— Как будто после грандиозной пьянки уснул на коврике под дверью… — определил Жак, выбираясь из-под одеяла. В голове действительно было мутно, как с перепою, — наверное, спать по двое суток тоже как-то не слишком полезно. — А где это мы? — В той же деревне. А ты не помнишь, как тебя укладывали? Мне показалось, ты приходил в себя. — Не помню… — Ну, это не столь важно. Когда мы подъехали, тут нас ждали еще две машины с бандитами, так что пришлось немного повоевать, а после этого деревенская площадь имела такой вид, что, право, будить тебя не стоило… А потом селяне на радостях резали поросенка… Тебе бы тоже не понравилось: мало того, что разделка мяса сама по себе зрелище неприятное, так еще и поросенок был больше похож на калечного плюта. Наверное, его зарезали, чтобы не успел сдохнуть сам. — А на вкус он как? — живо поинтересовался Жак, ощутив зверский аппетит, на который никак не влияли ни болезненные ощущения в районе поясницы, ни описания «как выглядела еда при жизни». — Там еще осталось хоть что-нибудь? — Конечно, осталось. Пойдем, я покажу тебе, где умыться, а потом позавтракаем — и в путь. Наверное, на лице Жака так быстро и красочно отразились его впечатления от последних слов, что Мыш рассмеялся и поспешил утешить: — Да не хнычь заранее, я бензин достал. — Бензин — это хорошо… — согласился Жак, но идея отправляться в путь сразу после завтрака его совсем не вдохновляла. — И умыться — тоже, но как насчет помыться полностью? И покрышки постирать? — В чем проблема? Стирай. Я тебе их за пять минут высушу, и для этого не нужно оставаться в деревне лишние сутки. За завтраком обговорим наши дальнейшие планы. — А они что, изменились? — Жак настороженно уставился на невинное лицо мэтра, пытаясь различить там какие-то признаки грядущих испытаний. — Нет, не очень… Но ты не задерживайся, лучше действительно поговорим за завтраком. Все гигиенические процедуры, как то: омовение, стирка и мытье посуды — производились местным населением прямо в реке, вдоль которой и лепились несуразные хижины, больше похожие на кучки строительного мусора. Основным строительным материалом на Каппе уже много лет были и оставались обломки прежней цивилизации, и, спускаясь к реке, Жак смог в полной мере насладиться архитектурным разнообразием деревни и подивиться изобретательности ее жителей. Последние, в свою очередь, получили аналогичное удовольствие от бесплатного стриптиза — несколько местных дам различных возрастов, полоскавших в реке белье, все время исподтишка поглядывали на купание новенького неизученного мужчины с тем же любопытством и азартом, с каким юный Мафей в свое время настраивал зеркало на спальню кузена. Такое внимание слегка нервировало, что немедленно сказалось на качестве стирки — под изучающими взглядами женщин Жак невольно заторопился поскорее одеться, прополоскал одежду кое-как, утопил мыло и едва дождался, когда Мыш закончит обещанную сушку. — Они что, мужика в жизни не видели? — пожаловался он, нетерпеливо переступая по мокрому песку в ожидании хотя бы трусов и не зная, какой стороной повернуться. — О, ты бы знал, каково было их огорчение, когда я сказал, что ты страдаешь бесплодием, — хихикнул маг, ловко направляя струи горячего ветра на увешанный одеждой куст. — А на фига ты им такое сказал? — А ты что, хотел бы им оставить на память пару-тройку детей? Знаешь, как живо они этим вопросом интересовались! Здоровые производители здесь ценнее бензина! — А сам как отмазался? — не удержался от любопытства Жак. — Сразу два одинаково негодящих производителя не показались им подозрительными? — О, насчет себя я им такого порассказал… — Мыш грустно оглянулся на хихикающих женщин. — Что якобы мои дети непременно унаследуют магические способности и в первые же месяцы жизни без должного контроля либо спалят им деревню, либо сгорят сами. А своего мага, необходимого для правильного взращивания таких детей, у них нет. Но самое неизгладимое впечатление на них произвело не это живописное вранье, а чистая правда о моем истинном возрасте. — Эй, погоди… — Жак вдруг спохватился, сообразив наконец, что его так настораживает