На пересдаче с комиссией она все равно не поставила Жене пять, хотя та проработала материал ничуть не хуже, чем курс физики. Вопреки энтузиазму других математиков, эта злыдня настояла на тройке и со скрипом смирилась с тем, что Евгения Чернецкая все-таки останется в этой школе, перейдет в одиннадцатый класс и окончит ее. А что поделать, выгнать Женю уже было не в ее полномочиях: преподаватели просто уже не верили, что внезапно блестящий физик может быть провальным математиком. Так не работает. На самом деле Женя не была ни тем, ни другим. Она просто любила учиться тому, что интересно, и делала это в меру собственных способностей, которые были в равной степени хорошими по многим предметам. - Это я-то, легенда? - усмехнулась она на вопрос подопытного. - Знал бы ты, что было на самом деле... - Но ты же все пересдала с двоек? - не унимается паренек. - Ну, пересдала. С блеском. На все допвопросы, которыми меня мурыжили, ответила без заминок. И в одиннадцатом классе уже никого не подводила. Только едва ли от этого стало проще выживать среди тех, кто так и не повзрослел, но обзавелся властью, чтобы отрабатывать свои психологические проблемы на детях, стравливая их и наслаждаясь зрелищем. Кажется, именно так охарактеризовал ситуацию Женин отец в личной беседе с директором и той самой преподавательницей по математике - на таких повышенных тонах, которыми владел лишь он один. Что ж, отец мог себе позволить не только применять такой тон - но и быть с этим тоном услышанным и воспринятым нужным ему образом. Эти люди декларировали, что растят особую касту людей - гениев, вундеркиндов, способных бороться за выживание и непременно побеждать. Покорителей мира, людей государственного мышления. О да, все, с кем Женя училась, действительно оказались особенными. Высокомерными снобами, ставящими себя настолько выше других, что те должны падать ниц, пока они будут оплевывать их склоненные головы. Недоверчивыми злыднями, чующими подвох в каждом живом существе, включая ближайшее окружение. Разобиженными на весь мир, что он не кладет все к ногам их эгоцентричного великолепия, которое должно считываться вне зависимости от действий. Неспособными взаимодействовать с кем-либо "другого теста", и потому вновь и вновь блуждающими по кругу старых знакомств, от которых и тошно, и радостно, ведь с кем еще можно поупражняться в сарказме или уничижительном остроумии. Кто еще будет терпеть и выдерживать их, особых людей, так высоко поднявшихся над миром, который живет, функционирует и, что удивительно, радуется, абсолютно не замечая "касту избранных"? Конечно, только такие же, из того же самого инкубатора, откуда все они вылупились. Все, и сама Женя тоже. Именно поэтому в первые два года после окончания школы происходит удивительная вещь. Они, никогда не любившие друг друга, не имевшие ровном счетом никаких общих интересов, внезапно объединяются в своей неприкаянности и ностальгии по тем дням, когда все пауки копошились в одной банке. Они вновь и вновь бегут туда, в стены альма-матер, прогуливая пары, цепляются за каждую возможность посетить родные стены, в которых им давно уже никто не рад. Когда приходит это осознание, когда исчезают стены "родного дома", остаются только они - странные, потерянные люди, не готовые отпустить "великое" прошлое. Люди, которых ничего, кроме этого прошлого, не связывает, и которые категорически не способны смотреть в будущее. В начале третьего курса, сегодня, Женя, видимо, появляется в школе последний раз. Надо ней уже сгустились тучи - в группе, посвященной их физмату, зарегистрировались учителя и прочитали ее резкие и, что уж таить, не очень цензурные высказывания в свой адрес. Она делала это сознательно, ей хочется идти вперед, но прежде развенчать мифы, выплеснуть мнение в лицо героям и выйти из претенциозного мирка элитной школы, громко хлопнув дверью. Ей, в конце концов, девятнадцать, и подобные действия кажутся логичными и уместными. Женя знает, что вот-вот навсегда покинет стены, принесшие ей моменты триумфа и горя, счастья и отчаянья, исполнившихся надежд и неизбывного разочарования налегке, оставляя с собой искреннюю благодарность тем, кто этого заслужил, и презрение в адрес тех, кто пытался