«Я соберу себя по капелькам И душу рваную зашью. Мир разрисую свой по капелькам. На части горе раскрою. Начну смеяться я по капелькам, И зеркало простит меня. За отражение, по капелькам, За слёзы завтрашнего дня. Я вспомню, как писать, по капелькам. Слова, что с счастьем заплетаются. Я прекращу страдать, по капелькам. И вспомню, что мечты сбываются». Поэтические строки произвели на Мотю приятное впечатление, в них было столько горя и столько боли, в то же время столько силы, что она буквально ощутила в душе нестерпимую муку преданной женщины. А вот следующий стих отличался от предыдущего кардинально — и стилем, и чувствами: «Компания лучших друзей Решила найти клад, Первый был Берендей, С ними Мама и Мрак. Сонета, Плакса, Пчела И Тамплиер с косой, Спустились они в глубину, И Пчела не вернулась домой». Детские неуклюжие стихи почему-то вызвали у неё страх, и по телу пробежали мурашки. «Компания лучших друзей Не смогла воскресить Пчелу, За всех решил Берендей, И Мама пошёл в тюрьму». В эту минуту Мотя поняла, что нашла нечто ценное для их расследования. Она быстро оглядела целую стопку записей, среди которых были фотографии странного предмета прямоугольной формы. Он был похож на золотой слиток, каким его Мотя видела в кино, только ещё и украшен разными символами. Фотографий было несколько, словно незнакомый фотограф хотел тщательно показать предмет со всех сторон. Это всё надо было срочно отдать Алексею и Зине, возможно, именно сейчас этой детали как раз не хватает для расследования. Забыв про своё самочувствие, Мотя стала одеваться. В доме стояла звенящая тишина, а гостья безмятежно спала, летая в своих снах, обеспеченных ей большой дозой успокоительного. Первый порыв был разбудить Эндрю, чтоб он несколько раньше заступил на свой пост, но Мотя, немного подумав, решила, что она одна нога здесь другая там, никто даже оглянуться не успеет, а тем более проснуться. На улице апрельская ночь подтверждала статус весны, и ничего уже не напоминало о дневном солнышке и капели. Пальто грело, а вот нос и руки замёрзли сразу. — Стой, кто идёт, — буквально в двух метрах выросли охранники с огромной немецкой овчаркой. — Матильда Портнягина, — по-деловому представилась она и подмигнула красивой собаке, — я подруга вашей хозяйки, живу в гостевом доме, вас должны были предупредить. Мужчины ничего не ответили, только что-то невнятно заговорили в рацию. — Ребят, — начала объясняться Мотя, — мне надо в хозяйский дом на минуточку. — Зачем вам туда? — услышала она вопрос, прозвучавший за спиной. Обернувшись, Матильда увидела заспанного Максима. Волосы его были взлохмачены, а рубашка застёгнута не на те пуговицы, куртку же и вовсе он держал в руках. — Я не могу вам сказать, — ответила ему Мотя, потеряв интерес к охранникам с собакой, — тайна расследования, — шёпотом сказала она и старательно, чтоб он непременно заметил, подмигнула Максиму. — Пойдёмте, — покорно махнул головой водитель, надевая на ходу свою кожаную куртку, — я отвечаю за вас головой, поэтому одну ночью отпустить не могу. Тут не так близко, как кажется на первый взгляд. — Он махнул рукой охранникам в знак того, что всё решит. Моте стало жаль неуклюжего Максима за то, что вторглась в его сон, и попыталась разъяснить ситуацию водителю, пытавшемуся скинуть с себя последние остатки сна. — Понимаешь, Максим, — говорила Мотя, — в расследовании иногда необходимо быстро принимать решения. — Ну понятно, эт самое, я-то не против, вы только скажите, — покорно соглашался он. — Ты прекрати говорить «эт самое». — Мотя быстро переходила с людьми на ты. — Знаешь, ещё два года назад я тоже считала это нормальным, но поверь, это загрязняет нашу речь. Её надо убирать так же, как ты убираешь квартиру. Ты же человек, не обезьяна, чтоб так изъясняться, — она повторяла слово в слово речь Алексея, при этом ощущая себя сейчас очень умной. — Вот скажите, — видимо, и Максим почувствовал так же, потому что несмотря на Мотино «ты», продолжал обращаться к ней уважительно-почтенно, — вот то, что я Рыба, исправить уже