в рассказе почтенного мэтра. — Ты что, надо мной стебешься? Как ты мог им столько наговорить, если языка не знаешь? — Представь себе, смог. — Мыш опять улыбнулся, но без обычной хитринки, а знакомой отеческой улыбкой старого придворного мага. — Это просто чудо какое-то, или боги действительно существуют и очень хотят нам помочь. У нас теперь есть переводчик. — Кто? — От потрясения Жак даже забыл о назойливых зрительницах. — Переселенец какой-то? — Представь себе, нет. Я сам опешил от изумления, когда здесь, в этих проклятых и забытых всеми богами землях, со мной вдруг заговорили на чистом эльфийском. Помнишь ту девушку-кентавра? То есть она, разумеется, не имеет к кентаврам никакого отношения, ее четыре ноги — врожденная патология развития, вроде сросшихся близнецов. Не будь вся здешняя земля пронизана порчей Сияющей Пещеры, это были бы две одинаково милых девушки… — Мыш, не надо только переключаться на лекцию по медицине, а то я все понял, кроме того, откуда она знает эльфийский… — Вот не перебивай! Я сам знаю, что бываю порой зануден, но, во-первых, личность меняется не так быстро и радикально, как внешность, а во-вторых, все следует рассказывать по порядку. Ллит — это ее так зовут — не просто девушка из заброшенной деревни. И тут даже не в четырех ногах дело. Она — правнучка Бессмертной Нарны… Ах да, ты о ней не слышал, я тебе потом поведаю за завтраком, чтобы сейчас не отвлекаться. Родители Ллит откочевали сюда после того, как земли их племени захватил Повелитель. Она не застала в живых свою знаменитую прабабку и никогда с ней не общалась, но унаследовала некоторые ее способности. Ясновидение, прорицание и… кажется, способность к астральным контактам или нечто вроде того. У нее бывают видения, в которых к ней приходит некий божественный посланник — судя по описанию, самый обыкновенный эльф — и ведет с ней просветительские беседы, заодно обучая божественному, как она думает, языку. О механизме подобного явления спроси кого-нибудь другого, мне это объяснить не под силу. Но факт есть факт — девушка почти без ошибок изъясняется на речи дивного народа… Вот, лови. Жак попытался на лету поймать брошенные трусы, промахнулся и, похоже, резко упал в глазах зрительниц. Во всяком случае их хихиканье стало не столь смущенным, сколь насмешливым. Как тут было в отместку за поношение не поддеть досточтимого мэтра? — Подозреваю, объяснить ей, что ты не божий посланник, было сложнее, чем отмазаться от почетной должности элитного осеменителя? — Это ты верно угадал, — ничуть не обиделся Мыш. — Пришлось немного разочаровать бедняжку, разъяснив ей кое-что о носителях языка. — А мне? Может, я тоже чего-то не знаю об эльфах? — Вряд ли то, что я скажу, будет для тебя новостью, но кто знает, ты всегда был так ленив… Ты когда-нибудь слышал об эльфийских богах? Не в книжных фантазиях людей, а в реальной жизни? Жак напряг память, уже жалея, что влез. Вот сейчас он непременно ляпнет что-то не то, и Мыш начнет его долго и нудно просвещать, тем самым давно знакомым менторским тоном мэтра Истрана, от которого зубы сводит… — Нет, — честно признался он, тщательно перелопатив закрома своей памяти (на которую до сих пор не имел оснований жаловаться). — Не слышал. — Вот именно. Потому что их нет. Эльфы сами по себе настолько близки к первичному мирозданию, что им не требуются посредники. Они могут из чистого любопытства сунуться в человеческие религии, но обычно интерес эльфов к запутанным отношениям людей и их богов ограничивается пассивным наблюдением. За всю свою жизнь я встретил только одно исключение, но этот эльф, как ты знаешь, давно мертв. Словом, история странная и запутанная, и я очень жалею, что с нами нет мэтра Максимильяно. Возможно, ему удалось бы посетить загадочные сны этой девочки и разобраться, чего от нее хочет мистический гость и зачем вообще является. — А что, ей он не говорит, чего хочет? Вы же сами сказали — просветительские беседы ведет. И что он ей в этих беседах втирает? — Я бы сказал, ничего плохого, но для этого мира подобные убеждения не совсем подходят и, будучи применены на практике, станут скорей