Я должен его убить. Я замахиваюсь ножом. Я замахиваюсь ножом на человека. Аарон оборачивается – не резко, а как будто его окликнули. Он видит меня перед собой, видит занесенный нож, а я все стою как дурак и последний трус, не в силах пошевелиться, и он улыбается, о боже, вы не представляете, как ужасно он улыбается этим изуродованным лицом. – Шум тебя выдает, малыш, – говорит он, отпуская девчонку. Она так крепко связана и так избита, что даже не пытается убежать. Аарон шагает мне навстречу. Я пячусь (заткнись, умоляю, заткнись!). – Мэр расстроится, когда узнает о твоей безвременной кончине, малыш Тодд, – ухмыляется Аарон, делая еще шаг. Я тоже делаю шаг назад, держа нож перед собой, хотя толку от него никакого. – Но Богу не нужны трусы, верно, юноша? Стремительно, как змея, левая рука проповедника бьет по моей правой и вышибает нож. Аарон толкает меня в воду, и я чувствую его колени на своей груди, его руки опять стискивают мое горло, только на сей раз моя голова под водой, и все должно закончиться куда быстрей. Я сопротивляюсь, но я проиграл. Я проиграл. У меня был шанс, и я его упустил, я проиграл, я заслуживаю смерти, сам виноват, но я все-таки борюсь, я слаб, но я борюсь. А потом я чувствую, что конец близок, и сдаюсь… Я проиграл. Проиграл. И вдруг моя рука нащупывает на дне лужи камень. БАХ!!! Я бью Аарона камнем прямо в висок. БАХ!!! Еще раз. БАХ!!! И еще. Он соскальзывает с меня, и я поднимаю голову из воды, я едва дышу, но все равно встаю и опять замахиваюсь камнем, но Аарон уже лежит неподвижно, лицо наполовину в воде, наполовину снаружи, и зубы скалятся сквозь дыру в щеке. Я пододвигаюсь к нему, кашляя и плюясь, но он так и не двигается и уже почти целиком погрузился на дно лужи. Мне как будто раздавили горло, но я выблевываю воду, и дышать становится легче. – Тодд? Тодд? Тодд? – причитает Манчи и лижется и лает как маленький щенок. Я чешу его за ухом, потому что сказать пока ничего не могу. А потом мы оба чувствуем тишину и оборачиваемся. Над нами стоит девчонка со связанными руками. Она сжимает в них нож. Я на секунду замираю, Манчи начинает рычать, но потом до меня доходит, что она задумала. Я делаю еще несколько вдохов, а потом встаю, беру у девчонки нож и разрезаю ремень, которым Аарон связал ее запястья. Обрывки падают на землю, и девчонка трет больные руки, все еще глядя на меня и ничего не говоря. Она знает. Она знает, что я струсил. Черт бы тебя побрал, думаю я про себя. Черт бы тебя побрал. Она смотрит на нож. Потом на Аарона, лежащего в воде. Он все еще дышит. Вода клокочет у него в горле с каждым вдохом, но он дышит. Я хватаю нож. Девчонка смотрит на меня, на нож, на Аарона и снова на меня. Неужели она меня просит? Просит это сделать? Он лежит беззащитный, наверняка тонет. А у меня в руках нож. Я встаю на ноги, падаю – голова страшно кружится – и встаю снова. Шагаю к Аарону. Замахиваюсь ножом. Опять. Девочка втягивает воздух и – чувствую – затаивает дыхание. Манчи говорит: – Тодд? Я стою над Аароном с занесенным ножом. Мне опять представился шанс. Я снова поднял нож. Это в моих силах. Это не дурной поступок, я имею на него полное право. Я мог бы запросто это сделать. Но нож – это вам не просто так. Это решение, это твой собственный выбор. Нож говорит «да» или «нет», бить или не бить, умирать или жить. Нож выхватывает решение из твоих рук и претворяет в жизнь, и ничего изменить уже нельзя. Аарон умрет. Его лицо изувечено, голова разбита, он тонет в мелкой луже, даже не приходя в сознание. Он пытался меня убить, он хотел убить девочку, из-за него на меня ополчился весь город, он отправил мэра к нам на ферму, а значит, он в ответе за Бена и Киллиана. Он заслуживает смерти. Заслуживает. А я все не могу опустить нож и довести дело до конца. Кто я? Я Тодд Хьюитт. Я самое трусливое ничтожество на всем белом свете. Я не могу это сделать. Черт бы тебя побрал, снова думаю я. – Пойдем, – говорю я девчонке. – Валим отсюда. 9 Когда удача отвернулась Сперва мне кажется, что она никуда со мной не пойдет. С чего бы? И с какой стати я ее позвал? Но как только я повторяю свой призыв – уже настойчивей и беря девчонку за руку, – она идет за мной, за нами с Манчи, и мы отправляемся в путь все вместе, черт знает, хорошо это или нет, но мы идем, такие дела. Ночь в самом разгаре. Болото в темноте кажется еще гуще и черней, чем днем. Мы бежим обратно за моим рюкзаком, а потом разворачиваемся и удаляемся в темноту, чтобы хоть немного отойти от трупа Аарона (пожалуйста, пожалуйста, пусть он умер, пусть это будет труп). Мы перелезаем через упавшие деревья и корни, все дальше углубляясь в болото. Наконец мы попадаем на крохотную полянку – просто участок ровной земли без деревьев и кустов, – и я останавливаюсь. Я по-прежнему держу нож. Он лежит в моей руке и сверкает, как чувство вины, как слово «трус», снова и снова. Лезвие то и дело отражает свет обеих лун, и боже, это очень мощная штука. Могущественная – я как будто должен стать его частью, а не наоборот. Я прячу нож в ножны, которые висят между моей спиной и рюкзаком, – с глаз долой. Потом снимаю рюкзак и нашариваю в нем фонарик. – Умеешь пользоваться? – спрашиваю я девчонку, включая и выключая свет. Она, как обычно, молча смотрит на меня. – Ладно, неважно, – говорю я. Горло все еще болит, лицо саднит, грудь ноет, Шум продолжает засыпать меня страшными картинками о том, каково пришлось Бену и Киллиану на ферме, и как скоро мэр Прентисс узнает, куда я сбежал, и что будет, когда он погонится за мной, за нами (очень скоро, если не уже), поэтому какая к черту разница, умеет ли девчонка пользоваться фонарем?! Конечно же не умеет. Я достаю из рюкзака книгу и свечу на страницы. Снова открываю карту и пальцем следую по стрелкам Бена от нашей фермы вдоль берега реки, через болото и снова вдоль реки. Найти дорогу с болота не так-то сложно. На горизонте всегда видны три горных пика, один поближе, а остальные чуть дальше, но все же недалеко друг от друга. Река на карте Бена пролегает между первым и двумя остальными, так что нам надо лишь держать курс на прогал между горами, пока не найдем реку. А там мы пойдем вдоль ее берега к тому месту, куда ведут стрелки. К другому поселению. Вот оно, в самом низу странички, на краю карты. Новое и неведомое поселение. Можно подумать, голова у меня и без того не забита всякими дурацкими мыслями. Я смотрю на девочку, которая, по-прежнему не моргая, глазеет на меня. Свечу фонариком ей в лицо. Она морщится и отворачивается. – Откуда ты родом? – спрашиваю. – Отсюда?