком у нас ничего подобного не было, — развела руками Ольга. — Я в него была влюблена до беспамятства, так что между нами сразу установилась некая дистанция… Ты же обратил внимание — король меня обнимает, Элмар вообще на руках таскает, а Жак — никогда. Как-то так вышло… Любовь прошла, а дистанция так и осталась. Упоминание о страстной любви к Жаку тоже почему-то не вызвало никаких намеков на ревность. Значит, дело не в Ольге, а собственно в короле? Но почему? Потому, что Элмар и Жак вроде как пристроены, а он свободен? Или потому, что он король, и все тут? Или это просто подсознательное ощущение, что его величество так и не успокоился после первого отказа? Да откуда? Он ведь сам сказал, что никаких намерений на этот счет не имеет, что у него другая на примете… Не врет же он, в самом деле, с чего бы? Если бы у него были намерения побороться, он бы тут же и попытался. Можно подумать, для него проблема устранить соперника… даже если король обязан ему короной и, возможно, жизнью… — Диего, — позвала Ольга, поскольку тот опять замолчал, отвлекшись от разговора. — О чем ты задумался? Ты что же теперь, ко всем меня ревновать будешь? — Да нет, — отозвался Кантор, спохватившись. — Почему-то мне не дает покоя только король. Не знаю почему. Я вообще не ревнив, и меня совершенно как-то не взволновали ни Элмар, ни Жак, ни тот невезучий кавалер, мой собрат по несчастью… Умеет же его величество наповал сразить двумя словами! Но вот он сам почему-то по-прежнему не дает мне покоя, не могу понять, в чем дело. — Потому, что он и тебя наповал сразил двумя словами, — улыбнулась Ольга. — А это задело твое самолюбие. — Нет. Не поэтому. — Ты опасаешься пакостей с его стороны? — Да нет, это может быть следствием, а я пытаюсь понять причину. — Тогда тебе к психоаналитику, — сделала вывод Ольга. — Пошли спать. — Пошли, — согласился Кантор. — Только сначала давай еще раз покурим, и ты мне расскажешь, кто такой психоаналитик и заодно что такое «комплекс неполноценности». — А где ты это услышал? Король сказал? — Почему ты решила, что король? — Потому что я больше никому об этом не говорила. Никто не интересовался. В результате Кантор сначала расстроился, придя к выводу, что король был прав насчет комплекса неполноценности, затем утешился, узнав, что его величество страдает тем же в отношении своей внешности. А еще мистралийца удивило, что метод беседовать с зеркалами давно известен в психологии Ольгиного мира и даже имеет заковыристое научное название. Потом они обсудили королевские проблемы и пришли к единодушному выводу, что его величество изволит маяться дурью и страдать фигней, потому как он просто подарок для любой женщины, чего сам не понимает. Потом они посвятили некоторое время музыкальным кристаллам и комментариям к текстам. А где-то к утру Кантор почувствовал, что его опасения остаться на всю жизнь импотентом после беседы с королем совершенно беспочвенны, и на радостях поспешил продемонстрировать своей даме, как это удобно делать в кресле. В том же кресле они и задремали. А через полчасика сонный Кантор отпирал дверь, протирая глаза и соображая, с чего это шефа понесло домой в пять утра. Товарищ Пассионарио, такой же сонный и протирающий глаза, вяло сообщил, что если бы он сейчас лег спать, то проспал бы до полудня, поэтому лучше вернуться сразу и доспать уже дома. Так что пришлось спешно прощаться, одеваться и отбывать обратно. При телепортации у этого недоученного горе-мага опять произошел какой-то сбой, видимо, по причине бессонной ночи, и прибыли они не в малинник, из которого отправлялись, а на самую вершину отвесной скалы, с которой, впрочем, хорошо было видно и базу, и заветный малинник. — Тьфу ты, опять промахнулся… — с досадой сказал Пассионарио, присаживаясь на камень, слишком высокий и узкий, чтобы на нем сидеть. — Давай отдохнем здесь, может, немного сон разгоним. На вершине было по-утреннему свежо и, разумеется, не менее ветрено, чем на Центральной башне королевского дворца, так что предложение было вполне резонным. — А как мы здесь оказались? — поинтересовался Кантор. — Ты что, здесь бывал? — Конечно, и не раз. Это мое любимое место, вроде Центральной башни у Мафея. — А как ты сюда залез в первый раз? — Что за дурацкий вопрос? Я же летать умею. Комбинируя левитацию со скалолазанием, можно забраться куда угодно, даже если не умеешь вертикально взлетать. — А ты не умеешь? — Нет. Я вообще взлетаю очень тяжело, мне лучше откуда-нибудь прыгать. Кстати, будь я один, я бы до базы напрямик добрался, но тебя я не дотащу, так что отдохнем и попробуем еще разок телепортироваться. — Тогда расскажи пока, как у тебя дела. Чем это ты всю ночь занимался? Твоя бедная дама хоть сможет подняться утром? — Ага, — с мрачной иронией откликнулся Пассионарио. — Я