— Ольга — это само собой. Только она не питает такой страсти к цветам, как несравненная Азиль. Ради Ольги я бы без колебаний ополовинил вашу королевскую библиотеку, но поскольку вы и так позволяете ей там копаться, то это не имеет смысла. — Какой я в некоторых вещах предусмотрительный! — порадовался король. — Если бы у меня еще хватило ума не давать опрометчивых клятв… — Я бедный, несчастный, никто меня не любит, все меня обижают… — плаксивым голосом проныл Кантор, откровенно передразнивая страдающего короля. — Ты, по-моему, уже просто хамишь, — обиделся его величество. — Не перебивай меня на каждом слове! И вообще, Ольга, пошли-ка ты его в лавку за чем-нибудь, а пока он будет ходить, мы спокойно пообщаемся. — Никуда я не пойду! — заявил Кантор, которого уже понесло. — Так я и согласился оставить девушку наедине с вами! Да еще в таком платье! Не успею я за дверь выйти, как вы наденете на нее чулки, которые вам так нравятся, и займетесь чем-нибудь неподобающим. Ольга, а у его величества действительно такой большой и толстый, как говорят его придворные дамы? — Шуточки у тебя! — уже серьезно сказала Ольга. — Ты точно озабоченный какой-то! — А еще наглый, бессовестный и совершенно бестактный, — добавил король, у которого явно лопнуло терпение. — Ольга, я могу тебя попросить об одном одолжении? Сделай мне чаю, пожалуйста. — Вы драться не будете? — уточнила девушка, поднимаясь. — Что ты, — заверил ее Кантор. — Даже если его величество и захочет съездить мне по морде за мою наглость и бестактность, у него не хватит на это сил. Он меня просто не догонит. Король проводил Ольгу взглядом, убедился, что она дошла до кухни и загремела посудой, после чего перевел взгляд на потенциального противника. Он больше не улыбался, и в его бесцветных глазах светилась холодная властная жестокость. — Придержи свой язык, — угрожающе произнес он, глядя на Кантора в упор, — или ты сегодня пожалеешь о том, что он у тебя вообще есть. — И что вы мне сделаете? — ощетинился мистралиец, поскольку ему стало немного жутковато. Когда король смотрел вот так, в упор, его ледяные глаза поразительно напоминали глаза советника Блая, неоднократно преследовавшие Кантора в кошмарных снах. — Отдадите Флавиусу за оскорбление короны? Шеллар усмехнулся, отчего сходство стало еще сильнее, и жестко сказал: — А тебе не приходило в голову, что, когда мне надоест слушать твои оскорбления, я могу просто ответить тем же? И поскольку я отлично знаю, где твое самое больное место, одного оскорбления с моей стороны в присутствии… той же Ольги, скажем, будет достаточно, чтобы раз и навсегда лишить тебя не только твоей наглости, но и элементарного достоинства. Кантор застыл, окаменев от такого заявления, и понял, что на этот раз его уделали. Изящно и жестоко. Второй раз в жизни он так серьезно расплачивался за свой наглый язык, и это было еще больнее, чем в первый, когда он получил нож под ребро. Больнее, страшнее… и унизительнее. Поскольку защитить свою честь никакой возможности не будет. Король скажет свои несколько слов, и его слово будет последним, и возражать что-либо будет бесполезно, и даже отстоять свою поруганную честь в поединке не будет возможности — короли не вступают в поединки. Во всяком случае, в Ортане. И хвататься за пистолет либо морду ему бить бесполезно вдвойне, этим ничего не докажешь. И будешь, товарищ Кантор, сидеть и обтекать дерьмом со всех сторон, поскольку возразить тебе будет нечего, ведь скажет-то его величество чистую правду, и все это знают, и Ольга тоже… Ну, спасибо, Азиль… промолчать не могла… — Ты все понял? — спросил король. Кантор молча кивнул. — Тогда изволь извиниться, пока не пришла Ольга, и можешь считать, что мы квиты. Впредь, когда издеваешься над кем-либо, не