препятствовать выживанию, чем способствовать. Идеи гуманизма возникают в обществе на определенном этапе развития, когда у людей отпадает необходимость загрызть соседа, чтобы не умереть с голоду. Здешнее общество, как мне кажется, к этому пока не готово. Взять хотя бы твой последний обморок… — Да я-то тут при чем? — недовольно проворчал Жак, снимая с куста высохшую одежду. — Да ты ни при чем, я о самой ситуации. На первый взгляд Хаким поступил жестоко. Вчера он даже ругался со старейшиной по этому поводу — тот высказал сожаление, что, дескать, несколько здоровых мужчин пригодились бы деревне. Но при первой же возможности они бы сбежали. А потом вернулись бы с подкреплением и на этот раз не ограничились грабежом, а сровняли бы деревню с землей, не оставив в живых никого. Удручающее впечатление производит на меня этот мир, наш так не выглядел даже во времена моей юности… Но вернемся к нашей очаровательной Ллит. Это невинное дитя со своей верой во вселенское добро не проживет и дня за воротами своей деревни. Святые люди поразительно беззащитны, им всегда необходимы менее щепетильные спутники, которые бы их защищали. А нам как раз нужен переводчик. Поэтому она едет с нами. — Погоди, а ей-то зачем переться невесть куда, если у нее тут есть и дом, и защитники? Или в деревне ее не любят? — Почему же, ее очень любят и именно поэтому за нее опасаются. Ходят слухи, будто потомками Нарны заинтересовался Повелитель. Будто дошло до него некое новое пророчество касательно этих самых потомков, и теперь ходят по заброшенным селениям шпионы, расспрашивают, разнюхивают — то ли уточнить хотят пророчество, то ли избежать, то ли Повелитель всего лишь рассчитывает запасы Силы пополнить. Насколько я могу догадываться, его стараниями в этом мире уже не осталось магически одаренных женщин. А из нашего он натащить не успел. А Сила, таким образом полученная, не вечна — со временем рассеивается. Кроме того, девушка хочет повидать мир. И, вообрази себе, прежде всего — тот самый Пятый оазис. На днях заезжий торговец принес подозрительную сплетню, будто бы там, в Пятом, некий местный житель прячет у себя дома мутанта неизвестного пола, но красоты неописуемой. Описать эту самую дивную красоту торговец действительно не осилил в силу ограниченного запаса слов, но вот уши описал достоверно, хотя сам и не видел. Старейшина говорил, когда Ллит услышала про эти уши, ее всей деревней держали за подол и уговаривали никуда не ходить и не губить свою жизнь молодую… Жак запихнул за голенище концы слишком длинных шнурков и выпрямился. — Постой, Мыш, но что может здесь делать эльф? И как обычный горожанин, ни разу не маг, мог бы удерживать его здесь насильно? — На второй вопрос у меня тоже нет вразумительного ответа, — согласился Мыш, жестом указывая путь к предстоящему завтраку. — А вот на первый — сколько угодно. Может быть, это и есть тот самый завсегдатай снов Ллит; тогда понятно, что он здесь делает. А может быть, это мой непослушный ученик, и в этом случае вопрос «что он здесь делает?» не стоит вообще. Нам же в этом случае стоит поторопиться, пока он не успел «наделать» ничего непоправимого. — Ух ты! Думаешь, Мафей здесь и ищет нас? — Вполне возможно. И хорошо, если он ищет только нас. У него хватит ума и Повелителя поискать. Поэтому сейчас быстро завтракаем, садимся в наш родной грузовик, который я забрал, чуть при этом не надорвавшись — большой он все-таки! — и отправляемся в Пятый оазис. Все-таки какая жалость, что в этой деревушке нет ни одного большого и целого зеркала. Насколько все было бы проще… Кангрем грустно рассматривал последствия вчерашнего инцидента, сидя на прилавке в полнейшей апатии. Если подумать, причин горевать у него не было, напротив — следовало бы воздать достойную хвалу богам за то, что в Пятом оазисе разумный и здравомыслящий убас. В Двенадцатом, например, по одному лишь подозрению в шпионаже могли поставить к стенке, не особо разбираясь, есть ли хоть какое-то основание для обвинений и наблюдается ли в них хоть какая-то логика и правдоподобность. Просто так люди говорить не будут, а доказательства и выбить можно… Убас