на ней самоутвердиться. Ей хорошо и легко, потому что светит солнце, и передо ней - жизнь, полная настоящего, а не навязанного суррогата из ничем не подкрепленных амбиций. Она не хочет ничего помнить или забывать, не испытывает сожалений. Пусть о ней думают, что хотят, пусть обсуждают каждое слово, внешний вид, стиль одежды, размер задницы, личную жизнь или количество выкуренных в день сигарет. Она думает о том, что завтра идет в кино со студенческими друзьями, чтобы слушать их забавные, искренние, немного детские, не пропитанные желчью шутки о новом боевике по комиксам, улыбаясь и радуясь. Ей удивительно хорошо и легко, потому что она наконец-то освободилась. Ей так кажется. Так хочется. Она еще не знает, что все изменится, что в душе со временем останется место лишь для светлых воспоминаний. Учителя, с которыми не сложилось, отступят на дальний план, а теплота и искренняя, всепоглощающая благодарность к Истинным Педагогам из той же самой школы расцветает с новой силой, над которой уже не будут властны ни время, ни обстоятельства. Не сразу, но она вновь научится смотреть на школу ясными глазами и чистым сердцем, без призмы пережитой боли. При прогулках по "местам боевой славы" перестанет щемить и сводить лицевые мышцы от готовых слез отчаяния, но в ушах зазвенит счастливый смех, песни, спетые под гитару, минуты триумфа у доски и на экзаменах, и то, как день за днем ноги несли ее в горячо, болезненно любимую школу так, как никогда не несли и не понесут ни в одно другое учебное заведение. Женя не знает, что в двадцать пять лет не будет помнить почти ничего, связанного с учебой в университете, но по-прежнему сможет восстановить в памяти каждый прожитый день в стенах своего физмата. И тем более, она даже не догадывается, что в тридцать лет будет гордиться тем, кто она есть, во многом потому что это заслуга школы, учебного заведения с особым духом, посылом и настроем. Школы, которая действительно не для всех, а только для лучших из лучших, избранных, особенных, привыкших идти вперед, преодолевая любые препятствия, падать, но подниматься и забираться еще выше, мыслить вне стереотипов, ставить цель и покорять ее, во что бы то ни стало, достигать результата и никогда не останавливаться на достигнутом. Она будет гордиться собой, тем, что поступила в этот физмат после многих лет гуманитарной школы, и каждый год с колоссальным трудом поступала из класса в класс, преодолевая барьер из упущенной математики, сонм стереотипов, неверия и отторжения, зависти и засовывания палок в колеса. В тридцать лет она будет говорить, что пройти эту школу - школу жизни - с блеском, честью и победой, не сдаться и не свернуть, было одним из самых правильных выборов в ее жизни. Но сейчас ей девятнадцать, и она помогает учителю истории принимать зачеты по 30м годам XX века в России. И серьезный десятиклассник с пытливыми глазами спрашивает: - Это ты - легенда школы, девчонка, которая с двоек все на пятерки пересдала за две недели летом? Девчонка, которая все пересдала на пятерки и с тех пор не только поняла, но и всем сердцем полюбила физику. Девчонка, которая три года подряд победоносно защищала честь лицея на Всероссийском Ломоносовском турнире по истории, и к последнему звонку написала проникновенные стихи в адрес всех своих любимых учителей. Девчонка, которая очень любила учиться и в свободное время предпочитала читать энциклопедии, а не художественную литературу. Девчонка, которую не принимали и осуждали все, кому не лень. Девчонка, у которой долгие годы совсем не получалось находить друзей. Девчонка, которая очень много плакала, курила, боролась, но побеждала и шла вперед с гордо поднятой головой, даже если гордиться было нечем. Девчонка-сноб с ярко выраженными мужскими чертами характера, высокими требованиями к окружающим и еще более высокими к самой себе. А что поделать, с волками жить - по волчьи выть. Девчонка, которая все-таки в итоге выросла в успешную женщину, знающую, чего хочет, и как это получить. Стопроцентный продукт своего инкубатора "особой касты людей". Продукт любимого, родного физмата. - Да, это я. Вечер, мысли и немного Булгакова «Этим и кончилось, мой ученик. Все кончилось, и все кончается»,- сказала