забывай, насколько сам уязвим в этом отношении. Или твоя непомерная наглость — следствие комплекса неполноценности, приобретенного именно на этой почве? — Довольно! — резко перебил его Кантор. — Что ж, довольно так довольно. В конце концов, недостойно издеваться над поверженным противником. Пожалуй, можешь даже не извиняться, с тебя достаточно. Поверженному противнику, в общем-то, было уже все равно, извиняться или нет, так что великодушный жест его величества ничуть его не утешил. Кантор снова молча кивнул и вспомнил недавний разговор с Амарго. Совершенно прав был друг и наставник, очень даже умеет его величество Шеллар разговаривать по-плохому… И напрочь отбивает желание смеяться над собой, что тоже верно сказано. — Кантор, — негромко позвал король спустя несколько минут уже обычным спокойным голосом. — Не обижайся. Я понимаю, что сделал тебе больно, но, согласись, я достаточно долго терпел, а нормальные человеческие слова до тебя не доходят. — Это не больно, — проворчал Кантор. — Это хуже. Видимо, я вас тоже задел… по больному месту? — Да нет, это место у меня как раз самое что ни на есть здоровое, просто достал ты меня до самых печенок своим хамством. Сделай что-нибудь с лицом. Когда Ольга выходила, ты улыбался. Если она увидит тебя таким, как сейчас, до утра будет приставать к тебе с вопросами, что случилось. — Полагаете, это так просто? — Не знаю, просто или нет, но уверен, что ты можешь. Ты же профессионал. В конце концов, это твоя проблема, если не хочешь объяснять Ольге, чем я тебя так расстроил… Кантор вздохнул, закрыл глаза и сосредоточился. Когда Ольга вернулась с чашкой чая, он улыбался. — Поговорили? — спросила девушка, настороженно переводя взгляд с одного на другого. Оба, как по команде, дружно улыбнулись в очередной раз и молча кивнули. — Вы больше не будете ссориться? — жалобно спросила Ольга, ставя чашку на стол перед королем. — Я просто не переношу, когда мои друзья ссорятся между собой. — Ни в коем случае, — пообещал его величество. — Спасибо. — Прости, — покаялся Кантор. — Я больше не буду так шутить. Что-то я, действительно… — Ну, тогда жалуйтесь, ваше величество, — предложила Ольга, усаживаясь и наливая себе кофе. — Да знаешь… — улыбнулся король. — Мне уже расхотелось. Твой друг меня подбодрил и не дал окончательно пасть духом, так что желание поныть у меня уже прошло. Разве что, если вы можете дать мне какой-либо практический совет, я его с радостью выслушаю. — Я вам уже дал один совет, — сказал Кантор. — Это было не в насмешку, а совершенно серьезно. Если вам нравится девушка, добивайтесь ее. Вы взрослый мужчина, и не думаю, что я должен вам еще и объяснять, как это делается. — Да нет уж, спасибо, не надо. Твой метод добиваться девушек мне вряд ли подойдет. Таким способом я смогу разве что насмешить весь двор до судорог. Уж лучше я придумаю что-то свое, более подходящее. Зря, что ли, я изучал психологию? — Вы все о том же? Об этом несчастном зеркале? Далось оно вам! Улыбайтесь чаще, и все вас будут любить. А, если оно вас уж так сильно раздражает, это зеркало, могу дать еще один совет. — Показать ему два пальца… — захихикала Ольга. — Не обязательно, но и это можно, нагляднее будет. Показать ему два пальца и сказать в глаза: «Я самый классный парень в этом королевстве, и если кто не согласен, пусть поцелует меня в задницу, потому что мне плевать на его задрипанное мнение. Я вот такой вот, как я есть, и я себе нравлюсь». — Добавить: «и женщины меня обожают», — подхватила Ольга. — «и отпихивают друг дружку локтями у дверей моей спальни». Король мгновенно и очень резко перестал улыбаться, и Кантор поспешил уточнить: — Ваше величество, не думайте, что я опять над вами насмехаюсь, я серьезно. — Да я не о