Он подходит медленно, словно крадется и боится спугнуть, а мне весело! — Стой на месте! Не шевелись, поняла? А я хочу ему насолить, хочу до дрожи! Его руки обнимают мои голые коленки, а я хватаюсь за его крепкие, как сталь, плечи. Сползаю по вздымающейся груди, но земли под собой не чувствую. Он сажает меня на бетон, вклиниваясь между моих раздвинутых ног. Мое короткое платье задирается неприлично высоко, но мне плевать, он закрывает нас ото всех своей широкой мужской спиной. Отпускаю туфли, и они с грохотом падают на асфальтную плитку, зато теперь я свободно обнимаю его обеими руками. Наши лица близко, но мне все равно приходиться запрокинуть голову. — Что же ты творишь, безумная? — шарит по моему довольному лицу своими пьяными глазами. — Сумасшедшая, бедовая зараза… Да я такая! И сейчас я безумно хочу его. Я, как изголодавшаяся мартовская кошка, притягиваю его за футболку и сама целую. Боже, со мной никогда такого не было. Эти искры…неужели он не чувствует это? Меня накрывает дикой волной, когда чувствую его вкус на своих губах. Чернично –ванильный десерт моих сигарет мне кажется дрянью, теперь мой любимый — мускусный грешный оттенок мужчины. Я хочу выкурить все его поцелуи. Все до одного. Хватаюсь за жесткие густые волосы, когда чувствую на своей шее совсем неласковые укусы, а потом прикосновение его алчных губ. Мимо нас проходят люди, и мы у всех на виду, но мне совершенно плевать. Обнимаю ногами его тело, хочу забраться к нему за шиворот, к груди и там остаться. Одной рукой Романов удерживает меня за спину, а другой оглаживает оголенное бедро. Я чувствую его желание, одно на двоих, убийственное. — Юлька, — шепчет где-то за ушком, запуская ворох мурашек. — Безумие какое-то. Блть… Стаскивает меня с парапета и ставит босиком на холодную плитку. Отстраняется, проводя рукой по волосам. Мы оба дышит надсадно, задыхаемся этим безумием, но остановиться не в силах. Я не могу, пусть даже не просит и не пытается снова сбежать. — Потанцуй со мной, — требую я. Он знает, о чем я прошу. — Сейчас же. Я настолько сошла с ума, что прошу его сама, умоляю… Устало усмехается. Нет, не смей! Даже не думай меня бросить с этими чувствами одну! — Я не танцую маленьких глупых девочек, — глядя в глаза, изрекает Романов. — А умных? — срывается мой голос. — А умная никогда не попросит об этом сама. Вот и всё. Глупая, маленькая дурочка — вот, кто я для него… — Пошел ты! — ору ему прямо в лицо. Хватаю свои туфли и хочу расквасить каблуками его холеную сдержанную морду. Ненавижу! Ненавижу! — Черствый сухарь! — Я тебя отвезу. — Пошел ты, — срываюсь на бег, как истеричка. Несусь вдоль Набережной, не оборачиваясь. Я не слышу его шагов. Потому что он не идет… *Саб-Зиро — ледяной ниндзя из Вселенной Mortal Kombat, владеющий силами льда. 27. Юля — С почином! — протягиваю Алке бокал с красным сухим. — Давай! — чокаемся с подругой. — Первый пошел! Сегодня мы с Рюминой сдали свои первые экзамены по специальностям на отлично и отмечаем это успешное событие у меня дома в кухне-гостиной. — Боже, ммм! — с набитым ртом закатывает удовольствием глаза Аллочка. — Это пищевой оргазм какой-то, — подруга уплетает фаршированные перцы, приготовленные моим братом. — Ну так что? На чем мы остановились? — Кажется… — задумываясь, вспоминаю, — на эректильной дисфункции, — со смешком выдаю я. Алка закашливается и обмахивает полотенцем лицо! — Звучит красиво! — хохочет Рюмина. — Если бы не было так печально. Это точно. Обсуждать предполагаемую импотенцию Романова с Аллочкой Рюминой — то еще увлечение! Я не удержалась и выложила единственной подруге, которой могу доверять, всё, что касается Мистера-Чертова-Костюма. Ну просто мне больше некому пожаловаться и спросить дельного совета, почему Черствый сухарь меня не хочет. И только Рюмина могла предположить, что потрясающий мужик Романов может быть импотентом. — Он — не импотент, Ал, — еще, вон, защищаю этого благородного