Над нами навис огромный кассор. Еда? – спрашивает его Шум. Я же говорил! Я знал, что кассоры не ушли с болота! С того места, где спала девчонка, слышится испуганный вскрик. Проснулась, значит. Кассор поворачивается к ней. Тут вскакивает Манчи и лает как оголтелый: – Прочь! Прочь! Прочь! Кассор снова поворачивает голову в нашу сторону. Представьте себе самую большую птицу, какую только можете: она такая огромная, что даже не летает, ростом два-три метра и с длинной-предлинной шеей. Перья у нее еще остались, но они больше похожи на шерсть, а крылья годятся только на то, чтобы оглушать жертву. Но самое опасное – ее ноги. Мощные длинные ноги, мне по грудь, с острыми когтями. Если зазеваешься, один пинок такой ногой – и тебе конец. – Не бойся, – говорю я девчонке. – Они безобидные. Это правда. По крайней мере, так говорил Бен. Они питаются мышами и дерутся, только если на них напасть, а если их не трогать, они миролюбивые, доверчивые и даже едят с рук. А еще у них вкусное мясо, и это сочетание – миролюбия и съедобности – сделало их такой желанной добычей для переселенцев, что к моему рождению на много миль вокруг не осталось ни одного кассора. Еще одно существо, которого я видел только по визорам и в Шуме других мужчин. Мой мир стремительно растет, скажу я вам. – Прочь! Прочь! – лает Манчи, наворачивая круги вокруг кассора. – Не кусай его! – ору я. Шея кассора раскачивается из стороны в сторону: он играет с Манчи, будто кошка с мышкой, а его Шум все твердит: Еда? – Не еда, – говорю я, и он поворачивает голову ко мне. Еда? – Не еда. Всего-навсего собака. Собака? – думает кассор и снова начинает преследовать Манчи, норовя ущипнуть его клювом. Клюв у него нисколько не страшный – гусь и то больней ущипнет, – но Манчи все равно сходит с ума: прыгает туда-сюда и лает, лает, лает. Я смеюсь. Это и вправду смешно. А потом до меня доносится тихий смешок. Я оборачиваюсь: девчонка стоит у своего дерева, наблюдает за огромной птицей, играющей с моим псом, и смеется. Улыбается. Потом замечает, что я смотрю на нее, и перестает. Еда? – кассор уже засунул клюв в мой рюкзак. – Эй! – Я принимаюсь его отгонять. Еда? – Вот! – Я вытаскиваю из рюкзака кусочек сыра, завернутый в платок. Кассор нюхает сыр, пробует на вкус и тут же проглатывает, по его шее проходит волна. Он несколько раз щелкает клювом, как будто облизывается, но потом волна идет в обратную сторону, и брусок сыра летит прямо в меня – целый и невредимый, только обслюнявленный. Он попадает мне в щеку и оставляет скользкий след. Еда? – повторяет кассор и медленно уходит в глубь болота, потеряв к нам всякий интерес. – Прочь! Прочь! – лает Манчи ему в спину, но следом не бежит. Я вытираю с лица слизь и вижу, что девчонка улыбается. – По-твоему, это смешно? – спрашиваю я, и она отворачивается, как будто и не улыбалась никогда. Но я-то знаю, что улыбалась. Она поднимает сумку. – Да, – говорю я, снова становясь за главного. – Мы слишком долго спали. Надо торопиться. Какое-то время мы идем, ничего не говоря и больше не улыбаясь. Шагаем довольно быстро: земля становится суше. Деревья потихоньку редеют, пропуская редкие лучи солнца. Вскоре мы выходим на поляну, скорее даже на маленькое поле, которое заканчивается небольшим утесом. Мы вскарабкиваемся на него и смотрим поверх деревьев на горизонт. Девчонка протягивает мне еще один пакет с сухофруктами – завтрак. Мы жуем и молча смотрим. Сверху прекрасно видно, куда надо идти дальше. Большая гора прямо впереди, на горизонте, а две поменьше вдали, за клочками легкой дымки. – Нам туда, – говорю я, показывая пальцем направление. – Ну, вроде бы. Девчонка кладет пакет с фруктами на землю, снова залезает в сумку и достает самый клевый бинокль на свете. Мой старый (он сломался два года назад) по сравнению с этим похож на хлебницу. Она подносит его к глазам, смотрит вдаль, а потом передает мне. Я беру бинокль и смотрю вперед. Все такое четкое. Перед нами зеленый лес, который потом сменяется настоящими горными долинами, и можно разглядеть, где болото снова превращается в нормальную реку, по мере приближения к горам прорезающую в земле все более и более глубокие ущелья. Если прислушаться, можно даже ее услышать. Я смотрю, смотрю и никаких поселений впереди не вижу, но кто знает, что кроется за теми изгибами и поворотами? Кто знает, что ждет нас впереди? Я оглядываюсь назад. Болото застилает утренний туман, за которым ничего не разглядишь. – Клевая штука, – говорю я, возвращая бинокль девчонке. Она убирает его в сумку, и еще минуту мы молча едим. Мы стоим на расстоянии вытянутой руки друг от друга, потому что ее тишина все еще меня пугает. Я жую сухофрукты и гадаю: каково это – не иметь Шума, жить в бесшумном мире? И что это за мир такой? Прекрасный? Ужасный? Допустим, ты стоишь на вершине холма с человеком, у которого нет Шума. Что ты чувствуешь? Как будто ты один? Как ты поделишься с этим человеком своими чувствами? Да и захочешь ли? К примеру, вот мы с девчонкой: впереди у нас куча опасностей и вообще неизвестно что, но мы не слышим Шума друг друга и не знаем, что думает другой. Неужели так и должно быть? Я доедаю фрукты и сминаю пакет. Девчонка забирает его у меня и кидает обратно в сумку. Ни слов, ни мыслей – только мой Шум и огромная пустота с ее стороны. Неужели так было с моими ма и па, когда они приземлились? Ведь раньше Новый свет был тихим… Я резко вскидываю голову и смотрю на девчонку. Раньше. О нет! Какой же я дурень. Нет, ну и дурак! У нее нет Шума. Значит, она прибыла с планеты, где нет Шума, идиот. То есть она прилетела недавно и не успела заразиться микробом. А как только заразится, с ней произойдет то же самое, что и со всеми остальными. Он ее убьет. Он ее убьет. Я смотрю на девчонку, светит солнце, и ее глаза открываются все шире. И шире. И постепенно до меня доходит очевидное. Я не слышу ее Шум, но это еще не значит, что она не слышит мой. 11 Книга без ответов – Нет! – выпаливаю я. – Нет, не слушай! Я ошибся! Это неправда! Я ошибся! Девчонка уже пятится, роняя пустые пакеты на землю и тараща глаза. – Нет, постой… Я шагаю к ней, но она начинает пятиться еще быстрее, роняя и сумку. – Я просто… – Ну что тут скажешь? – Ошибся я, поняла? Ошибся! Я думал совсем про другое. Вот глупость-то, она ведь слышит мой Шум, что толку врать? Она видит, как я пытаюсь выдумать себе оправдание, видит все мои мысли, и, хотя они ужасно путаные, в них везде она, она, и к тому же мне давно известно: подуманного не воротишь. Вот черт, черт, черт! – Черт! – лает Манчи. – Почему ты сразу не СКАЗАЛА, что слышишь меня?! – ору я. И плевать я хотел, что за все это время девчонка вообще ни слова не вымолвила. Она пятится дальше, прикрывая рот рукой, в ее глазах сплошные вопросительные знаки.