— С каких это пор она начала меня стесняться? — удивился король. — Рассказывать похабные анекдоты она, видите ли, не стеснялась, а тут вдруг… — Во-первых, ей неловко, что вы слышали ее вопли. А во-вторых, она одета в такое непристойное платье, что… — Это какое? То черное, облегающее и невероятно короткое? — А вы что, его видели? — поднял брови мистралиец. — Разумеется, видел. Она в нем приходила ко мне в гости. Кстати, к нему очень идут черные ажурные чулки. Она чулки надела? Нет? Зря. В следующий раз попроси, чтобы надела. Кантор едва сдержался, чтобы не заехать его величеству по морде. «Ты что, охренел, — сказал внутренний голос. — С каких это пор ты вдруг стал таким ревнивым? Да что бы там ни было между ними раньше, тебе-то что?» «А что, я должен сидеть и молча выслушивать намеки на то, что он лучше меня знает мою девушку, — обиделся Кантор. — Да будь он хоть сто раз король, если он еще раз позволит себе…» «Расслабься, — перебил его внутренний голос. — Не будь жлобом. Что это с тобой, в самом деле? Неужто вправду ревнуешь?» «Он мне нарочно все это говорит, — возмутился Кантор. — Чтобы оскорбить». «Говорю тебе, расслабься, — хихикнул внутренний голос. — Чего кипятиться? Это же он тебе завидует, а не ты ему». — Чего замолчал? — спросил король. — Ревнуешь, что ли? Тоже мне, дон Тенорио нашелся! Нашел к кому ревновать… Посмотрись в зеркало, страдалец, и успокойся. Никуда она от тебя не денется. — Да с чего вы взяли? — Кантор почти безукоризненно сделал удивленные глаза и продолжил: — Я вообще не ревнив, и мне совершенно все равно, что там между вами было и где вы видели Ольгу в этом развратном платье, в котором, на мой взгляд, можно делать только то, чем мы сейчас занимались. Но, если у вас есть какие-то намерения на будущее, то я вам ее не отдам, так и знайте. А ваше заявление насчет зеркала полная фигня, рассчитанная на идиота. И оно вовсе не доказывает, что вы не нравитесь женщинам, а говорит лишь о том, что вы не нравитесь сами себе. — Что поделать, уж такой у меня утонченный вкус. — Его величество с печальным вздохом развел руками. — Королевское воспитание как-никак… Да ты не кипятись, нет у меня на этот счет никаких намерений, и не было между нами ничего… Это я тебе прямым текстом говорю не потому, что за идиота считаю, а чтобы не мучился подозрениями и не устраивал девушке сцен. Или, может, тебе тоже слово чести дать? А то в последнее время у меня все его требуют. А насчет платья пусть Ольга тебе сама расскажет, забавная была история… Просто слишком длинная, а у меня нет настроения об этом сейчас говорить. — Я заметил, что у вас нет настроения, — кивнул Кантор. — Это из-за вашего плохого настроения вы мне всякие гадости рассказываете? — А что я такого сказал? Впрочем, может просто не заметил… Не обращай внимания, я сегодня с утра такой, наговорил уже всем гадостей. А если бы мне еще и с Луи пришлось общаться, я бы его, наверное, прибил все-таки, и опять бы случился международный скандал. — Опять? А вы что, его уже били? — Да нет, его как-то еще в юности мистралийские принцы отдубасили, такой скандал был… И поскольку они так и не признались, из-за чего, а сам Луи сказал, что просто так, установилось всеобщее мнение, что мистралийцы ненормально агрессивны… — Да наверняка причина была, — усмехнулся Кантор, тут же вспомнив рассказ участника событий. — Разумеется, — согласился король. — Я думаю, он уже в те времена был неравнодушен к симпатичным мальчикам, за что и поплатился… Да ну его, и без этого тошно. — А с чего это у вас такое настроение? Проблемы? — Проблем — хоть завались, — охотно пожаловался Шеллар III. — Дефицит бюджета в шесть миллионов, это при том, что совсем недавно были крупные незапланированные поступления. Я на радостях и от нечего делать позавчера пересчитал бюджет, и у меня все сходилось, а вчера у моего казначея вдруг