Я люблю комфорт. А с ней мне комфортно. Я абсолютно уверен в ее чистоплотности и женском здоровье. Ее запах, фигура, голос –меня устраивают, а искать кого-то, чтобы снова приспосабливаться, слишком затратно. И к тому же, я — брезглив. Смотрю на губы Полянской, совершающие поступательные движения с моим пальцем и чувствую, как начинаю твердеть. Я — здоровый мужик и реакция моего тела на сидящую передо мной на коленях обнаженную женщину, закономерна. И не будь в моей квартире дочери, которой я обещал вечер в кино, я бы остался. Вынимаю из теплого влажного рта Катерины палец, и не церемонясь, вытираю о молочную простынь. — Не могу. Дочь ждет, — застегиваю ширинку и обвожу комнату взглядом, выискивая рубашку. — Познакомишь? — лениво улыбается Катерина, облизывая мой голый торс жадным похотливым взором. Мои брови взмывают вверх, и от нее это не укрывается. Полянская переворачивается на спину и начинает смеяться, отчего ее голая грудь потрясывается точно желе. — Романов, ты бы видел свое лицо, — накрывает руками глаза и лоб. — Как будто тебе сообщили, что ты проиграл дело. — Расслабься! Я пошутила! — веселится Полянская. А мне ни черта не смешно. Потому что, кажется, именно так намекают на отношения. Мы изначально условились, что не нарушаем личные границы друг друга, не переступаем черту дозволенного и не позволяем себе лишнего. На свою территорию я не пускаю никого. Когда я закрываю входную дверь своей квартиры, за ней я оставляю всё, что для меня дорого и важно. А сейчас там еще и моя ожидающая дочь. Порог моего жилища никогда не переступала женская нога, кроме дочери и уборщицы, приходящей два раза в неделю — пожилой азиатки Саури. Моя кровать никогда не знала тепла женского тела, а кухонный духовой шкаф по сей день остается девственно чистым. Вы же помните трех китов, на которых держится моя вселенная: работа-деньги-комфорт? Так вот, мой дом — это моя комфортная территория. Катерина находит мою смятую рубашку, а я брезгливо морщусь, потому что ненавижу, когда что-то выбивается из моей идеальности. — Давай помогу, красавчик! — подходит близко, набрасывает сорочку на плечи и принимается медленно застегивать пуговицы. Красавчик? Усмехаюсь, потому что как-то не вяжется с 37-летним мужиком. — Значит, я еще ничего? Не старый козел? Полянская отстраняется и замирает, глядя своим пронзительным судейским взглядом. Я готов вырвать себе язык, потому что Катерина всегда видит то, что спрятано глубоко в твоей голове, поэтому она и считается одной из лучших в судейской коллегии. — Романов, неужели нашелся кто-то, кто смог пошатнуть твою самооценку? Держусь ровно и непринужденно, потому что умею. Хмыкаю, показывая Полянской, что моя самооценка за адвокатские годы обросла такой броней, что пробить ее не сможет даже самое сверхмощное оружие. — Дочка что ли? — не унимается Катерина. Выдергиваю из ее рук полы рубашки и остервенело пытаюсь застегнуться самостоятельно. — Не дочка…— профессионально заключает Катерина. — Девушка? Образ сиреневолосой смутьянки непрошенным гостем возникает на пороге моего сознания, подкидывая картинки пригревшейся в моем автомобиле девчонки с огнями вечерней Москвы, отражающимися в крепком коньяке ее глаз, жадно разглядывающих освещенные городские проспекты. Ее не жеманные, а больше пацанские повадки и брошенное в конце «До свидания, Константин Николаевич», как разноцветные, приклеенные на монитор стикеры, напоминают, что в моей машине не женщина, а молодая девчонка. А я уже давно не мальчик, чтобы иметь право смотреть на нее с мужским интересом и мысленно подсчитывать нашу разницу в возрасте. — Да ладно, Романов? — Полянская складывает руки на груди, решая, что мое молчание — признак согласия, — и кто она? Уж не та ли новенькая из архивного? Новенькая из архивного? А! Светловолосая приятная девушка из архивного отдела! Понял. Но нет…у нее не сиреневые кончики шоколадных волос... Блть… — Кать, не говори ерунду, — раздражаюсь и тем самым скорее всего себя выдаю. — Мне пора. Распихиваю по карманам телефон, ключи от машины и портмоне. — Ну-ну, Романов, — Катерина не позволяет себя поцеловать на прощанье, демонстративно отклоняясь корпусом. Решаю не зацикливаться на этом факте, иначе можно было бы решить, что Полянская ревнует, а это значит, что наш секс без обязательств трещит по швам, а мне бы не хотелось нарушать свою зону комфорта. 11. Юля «Я уже внизу. Спускайся» Какого черта? Смотрю на очередное сообщение Мота и от гнева готова разбить телефон об его крашеную голову. Подхожу к окну и выискиваю черный гелек Свирского, но на территории парковки моего дома пусто. «Фиалка, я тебя жду, давай поговорим?» — вибрирует телефон в моих руках. Не хочу я с тобой разговаривать! Где ты раньше был? Когда я всю ночь субботы и воскресенья пыталась до тебя дозвониться? Где ты был сегодня, в понедельник? И почему решил объявиться только лишь к вечеру? У меня столько отчаянных вопросов, что, если честно, даже не хочется уже и ответы на них получать. Как же я зла! Я так зла и обижена, что с утра на занятиях по «Истории танца» удалила несколько наших совместных фотографий в соц сетях. После того, как Мистер Костюм благополучно доставил меня до дома, я всю ночь пыталась дозвониться хотя бы до кого-нибудь из ребят с телефона брата. Но встречали меня лишь долгие гудки, либо оповещения о том, что, абонент — не абонент. Ночь с субботы на воскресенье была немыслимо длинной. Кажется, я не спала ни минуты, плавая то к одной беспорядочной мысли, то к другой. В темноте ночи перед глазами всплывали картинки страшных людей в камуфляже и черных масках, сметающих всё на своем пути, но тут же образы менялись, и вот на меня уже смотрели карие ухмыляющиеся глаза с мелкими кисточками морщин в уголках. Надо же! У нас глаза одного цвета, но такие разные оттенки. Его карий — светлый, уходящий в янтарный, практически оранжевый, словно корица, а мой — практически черный, точно темная бездна. Сжимая под одеялом руку в кулак, я еще долго ощущала теплую мягкую ладонь в своей. Она большая и удобная, а еще очень нежная. У Матвея руки грубые, шершавые, приносящие дискомфорт сухими мозолями на подушечках его пальцев от частой игры на гитаре. Возможно, именно такими должны быть руки мужчины, а не мягкими лапками котенка, как у Костюма, но я не могла не представить, как эти самые ухоженные нежные руки могли бы касаться…трогать…ласкать… Потом кадры менялись, и переносили меня в машину, в которой даже дышать было страшно. Такая же вышколенная, роскошная и богатая, как и ее хозяин. Я казалась себе мусором в ней, от которого стоило немедленно избавиться. В разодранных колготках и тинэйджерской толстовке в таких машинах не возят. Так зачем он меня вызвался подвезти? Меня, в первую встречу обозвавшую его старым жмотом. Он — не старый. Он-мужчина. Мужчина, который успешен.