Кетмень, несмотря на военное прошлое, бездумным служакой не был и работать умел не только дубинкой, но и мозгами. Если подчиненные утверждают, что вот только что в комнате находился мутант, который исчез у них на глазах, а между тем в комнате никого нет, а выйти незаметно оттуда никто не мог, поскольку единственный выход перекрывали все те же два болвана, застрявших в дверях, — следовательно, что-то не то у них с глазами. А если при этом они стоят столбами не в состоянии пошевелиться — то явно не только с глазами, но и со всем организмом. И не зря обвиняемый, вместо того чтобы доказывать преданность Конфедерации, ревностно божится, что «эту дурь они купили не у меня, клянусь, они уже пришли немного не в себе, вы же знаете, я отродясь наркотиками не торговал!» Можно, конечно, предположить, что мутант сделался невидимым или ушел сквозь стену, как и предположил старейшина Хтын, но дремучий материалист Кетмень не верил в чудеса. Всякие россказни о «позитивных мутациях», дающих людям сверхъестественные способности, он считал сказками, порожденными народной безграмотностью. Лично он видел на своем долгом веку всяких мутантов — и полностью нежизнеспособных, и неизлечимо больных, и с разнообразными врожденными уродствами. А вот умеющих исчезать и ходить сквозь стены не встречал ни разу. Посему разумное объяснение произошедшему у него нашлось только одно: видеть то, чего нет, здоровый человек может только под воздействием алкоголя или наркотика. Тем более что убас лично знал всех участников недоразумения, и версия «Хок и Тофи занялись вымогательством, предварительно накачавшись какой-то дрянью» казалась значительно правдоподобнее версии «Морковка шпионит на Повелителя, а в комнате у него живет мутант, который исчезает и ходит сквозь стены». Так что Витьку помурыжили ночку для порядку и выпустили. Действительно фантастически легко отделался. Посещают даже некие возвышенные мысли, что все прежние годы беспросветного невезения были не напрасны, что, согласно тому высшему равновесию, о котором любит толковать Дэн, это все была предоплата за сегодняшнее чудесное спасение. И сам цел, и лавка в относительном порядке, ничего вроде не сперли, только натоптали, как стадо свиней, да опрокинули одну полку с товарами, когда потерпевших выносили. Прибрать это все заняло бы не более получаса, но почему-то о каком либо полезном труде тошно было даже думать. Будь Витька чуть поболее оптимистом, подумал бы, что теперь его вечное невезение закончится и баланс радостей и неприятностей в жизни как-то восстановится. Но оптимистом он быть давно разучился, да и очередная квитанция на штраф, по которой нагло разгуливал здоровенный черный таракан, явственно подтверждала незыблемость некоторых вещей в этом мире. За окном уже давно рассвело. Скоро потянутся покупатели… А сегодня они точно потянутся — интересно же, что тут было и чем все кончилось, ради такого можно и купить что-нибудь… Надо все-таки встать, прибраться и открыть магазин. Нерабочее настроение и бессонная ночь — еще не причина упускать грядущую небывалую выручку. Особенно в его положении, когда денег нет ни хрена, да еще и штраф опять платить надо. Давай, Витек, поднял задницу, взял веник… Вон уже даже стучит какой-то нахал, не может подождать до открытия! — Закрыто! Повылазило, что ли? — рявкнул Кангрем, сползая со стойки. Сначала надо, пожалуй, написать на дверях, во сколько магазин откроется, а то так и будут соло на барабанах тут исполнять все утро… Прихватив из-под прилавка кусок угля, которым он обычно писал на дверях всякие «закрыто до» и «откроется в», он отпер дверь и столкнулся нос к носу с назойливым стучальщиком, который никуда не ушел, а терпеливо ждал на крыльце ответа на свои старания. Эх, видать, рано размечтался агент Кангрем о спокойной жизни. Нет на свете никакого, на хрен, равновесия! — Ты что, уснул? — спокойно поинтересовался убас Кетмень, переступая порог. — Ну что еще? — измученно простонал Витька, пропуская господина начальника. А что он еще мог сделать? Выгнать, что ли? — Закройся и напиши, чтоб не стучали. Поговорить надо. С глазу на