образовался дефицит в шесть миллионов. Причиной такому странному явлению могла служить только таинственная дыра в казне, о которой я уже намекал этому проходимцу ранее, но он, похоже, так и не понял. Я дал моему непонятливому казначею время, чтобы он успел вернуть все, что наворовал, но, похоже, все это время он употребил на то, чтобы привести в порядок бумаги. Где-то подчистил, местами исправил. Теперь вот никак не могу решить, что лучше сделать: дать ему понять, что это бесполезно и отложить ревизию, чтобы он все-таки вернул деньги, или провести ревизию сразу, к чему-нибудь придраться и отдать его Флавиусу, чтобы тот из него эти деньги выжал. Кроме того, мне еще предстоит визит в Хину для подписания нескольких договоров, а также масса подготовительной работы перед этим. Да и вообще, в международной политике накопились вопросы, которые на Элмара не спихнешь. А дома и вовсе полный бардак — один кузен спивается, другой каким-то образом завернул спиралью письменный стол, мэтр меня каждый день вопрошает, когда я женюсь, трубку до сих пор не отдал, из покоев хоть не выходи — куда ни отправишься, наткнешься на Камиллу, Селия подралась с Эльвирой, Жак меня сватает на каждом углу… Да еще этого дегенерата демоны принесли на мою голову. Хоть сядь да плачь. Дай хоть закурить, что ли. — Ваше величество, — насмешливо заметил Кантор, протягивая ему сигару. — Сдается мне, вы изволите ныть. Разве королям подобает ныть? — Наверное, нет, — уныло отозвался король. — Благодарю… А неужто всяким наглым иностранцам подобает насмехаться над королями? — Если над ноющими, то вполне, — весело объявил непочтительный мистралиец, к которому при виде пригорюнившегося короля мгновенно вернулось хорошее настроение. Уж очень смешно выглядел король, жалующийся на проблемы. К тому же Кантора посетила дельная мысль, что, если его величество немного подразнить, он разозлится и перестанет ныть, а то ведь действительно — здоровый мужик, сидит и сопли развесил… — Трудности есть у всех. И их надо решать, а не жаловаться. — Да они, в общем, все решаемы, — вздохнул Шеллар III. — И, разумеется, я с ними разберусь, не впервой. Серьезная проблема у меня только одна, из-за чего я пребываю в таком унынии, не подобающем королю, как ты верно заметил. — Какая? — Я сдуру дал Элмару слово жениться, и теперь никакой возможности отвертеться. — Да, ваше величество, раз уж слово дали, увиливать недостойно. — Вот и я так же думаю… Значит, придется жениться. — Так смиритесь с этим и действуйте. — Смириться-то я уже смирился. Но вот что теперь делать — это и есть проблема. — Не понимаю, зачем из этого делать проблему. У вас кто-то есть на примете? — Есть. Но она, как и Ольга, категорически мне откажет. — Почему вы так уверены? — Она примерно так же относится к браку. — А вы ее переубедите. Поухаживайте, соблазните, добейтесь, чтобы она вас полюбила, и тогда никуда не денется. Тоже мне, проблема! У каждой женщины есть в душе свой рычажок, на который можно нажать. — Разве что воззвать к ее чувству гражданского долга… — печально усмехнулся король. — Да где же это Ольга, она что, ведро кофе варит? Ольга! — позвал он. — Ты там еще долго? Хоть войди, поздоровайся! Или ты намерена прятаться на кухне, пока я не уйду? — Я сейчас! — жалобно откликнулась Ольга. — Ваше величество, вы кофе будете? — Буду! — откликнулся король и проворчал: — Хуже все равно уже некуда… Кантор, где ты берешь сигары? Надо будет и мне купить, а то мэтр мою трубку основательно замылил, а сигареты — это баловство одно, что курил, что радио слушал… — Что такое радио? — поинтересовался Кантор. — Это Ольга так говорит. Что-то вроде разновидности музыкальной шкатулки. Так где сигары-то покупаешь? — Да в любой табачной лавке. Это самые простые и дешевые, уж не знаю, подобает ли королям курить такую гадость. — А благородным кабальеро — подобает? — Мне просто нравится. — Вот и мне тоже. А если кому не нравится, это его дело… Ну наконец-то! При виде Ольги, входящей с подносом, король поднялся с кресла, тяжело опираясь на спинку, и сделал несколько шагов навстречу девушке. Кантор заметил, как он быстро перехватил при этом спинку соседнего кресла, чтобы не терять опору, и понял, почему его величество не ушел. Вовсе не из-за соседей, как он уверял, а просто потому, что он еще и ходить толком не может. А по гостям шастает! Сидел бы дома и не портил людям настроение. И нечего обнимать мою девушку, нечего! Я ее и сам могу обнять! А то обнимают все кому не лень! — Ваше величество! — укоризненно сказала Ольга, и не думая покидать объятия короля. — Зачем вы встали? Вам же тяжело. Сидели бы на месте. Упадете еще… — Что ты! — улыбнулся король, который мгновенно повеселел и прекратил ныть. — Неужели я так похож на беспомощную развалину, неспособную встать даже для того, чтобы приветствовать даму? — Выглядите вы просто потрясающе, — ответила Ольга. — Но как вы стоите на ногах, Жак мне рассказывал. Так что садитесь, и будем пить кофе. Вам сахар класть? — Сахар? — удивился Кантор. — Что за извращение — сахар в кофе? — А что тут такого? У нас его так и пьют. — Клади, — сказал король, добрался до своего кресла и приземлился в него, как обычно, складываясь при этом под разными углами. — Может, хоть сахар как-то улучшит вкус этого напитка… Ты давно видела Киру? — Сегодня, — охотно отозвалась Ольга. — А что? — Как она там? — Примерно как и вы. Тоже встает, но ходит с трудом. — А настроение у нее как? — Ну, какое может быть настроение? Делает мужественное лицо… вернее, пол-лица, говорит, что все прекрасно. А на самом деле… сами понимаете. А у вас как дела? Я вас не видела… дай бог памяти… — Всего неделю, — напомнил король. — Ну, чуть больше. С того памятного военного совета, на котором ты присутствовала в этом самом платье. А что, соскучилась? При повторном упоминании о платье Кантор начал тихо звереть, и уговоры внутреннего голоса его отнюдь не успокоили, а просто привели к тому, что желание заехать его величеству по физиономии сменилось более мирным намерением — сказать Шеллару какую-нибудь гадость. — Ужасно! — призналась Ольга. — Я хотела к вам прийти в среду, а Жак сказал, что вы еще не принимаете посетителей. Потом хотела в пятницу, а у вас дела какие-то объявились… А вчера мы отмечали возвращение Элмара, и сегодня они с Жаком не в состоянии никуда ходить. Так я к вам и не выбралась. — Я тоже соскучился, — сказал король, и его лицо озарилось теплой улыбкой, став от этого намного симпатичнее, чем обычно. — А мои дела… да ну их, от них одни расстройства. Достало меня все до того, что я начал ныть и жаловаться, чего за мной никогда не водилось. Вот твоему другу все выложил, так он меня высмеял. — Нашли, кому жаловаться! Я бы вам хоть посочувствовала. — Не вздумайте, — подал голос Кантор. — А то я опять над вами смеяться буду. Терпеть не могу, когда мужчины ноют. Особенно такие здоровенные, да еще и короли. — Знаешь что? — Шеллар усмехнулся и хитро прищурился. — Если не прекратишь издеваться над моим расстроенным величеством, я настучу коллеге Александру, кто обнес его ботанический сад несколько лун тому назад. Он, между прочим, очень любит ромашки, и до сих пор бесится из-за того, что их ободрали. — Ну и что он мне сделает? — расхохотался Кантор. — Тоже мне, напугали! — Это те самые ромашки, что ты подарил Азиль? — засмеялась Ольга. — Так вот откуда они взялись! — Именно оттуда, — кивнул король. — И хватило же наглости! — О, мы, горячие мистралийские парни, ради прекрасных дам и не на такое способны! — Кантор широко улыбнулся, вспомнив, что претерпел товарищ Пассионарио ради все тех же прекрасных дам. — И скажите честно, разве Азиль того не стоит? — А Ольга? — хитро поинтересовался его величество.