том… — досадливо поморщился король. — Просто вспомнил еще об одной проблеме… По имени Этель. Я ведь с ней так и не расплатился, и все это удовольствие мне еще только предстоит. — А вы ей много должны? Ну тряхните казначея получше, — непонимающе произнес Кантор. Ольга с королем дружно расхохотались, мистралиец сначала не понял почему. Потом до него дошло, что долг, видимо, выражался не в деньгах, и он сморозил полнейшую глупость. — А это мысль, — сказал его величество отсмеявшись. — Я его отдам не Флавиусу, а Этель, и пусть делает с ним что хочет. Через сутки он начнет платить по миллиону за каждую минуту спокойного сна. — А что вы ей задолжали, если не деньги? — поинтересовался Кантор. Король поколебался, затем все-таки признался: — Ночь любви. Только не вздумай смеяться, это совершенно не смешно. — Ну, это смотря для кого, — возразил Кантор, — но вам точно не смешно, я понимаю. Эта дама дракона уделает до полусмерти. Так что, если вы не чувствуете себя в состоянии осилить такой подвиг, лучше заранее запаситесь соответствующим эликсиром. — Это каким? — заинтересовался король. — Я в них не очень разбираюсь, сам никогда не пользовался. Спросите у магов. — Обязательно спрошу, по-моему, мысль стоящая. Ну что ж, раз мы разобрались со всеми моими проблемами, может ты, Ольга, нам что-нибудь расскажешь? — О чем? — А вот про песика Друпи. — Где это вы о нем услышали? — засмеялась Ольга. — Жак говорил? Или я что-то уже вам рассказывала? — Нет, упомянул об этом загадочном животном господин Хаббард. Что ты смеешься, правда. Но подробно рассказывать отказался, видимо, из вредности. Посоветовал спросить у тебя. Надо же уважить желание покойного. Ольга уважила желание покойного господина Хаббарда, затем изложила обещанную сказку о мальчике-грязнуле. К удивлению Кантора, это оказалась вовсе не шутка, а действительно сказка, до отвращения поучительная да еще и в стихах, и она ему совершенно не понравилась. А потом появился Мафей, и король стал прощаться. Он опять самым бессовестным образом обнял Ольгу и кивком попрощался с Кантором. Причем, как ни старался Кантор заметить во взгляде Шеллара какой-либо намек на происшедшее — скрытое торжество, угрозу или насмешку, — ничего подобного не заметил. Светлые глаза его величества были абсолютно чисты и спокойны, хотя такое впечатление вполне могло быть обманчивым. В искусстве владения собой король запросто мог потягаться с ним, профессионалом. И что особенно странно, когда растаяло серое облачко телепорта, Кантор вдруг почувствовал, что продолжать улыбаться стало вдвое труднее, словно вдруг сломалась некая опора, на которой держалось все его самообладание. А Ольга, как и следовало ожидать, немедленно поинтересовалась: — Диего, а что он тебе сказал, когда я ушла? Сочинять что-либо правдоподобное не было ни сил, ни желания, поэтому Кантор честно ответил: — Он меня ткнул носом в дерьмо так качественно, что мне не по себе даже вспоминать об этом. И если ты будешь еще об этом спрашивать, то окончательно меня доконаешь. Не допытывайся. Пожалуйста. Лучше иди ко мне. Он похлопал по своим коленкам, приглашая ее сесть, и она охотно забралась ему на руки. В ее объятиях и ласках чувствовалось откровенное сочувствие. — Диего, — попросила она, ласково перебирая его волосы, которые она, как обычно, первым же делом распустила. — Я тебя очень прошу, не ссорьтесь с ним больше. Когда мои друзья ссорятся, я просто на части разрываюсь. — Его ты тоже об этом попросишь? — уточнил Кантор. — А его об этом просить не нужно. Он сам понимает, он давно меня знает. Тем более первым начал-то ты. Что вы не поделили? Она что, в самом деле не поняла? Или это она себя называет «что»? Нет, на такой дурацкий вопрос лучше не отвечать… — А ваш король