ее утешал всю ночь. Ну, по крайней мере часа три уговаривал и колдовал, потому как она была чуть ли не в истерике. А по ней и не подумаешь, обычно такая спокойная… Заодно на Шеллара посмотрел… вернее, видел я только сапоги, но слышал все. Давно я не влипал настолько, чтобы мне пришлось прятаться под кроватью. И уж меньше всего думал, что когда-нибудь мне придется с ним соперничать из-за дамы. — Ты тоже??? — Что — тоже? Ты тоже прятался под кроватью, или у твоей дамы тоже была истерика? — К нам приходил король, и мне кажется, что он имеет виды и на мою даму, — пояснил Кантор. — Ну надо же! — улыбнулся предводитель. — Не думал, что Шеллар такой бабник! Он что, на обеих жениться собрался? Или просто прощупывает всех, кого может? Так что там у вас случилось? Кантор вкратце изложил историю отношений Ольги с его величеством и проблему своей непонятной ревности, умолчав лишь о том, как король ставит на место обнаглевших хамов. Это было лишнее. Он догадывался, что Пассионарио полностью осведомлен о черной паутине и всем, что с этим связано, видит он похлеще Мафея и Азиль, так что знает наверняка, просто молчит, как и все остальные. Но заводить разговоры о таких вещах… у какого бы мужчины язык повернулся? — Странно, — пожал плечами вождь и идеолог, выслушав его объяснения. — Причина твоей ревности мне тоже непонятна, но раз такое дело есть, значит, ты что-то чувствуешь… магически, или еще как-то, в твоих способностях дракон зубы сломает. Хотя, скорее всего, никаких реальных оснований беспокоиться у тебя нет, раз они оба прямым текстом это отрицают. А вот у меня получилось такое, хоть плачь, хоть смейся. На ночь глядя является к моей Эльвире его величество. Наверное, как только от вас вернулся, сразу подался к ней. Поскольку мы в комнате возились, она не могла соврать, будто спит, пришлось впустить. Заходит Шеллар, усаживается, и начинает перед ней извиняться и каяться, как праведный христианин на исповеди. — За что? — За то, что плохо себя вел в постели год тому назад. Помнишь, я тебе рассказывал насчет неподобающих поз и все такое? — А ты хоть выяснил, которые же из них неподобающие? — засмеялся Кантор. — Увы, так не получилось. Об этом речь не зашла. Рассматривались лишь морально-психологические стороны проблемы. Короче говоря, как плохо он поступил, что заставило его так поступить и почему он об этом жалеет. Хотя, на мой взгляд, они оба вели себя по-идиотски. Вот уж не думал, что Шеллар, с его-то головой, не сообразит, насколько мало значит внешность в общении с прекрасным полом и что у него из-за этого будут такие проблемы. Ну согласись, Кантор, это же глупо. Любят и уродов, и калек, и придурков, и даже полных сволочей. А он себе вселенскую трагедию сотворил из-за сущей ерунды… Но это не по сути, это я так, свое мнение высказал. Так вот, все это покаяние было устроено только для того, чтобы Эльвира его простила. И видимо, ему позарез было нужно, чтобы она его простила на самом деле, а не формально, чтобы не держала на него зла и не считала скотиной. Иначе с чего бы он стал так унижаться, беспощадно обнажать свои больные места и намеренно вызывать к себе сострадание. А он это делал намеренно, без всякой магии видно было. У него что, гордости нет ни капельки? Есть, конечно. И он ее придавил, в узел связал, переступил через себя, как это ни было тяжело, и ради чего? Только ради того, чтобы Эльвира его простила. — Ну и как, простила? — поинтересовался Кантор. — Это же так сразу не делается. Тем более, что он ее напугал до истерики. Она, как и я, тоже была изумлена таким поведением и тоже сделала вывод, что он всерьез хочет установить с ней хорошие отношения. А причину для этого она нашла единственную — поскольку ему срочно нужна невеста, он выбрал ее. — И что здесь страшного? — Да не хочет она за его величество замуж. Одновременно боится и короля обидеть, чтобы не впасть в немилость из-за отказа, и его будущую королеву настроить против себя, потому что та может увидеть в Эльвире соперницу. — Так чего ты переживаешь, раз она все равно не хочет за него замуж? Подумаешь, немилость. Женишься сам и заберешь к себе в отдел пропаганды. — Я сначала тоже так подумал. А потом меня взяли сомнения. Шеллар — мужик дотошный и настырный и своего добиваться умеет, а женщины — существа слабые. И если он задастся конкретной целью склонить конкретную женщину к браку, она и сама не поймет, как согласилась. Уж на это у него ума хватит. Это во-первых. А во-вторых, вспомнил я о своем предсказании, которое сделал ей давным-давно. Ведь уйти от судьбы действительно сложно и практически невозможно, так что рано я, пожалуй, решил, что предсказание не сбылось. Ей я, конечно, об этом не сказал, а то она бы до сих пор в истерике билась. Придумал другие