козла. — Не хотеть тебя может только тот, у кого не стоит, — заключает Рюмина, делая глоток из пузатого бокала. — У него стоит. Я чувствовала. — Может, это его обычное состояние, ты ж не знаешь, какие бывают мужские патологии, — разводит руки в стороны Алка, а я прыскаю, представляя Костюма с постоянно стоящей штуковиной и радуюсь, что он — не танцор. А то всем известно, что им обычно мешает! — Он не похож на больного! — уже не сдерживаясь, ржу я так, что кусок узбекской булки изо рта вылетает. — Так по тебе тоже не скажешь, что у тебя слабоумие! — говорит Рюмина с таким уверенным лицом, что непроизвольно ей верю! — Зараза, — хватаю со стола оливку и бросаю в Алку. Обе поворачиваем головы в сторону звука, проворачивающегося в замочной скважине, ключа. — Антон, — сообщаю Алке и вижу, как подруга вдруг вся подбирается и расправляет плечи, спуская с одного короткий рукав футболки. Замолкаем и ковыряемся каждая в своей тарелке. Обсуждать при брате мужские бубенчики как-то не улыбается. Суриков, ступая босыми ногами, проходит в гостиную, бросает свой вечно хмурый недовольный взгляд на наш импровизированный девичник и открывает холодильник. — Привет, Антош, — мурлычит Рюмина голосом, от которого даже я завожусь. Брат достает пакетированный сок и прямо из горлышка начинает его жадно глотать. Ненавижу эту его манеру! — Ах, точно! Я и забыла, какой ты — мудак, — не получив ответного приветствия, продолжает Алка, с яростью сжимая салфетку. Антон молча убирает, уверенна, полупустую упаковку сока обратно и двигается из комнаты мимо нас. — Не подавись, — кивает на перцы в тарелке Рюминой и выходит из гостиной. — Сволочь, — себе поднос ругается Алка, покрываясь алыми пятнами. Я привыкла. У них с первой их встречи так. Мой брат — единственный человек, который не ведется на обаяние Рюминой, да он в принципе вообще ни на кого и ни на что не ведется, а чего она так вечно бесится из-за этого, мне не понятно. — Не понимаю, — сокрушается подруга, — как у одной матери в один день могли появиться два совершенно разных ребенка. Ты — такая яркая, шумная, активная, а этот же, — гневно зыркает в сторону выхода из комнаты, — сплошная депрессия ходячая! Согласна. Я сама иной раз об этом задумываюсь. Мы с Антоном — двойняшки, но это совершенно ничего не означает, потому что наши отношения сложно назвать родственными. Мы никогда с ним не были близки, и когда оба узнали, что родители нам купили евро-трешку на двоих в Москве, для того, чтобы мы друг за другом приглядывали, нашему общему огорчению не было предела. Из Астрахани мы приехали в столицу поступать вместе. Я — на высшее хореографическое, брат — в колледж. Я смотрела на него непонимающе: отучиться 11 классов, потерять два года и пойти на среднее профессиональное. Что у брата в голове — мне не понятно, ведь мы практически не общаемся, за исключением некоторых бытовых моментов. Единственным плюсом от проживания с ним можно считать то, что мой брат заканчивает последний курс поварского и кондитерского дела, а значит в нашем с ним доме всегда есть приготовленная еда! Черт, не буду скрывать, Антон готовит, я уверенна, как Гордон Рамзи*, хоть и не пробовала стряпню известного шеф-повара. А еще мы редко с ним пересекаемся дома. К моему великому счастью! Днем брат учится, а по ночам у него смена в ресторане, где уже как год он подрабатывает поваром-кондитером. Если бы мы еще и дома виделись, у меня бы поехала крыша. Я понятия не имею, есть ли у него друзья, девушка или какие-то другие интересы. Мой брат — молчун и интроверт, полная противоположность мне. — Сурикова, я не пойму, он что, до сих пор растет? — переходит на шепот Аллочка, отодвигая от себя тарелку с перцами. Прыскаю! — Мне кажется, он с последней нашей встречи еще на пару метров вымахал. — Не замечала, — пожимаю плечами и улыбаюсь. Мой брат высокий парень, согласна, а я — шмакодявка! — Наверное, на булках своих пухнет, — бурчит Рюмина.