злопамятный? — Что ты, — поспешила успокоить его девушка. — Он совершенно нет… он вообще не злой. Наш король добрый и великодушный, что крайне редко водится за людьми, имеющими власть, так что я понимаю твои опасения. Можешь не бояться, он не будет тебе мстить только за то, что ты ему нахамил. Тем более, как я поняла, он это уже сделал. Только больше не заводись с ним. Я не переживу, если вы станете врагами. — Да и кто-то из нас вряд ли это переживет, — усмехнулся Кантор, подумав, что великодушие его величества не вызывает сомнений. Ведь мог бы прямо при Ольге и высказаться, не ограничиваясь намеками. Даже если Шеллар понимал, что рискует жизнью, он же не умеет бояться… — Да нет, не переживай. Я и не собирался с ним заводиться. И вообще, это не я начал. Твой дорогой король заявил, что ты приходила к нему в гости в этом платье, и начал давать двусмысленные советы насчет того, что к нему нужны еще чулки… и тому подобное. А потом он стал ныть, а я его поддел. После этих его намеков мне все время хотелось сказать ему какую-нибудь гадость. А поскольку я действительно наглый и бесстыжий, то, видимо, перешел какую-то грань… дозволенного, и он обиделся всерьез. — Ты что, приревновал? — изумилась Ольга. — Да он тебе чистую правду сказал, и без намеков, а просто так. Или ты решил, что, если тебе это платье видится только как экзотическое белье для секса, так оно больше ни для чего не годится? Ну ты даешь! Я в нем на лекции ходила, и никому не приходило в голову считать его безнравственным. У нас и такие вот носят… — Ольга показала, какой длины платья у них там носят, и Кантор просто не поверил. — А в гости к королю я в нем действительно приезжала. Это был один милый розыгрыш… Но это долгая история, если хочешь послушать, давай что-то решать: или сварим кофе и я буду рассказывать, или… сам понимаешь. И не выдумывай всякую ерунду, если бы у меня что-то с кем-то было, я бы никогда не стала от тебя скрывать, врать и прятаться по углам. У нас свободный союз, и это мое право. Я же не пристаю к тебе с ревнивыми расспросами, что и с кем ты делаешь, когда пропадаешь на неделю и больше. Кантор слегка ошалел от таких рассуждений. Он давно привык к своей репутации отпетого женоненавистника, и предположение, будто он может еще где-то с кем-то, показалось ему диким и совершенно идиотским. Хотя ничего удивительного в этом не было — ведь ребята знали его давно и подобного предположить не могли бы, а Ольга познакомилась с ним при таких обстоятельствах, что… м-да. Пойти, что ли, отодрать Хараму по возвращении, для равновесия? А то непорядок получается… Это что же выходит? Сначала трахал всех подряд, потом не прикасался ни к кому, а теперь влепился в одну-единственную, и… Нет, у него точно не все в порядке с головой. Всегда было. Нет чтоб все как у людей — жена, любовница… — Что ты замолчал? — спросила Ольга. — Тебе что-то не нравится? Скажи, обсудим это дело. А то ты сейчас что-то подумаешь, промолчишь, и будешь потом втихомолку дуться. — Да нет, я о своем… — вздохнул Кантор, понимая, что какие-либо претензии с его стороны будут выглядеть смешно. Свободный союз предполагает обоюдную свободу, как тут ни крути. А то, что в Зеленых горах большие проблемы с женским населением, никого не волнует. Да и то, что ему действительно по-прежнему неинтересны другие женщины, в общем, тоже никого не волнует. Это его проблемы. А если Ольге интересен король, то это ее право, как это Кантору ни противно… И претензии ревнивого кабальеро могут запросто вылиться в конфликт, не потому, что ей так уж дорог этот король, а потому, что ей принципиально важно самое право. — Давай действительно сварим кофе и ты мне расскажешь эту длинную историю. Хотя дело уже к полуночи… Ты еще не хочешь спать?