нельзя, но ведь должен же быть хоть какой-то способ сгладить это, правда? — поинтересовался он осторожно, видимо, не надеясь на положительный ответ. Было видно, что это глубоко тронуло тонкую натуру водителя. — Видишь, в чём дело, — по-деловому ответила Мотя, она уже озябла и куталась в пальто. Тропинка была обычной лесной, без покрытия и указателей. Максим освещал небольшое пространство впереди фонариком телефона, вокруг же царила тьма. Было слышно только поскрипывание столетних елей на небольшом балтийском ветру. — Ведь лишь по знаку зодиака судить нельзя, — с полным ощущением погружения в материал говорила Матильда, — тут ещё имя много значит. Если оно героическое, то может помочь переломить нехорошую тенденцию, — вспомнила умное слова Мотя и очень погордилась этим. Не зря, значит, она ходила на курсы повышения ай-кью, что-то да осталось в памяти, которая, стоит добавить, у неё была очень изобретательна в выборе нужного и ненужного. — А у меня оно героическое? — с надеждой спросил Макс, и Моте стало его нестерпимо жалко. — Нет, но это не беда, — вдруг бодро сказала она. — Правда? — оживился её проводник. — Да, мы дадим тебе новое имя, и жизнь кардинально изменится, вот увидишь, — предложила свой рецепт Матильда. — Спасибо. — Словно гора упала с плеч этого маленького и пухлого молодого человека. Он повеселел и как-то даже сделался выше ростом. — А какое имя взять? — Ну это ты решай сам, — руки, в которых был драгоценный пакет с записками, околели и не слушались. — Вот кого ты считаешь героем? — спросила Мотя. Но проводник не успел ответить, дом появился неожиданно, не дав рассказать Максиму о своих героях, словно вырос из-под земли. Он утопал уже во мраке, только редкие окна светились ночниками. — Ты не знаешь, какие окна у моих друзей? — поинтересовалась Матильда, осознав, что, как всегда, в порыве чувств не продумала всё досконально. В час ночи она не могла зайти в дом. Позвонить тоже идея была запоздалая, выходя из дома ненадолго, она даже не подумала захватить с собой телефон. Как выяснилось, и у Максима, а он пока ещё был Максим, тоже его не оказалось с собой, только рация. По ней он и узнал от охраны, что гости живут в правой башне на втором этаже. Мотя не привыкла просто так ретироваться из сложных ситуаций, поэтому стояла и прикидывала, что же можно сделать. Второй этаж только так назывался вторым, по сути это был первый, слегка возвышаясь над цокольным. — Может, камень бросить, — предложила она больше себе, чем Максу, тот был озадачен поиском нового имени и ничем ей не помогал. — Нет, а вдруг ребята ошиблись, и вы кинете в комнату кому-нибудь другому, — возразил он, — охранники говорили, что услышали об этом в столовой, но ведь это не точно. — Согласна, — разочарованно махнула головой Мотя — тогда переходим к акробатическим упражнениям, — и так вздохнула, что Максиму, который ещё не знал, что она задумала, почему-то стало очень страшно. Только когда Матильда взобралась ему на плечи, он понял, что имела в виду. Но этого оказалось мало, чтоб достать до окна, на плечи пришлось встать. Опершись о стену, Матильда стала подниматься, потихоньку перебирая руками по красивым красным кирпичам. — Матильда, не наступите мне на уши, — просил снизу Максим, — они у меня и так лопоухие, а я ещё жениться хочу. — Уши в супружеской жизни дело десятое, — отвечала, запыхавшись, она, — но я буду с ними аккуратнее, — уверяла его Матильда. Когда она добралась до окна, то кровь ударила ей в голову и от картинки, что предстала перед глазами, стала задыхаться и жар покрыл её тело, заставив забыть о морозе. У Моти совсем вылетело из головы, что она стоит на чьих-то плечах, и, не в силах больше смотреть вглубь комнаты, девушка оттолкнулась от подоконника, намереваясь сделать шаг. — Лёня Голиков! — крикнул Максим, приведя Мотю в чувства. — Что, не поняла? — ища равновесия, спросила Мотя. — Мой герой Лёня Голиков — пионер, он спасал людей, сопровождая обозы с продовольствием в блокадный Ленинград. Может, став Леонидом, я тоже смогу кого-нибудь спасти.