глаз. Кангрем обреченно кивнул, уже понимая, к чему идет. Кетмень действительно умный мужик. Если он не поверил двум раздолбаям, это еще не значит, что он поверил подозрительному мутанту Морковке. Да, он понял, что никаким шпионажем тут и не пахнет, но так же верно понял и то, что тут пахнет чем-то другим. И очень хочет разобраться, чем именно. Он уже один раз приходил вот так, в одиночку, «поговорить с глазу на глаз», когда Витькину лавочку посетил Повелитель. Но тогда разговора не получилось, да и не потребовалось — в помещении стоял полный тарарам, воняло свечами и ладаном, бегал, ахая и цокая языком, Бродяга Шварт и расхаживал полутрезвый Жан, оглашая дом сей очищающими молитвами, а сам Витька наблюдал за действом квадратными глазами — словом, было без всяких слов ясно, что хозяин вчерашним визитом удивлен и напуган. На этот раз все-таки придется объясняться. И если Кетмень не поверил в загадочных родственников, которые якобы забрали то, что видел док Шакериф… что ему тогда сказать? Убас уверенно прошествовал в комнату — то ли не желая вести важные разговоры в таком свинарнике, то ли стремясь к максимальному уединению. Грузно опустился на единственный стул, предоставив Витьке моститься на лежанке и смотреть на начальство снизу вверх. Неторопливо чиркнул спичкой, закуривая, и столь же неторопливо и обстоятельно перешел к делу. — Морковка, мы оба взрослые люди, и, надеюсь, ты не считаешь меня дураком, как и я тебя. Если я замял это непонятное дело и отпустил тебя, нарвавшись на конфликт с Хтыном, это не значит, что я тебе поверил. Это лишь значит, что я хочу знать правду. — А чего ж тогда отпустили? — вздохнул Кангрем. — Потому что правда заключается вовсе не в том, что ты шпион. Все-таки я не первый день тебя знаю и даже специально за тобой наблюдал одно время, потому как странный ты малость. Так вот, шпион из тебя, как из дерьма пуля, зато подобрать в пустошах калечного мутанта и приволочь в город — это для тебя запросто. И если тебе некуда его пристроить, ты обязательно оставишь его у себя, начхав на то, что это запрещено. Жалостливый ты не в меру, не иначе твои дружки-сектанты на тебя дурно влияют. — Ну так я ж не отрицаю, что мутант был… — начал Витька, и его тут же перебили на полуслове. — Ты сказал, что его уж неделю как нет. А это, приятель, вранье было, причем бесстыжее и нескладное. Я ж не только тебя знаю, я и своих ребят всех как облупленных… Тофи — парень трусоватый, стоило его прижать — и он тут же выложил все как есть. И о том, как они хотели твоим мутантом попользоваться, и как они про этот шпионаж тут же выдумали. Но вот что касается ерунды с исчезновением — тут он ни от одного слова не отказался. И наркотики ребята не принимали. Вот как ты думаешь, Морковка, за что бы им больше попало: за вымогательство и оговор или за неведомую дурь, от которой можно к тому же легко отвертеться — дескать, подсыпал кто-то, а мы и не знали? — Так что, — устало уточнил Кангрем, — вы теперь верите, что исчезающие на глазах люди существуют? — Я верю, что любое якобы чудо можно объяснить с точки зрения науки и здравого смысла. Существует гипноз, в конце концов. Морковка, не морочь мне голову. Ведь мутант у тебя здесь был. Его видел Шакериф, причем его описание совпадает со словами патрульных. Постель, на которой ты сейчас сидишь, была еще теплая, когда я вошел. И еще кое-какие мелочи я приметил. Здесь совершенно точно кто-то был меньше чем за полминуты до того, как мы вошли. Куда он девался? И как он это сделал, что у свидетелей осталась уверенность, будто он просто исчез в сером тумане? Кстати, что-то похожее на серый туман я тоже заметил, но подумал сначала, что здесь просто накурено. И что ему, такому умному, на это сказать? Правду — так не поверит. Отпираться бессмысленно, паразит даже постель успел пощупать, и никто не заметил! Прикинуться мебелью и сказать, что сам не понимаю, как? Убас вдруг вскинулся и быстро приложил палец к губам. Кангрем чуть повернул голову, проследив за его взглядом, и безучастно уставился на знакомый серый туман, из которого доносилась невнятная ругань на смеси двух языков.