правдоподобные объяснения. Например, что Шеллар, получив стрелу под ключицу и чуть не отправившись к предкам, задумался о жизни и смерти, и решил привести в порядок свои дела на этом свете. На всякий случай. Или что он боится, как бы Эльвира своими публичными рассуждениями о его сомнительной ценности как любовника не спугнула ему будущую королеву. В таком вот духе. А самому мне после этого до сих пор как-то не по себе. Сижу и сомневаюсь. То думаю: а не пошел бы ты на фиг, дорогой Шеллар, хоть и были мы друзьями, но женщину свою я тебе не отдам. А то, как вспомню, кто он такой и что я такое, и совсем противоположные мысли возникают. Пусть лучше будет моя Эльвира королевой Ортана, чем болтаться по Зеленым горам, жить в хижине, стирать и готовить и все такое… Да еще представь — такую красавицу поместить в общество одичавших от безбабья мистралийцев… Ведь не посмотрят, что моя жена, обязательно найдется какая-нибудь сволочь… Вот такие дела. И что самое печальное, я так и не смог выяснить, зачем же действительно он к ней приходил, и зачем ему понадобилось с ней мириться. Я его прослушать не смог. — Само собой, — сказал Кантор. — Он постоянно носит экранирующий амулет. — Зачем? Чтобы не прослушали? — Может, и за этим тоже. А еще — чтобы не попадать под эманации. Когда-то на моем концерте он поймал эманацию, так чуть в обморок не упал. С тех пор, наверно, и носит. Но сейчас ему это уже вряд ли нужно… хотя я в этом мало понимаю. Да не страдай ты так, может, обойдется. А выйдет она замуж, будет Шеллар носить рога. Мне Жак уже как-то говорил, когда пытался Ольгу сватать, что у порядочной женщины должны быть и муж, и любовник. — А потом она принесет ему наследника с интересными глазками или волосиками занятного цвета, — хмыкнул Пассионарио. — И он тут же вспомнит, что они оба чистокровные люди. — А ты предохраняйся качественней. Кстати, что с твоим браслетом? — Расстегнули, — печально кивнул Пассионарио. — Это единственное, что меня действительно радует. — Мафей сам или к Жаку носил? — К Жаку. Судя по его рассказам, этот Жак — удивительный парень. Я бы с ним тоже познакомился, но, к сожалению, он особо приближенное лицо Шеллара, так что надеяться на то, что сохранит в секрете наше знакомство, никак нельзя. А жаль. Я бы тоже хотел подзаняться боевой магией, а то случись что — я ничего не умею. Правда, за уши меня таскать не станут, возраст не тот, но может случится и чего похуже. — А при чем тут Жак? — не понял Кантор. — Он учит Мафея боевой магии. Совершенно уникальная школа, Мафей утверждает, что этот Жак вообще единственный представитель в нашем мире. Называется школа Перчатки и Шлема, уж не знаю почему. Он мне принцип показал, это что-то невероятное! Любое заклинание можно конструировать самому в меру собственной фантазии. Может, получится как-нибудь через Мафея освоить этот принцип, а дальше самому заняться конструированием? Потрясающая вещь, честное слово. — Постой, — опешил Кантор. — Жак? А Мафей тебе фиалки за уши не сует? Он же не маг. Во всяком случае не такого уровня, чтобы кого-то учить. — Смеешься? Мафей мне рассказал, как пять лет назад этот Жак на его глазах сделал в лепешку пятерых магистров из ордена Небесных Всадников. Это что, по-твоему, не уровень? Причем, что вообще невероятно, парню двадцать шесть и он чистокровный человек. — Так не бывает, — решительно заявил Кантор. Потом вдруг вспомнил телепортацию с жужжанием и щелканьем и заткнулся. Что бы он вообще понимал в уникальных школах, тоже, маг-теоретик! — Не бывает? — переспросил Пассионарио. — Специалист! Лабиринт какой-то непонятный, в который абсолютное большинство не верит, видите ли, бывает, а двадцатишестилетние боевые маги — нет! Да что мы знаем о природе Силы? Даже мой папа толком не знает. — Слушай, если это не секрет, почему тебя папа магии не учит? — От него дождешься! Спасибо и за то, что хоть нашелся и навещает несколько раз в год. Это и так патологическая для эльфа заботливость. Ты вообще никогда не задумывался, почему эльфы при такой продолжительности жизни так малочисленны? А потому, что им в тягость забота о потомстве. Эльфийки — самые безалаберные мамаши, каких видел свет. Да и детей-то они заводят дай бог одного-двух за все свои триста с лишним лет. Мне папа рассказывал, как эти бедные маленькие эльфики воспитываются, у меня волосы дыбом вставали. Они их друг другу спихивают как могут, пока те не вырастут. А уж за взрослыми детьми и вовсе никто не смотрит. Так что мой папа — просто образец любящего эльфийского родителя. Мне уже тридцать шесть скоро, а он меня до сих пор не забыл. Даже вот, заботу проявил, — Пассионарио невесело усмехнулся и подбросил на ладони полиарговый браслет. — Ладно, пойдем-ка домой, а то уже рассвело, скоро нас хватятся… Глава 7