Я целый час, как идиотка, прождала Матвея, собираясь дальше слать его лесом. Смысл ехать в бар в ночь, когда завтра с утра на занятия? По крайней мере мне. Запах, который я уловила, когда оказалась в гелеке Свирского, так и не выветрился, становясь ощутимее при закрытых окнах. — Юлька, ну че ты в самом деле? — кипятится Мот, нервно постукивая по рулю. — Ты же не в Институте благородных девиц учишься. Сомневаюсь, что, если бы ты осталась дома, легла бы спать. Че я постоянно оправдываюсь? — Представь себе, да, легла бы спать, — фыркаю и отворачиваюсь к окну. — Я машину забирал из сервиса, задержался, так понятно? — раздраженно выплевывает Свирский. — А что с ней было? — поворачиваюсь к кашляющему парню и вижу, как Мот утирает рукавом нос. — Ты простыл что ли? — Да так, по мелочи там, — отвечает размыто и передергивает плечами. Снова сдавленно кашляет и ерзает в кресле, будто ему в задницу вогнали штырь с острым наконечником. — Матвей, ты заболел? — повторяю вопрос, так и не получив на него ответа. — Да че ты добаралась до меня? — орет Свирский так, что я подпрыгиваю в кресле. — Не ори на меня, — психую в ответ. — Всё, фиалка, прости, — Матвей отпускает руль и поднимает ладони, признавая собственное поражение. — Наверное, аллергия сезонная, — нервозно шмыгает носом. Прикрываю глаза и хватаюсь за дверную ручку, потому что Свирский резко выжимает педаль тормоза, чуть не вписавшись в Порше. — Блть! — орет Матвей и бьет по рулю кулаком. Его поведение заставляет включиться в работу ту область головного мозга, которая ответственна за чувство самосохранения. Я вжимаюсь в кресло и пробую аккуратно спросить: — Матвей, что с тобой? Мне страшно. Никогда рядом с ним во время езды не ощущала дискомфорта. Его резкая манера управления тачкой мне импонировала, разливая адреналин по венам. Скорость дарила ощущение свободы, но никогда…никогда я не чувствовала опасности за свою жизнь. А сейчас чувствую, что стою на обрыве, а мой парень меня не спасает, а только подталкивает. Свирский включает поворотник и съезжает с главной дороги на стоянку торгового центра. — Посиди в машине, фиалка. Я в аптеку сгоняю, от аллергии что-нибудь куплю. Его движения резкие, а глаза мечутся, избегая зрительного контакта со мной. Свирский быстро скрывается во вращающихся дверях торгового комплекса, а я закусываю губу и остервенело покручиваю на запястье подаренный Мотом браслет, который к этому образу ни к месту, но я обещала его надеть. Я хотела дать нам еще один шанс, но собираюсь бросить парня, возможно, действительно страдающего от аллергического ринита. Я веду себя как последняя сука, но я накрутила себя так, что перестала понимать, когда Матвей под дозой, а когда чист. Смотрю на двери, из которых вот уже полчаса выходит кто, угодно, но не Матвей. Слишком долго мой парень покупает лекарство, когда аптека находится на первом этаже торгового центра. Часы приборной панели показывают — 21:30, а мы еще даже не доехали до «Этажей». Потираю влажные ладошки, просовывая руки между коленей, чтобы согреть их. Машина остыла и мне становится зябко. Он появляется сразу, как только решаю завести движок и включить обогрев. Ловко запрыгивает в машину и расплывается сногсшибательной улыбкой. Он сияет ярче Полярной звезды и начищенного хлоркой кафеля. От возбужденного, психованного Матвея ни осталось и следа, и можно было бы порадоваться, если бы не одно жуткое но. — Малышка, замерзла? — хватает за голую коленку и больно сжимает в шершавой руке. Он не соизмеряет силы, его разум в дурмане, а на мне снова останутся синяки. — Так хочу тебя, фиалка, не могу больше, — стонет Свирский, притягивая меня свободной рукой за шею. Твою ж мать. Только не это. — Почему так долго? — отстраняюсь от парня и хочу заглянуть ему в глаза, которые скрывает полумрак салона. — Очередь, Юлька. — Покажи лекарство, — повелительно требую. — Зачем? Я уже выпил его, — непонимающе спрашивает Свирский. — Всю упаковку? — возмущаюсь и перехожу на крик. — Я, по-твоему, на дуру похожа? Где ты был, Матвей? — ударяю по панели, потому что не знаю, как еще выразить досаду и разочарование. Паническая догадка расползается отравляющей синильной кислотой по кровяному руслу, учащая дыхание и сердцебиение. — Сука, — не сдерживается Матвей, глаза которого наливаются черной ядовитой ртутью. — В аптеке я был. — Не ври мне, — отключаю тумблер безопасности и выпаливаю, не заботясь, что будет потом. — Ты принял дозу? Хлесткий удар по щеке обжигает скулу. Рефлекторно прижимаю холодную ладонь к месту удара, остужая горящую кожу. Мои глаза расширяются, и я не могу поверить, что это случилось. Кажется, Свирский тоже не верит, потому что лицо его исказилось ужасом и непониманием. Никогда…никто…меня…ни разу…не бил… Прикладываю вторую руку и чувствую, как горячие слезы тоненькими извилистыми ручейками стекают по лицу. — Ты сама виновата, — отворачивается и нервно хлопает себя по карманам, выискивая либо сигареты, либо свой вейп. — Ненавижу тебя, — плюю в лицо и дергаю ручку двери. — Пошла нахер, овца тупая, — заводит движок. Срываю с запястья браслет и бросаю мерзавцу в лицо. Пусть подавится своими подарками. Хлопаю дверью и еле успеваю отпрыгнуть от машины, когда гелек Свирского чуть не отдавливает мне ноги. Я еще в шоке. В глубоком трансе, когда боль не так ощущается. Но под колючими порывами ветра и мелкой дождливой сыпью быстро прихожу в себя, полностью осознавая случившееся. Я не плачу, но мне себя жалко. Медленно плетусь к главной дороге, застегивая пиджак, поднимая ворот и обхватывая себя руками. Меня знобит и потряхивает. Мимо проносятся машины, ослепляя вспышками фар. Мокрый асфальт отражает уличное вечернее освещение, когда иду вдоль широкого проспекта, глядя себе под ноги. Щека горит, но это пустяки, по сравнению с моим изнывающим от боли сердцем. Мне хочется вырвать его со всеми аортами и сосудами, и бросить в след Свирскому, так беспощадно с ним поступившему. По моим волосам стекает холодная вода, я размазываю ее вместе с тушью на лице и темно-фиолетовой помадой. Я похожа на дешевую шлюху, слоняющуюся по ночным московским улицам. Но мне все равно. Короткий, вкрадчивый клаксон автомобиля заставляет вздрогнуть и остановиться. Я надеюсь, что это не Свирский. Кто угодно, но только не он. 14. Константин Дворники автоматически срабатывают, очищая лобовое стекло от мелкого моросящего дождя. Мокрый асфальт создает мягкое сцепление шин с дорогой, погружая автомобиль практически в неслышное скольжение и легкое покачивание. В салоне фоном играет ненавязчивая музыка, а прославленная немецкая эргономичность создает тот самый комфорт, который так уважаю.