Маргарита, сочувственно глядя на Иванушку. Да, на нашей планете кончается все. Абсолютно все. Боже, Боже, что вечно под этой неистовой луной? – восклицаю я, простирая руки к небу. И в этот же момент что-то отвечает мне, что-то чуждое, глухое, но отчетливое: Человек! Человек и его разум. Сколько нас создано? Миллионы людей, дерзких и красивых, сильных и слабых, разных, как планеты и схожих, как капли воды… И всем нам хоть раз в жизни приходит в душу странное томление, навязчивая идея, выливающаяся в один наивный, но четко выраженный вопрос: «Кто мы? Зачем живем?» И тут большинство теряется, либо находит ширму, простую отговорку, дабы не вдаваться в тяжелую философию… Я отошла от зеркала. Оно опять не показало мне ничего, кроме меня самой. Но в этом-то и весь вопрос: кто я? Что я? Что скрывается внутри сей странной оболочки? Ах, зеркало, зеркало! Как хочется разбить тебя и всю эту нелепую жизнь вместе с тобой! Свободы, свободы! Пусти меня к таким же, как я! Но нечто человеческое, все еще живущее внутри, невольно содрогается, и вспоминается всеми забытое: «Вот видишь, как мало хорошего в тебе осталось…» Если человеческое есть благо, то что осталось от него? Душа рвется ввысь, неведомо куда,ей нужно новое, доселе незнакомое… Одно она знает точно: подальше, как можно дальше от этого опостылевшего тела. Ее переполняют странные чувства, неясные эмоции и волнения, терзающие зыбкую материю, из которой она состоит. Чем вызвана ты, неистребимая тоска? Зачем ты мучаешь несчастную душу? Уж не хочется ли тебе покоя, подобно твоим любимым героям, которые вошли в твою жизнь и вряд ли выйдут из нее? Нет! Нет! – кричишь ты, усиленно размахивая руками. Тогда скажи, чего тебе надо? Неужели не желаешь простого человеческого покоя? Покоя, длиной в вечность? Молчишь? Молчишь… Трудно признаться, да? Ну скажи, скажи самой себе, что в тебе слишком мало жизни! Боишься? Но чего? Людей, их непонимания? Да ведь ты привыкла к этому, давно… Важны ли тебе люди? Нет, - отвечаешь ты. Хочешь ли ты счастья с ними? Ах, тебе ли не знать, что это невозможно для тебя! Родная, пора бы уже запомнить, что люди любят людей, а не людям подобных теней, вроде тебя... Да, я знаю, - твердишь ты. Да, знаешь ты, твой разум, твоя печальная душа. Но не хочет знать этого сердце, твое человеческое сердце. Но ведь мы справимся с ним, правда? – робко шепчешь ты. Кто эти «мы», которых ты зовешь? Кто эти причины непонятной тоски, сжимающей тебя? А ведь согласись, что тебе не нужны ни людские страсти, ни человеческое счастье… Ты ищешь таких, как ты сама, ведь так? Ищешь и не находишь. А вокруг только люди. Люди, не принимающие тебя. Для них ты зла, загадочна, пугающая, странна и непонятна. Они хотят искоренить твою нечеловеческую природу, пугая тебя шизофренией… Не бойся. Это нормальное явление для твоего мира, мира таких, как ты… Милая, славная, верь, ты найдешь их! А если нет? – терзаешься ты. А если нет… Увы, я не знаю, что тебе ответить. Ведь я – это ты. И именно я их ищу, и мне сковывает душу непонятная, необъятная тоска, похожая на муку, неясную и мучительную. Я хочу сидеть и смотреть на луну, шепча путанные, одной мне понятные фразы… Так же, как около двух тысяч лет сидел, грустно вперив глаза в небо, жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат. А они, эти непонимающие, эти чужеродные, странные, меряющие ценности человеческих взаимоотношений слушаемой музыкой и посмотренными фильмами, об этом даже не читали. Спасибо, что к своим четырнадцати годам прочитали хотя бы "Гарри Поттера" и "Властелина колец". Хоть о чем-то можно поговорить. Можно было бы поговорить, не будь ты новенькой в девятом классе школы, а значит, автоматически изгоем. Но ничего, ничего. Ты найдешь тех, кого ищешь, и то, что ищешь. Не в людях, так в книгах. Не в тех, что уже написаны, так в тех, которые напишешь сама. А как только ты напишешь хоть одно законченное произведение, тебе больше никогда не будет одиноко. Только ты этого не знаешь. Не знаю и я. Но мы - ищем, а значит, рано или поздно обязательно найдем. И лучше бы рано, чем поздно. Конкурс стихов Каждый триместр у них в школе выпускали газету. Странного цвета, непременно сине-голубыми чернилами, мелким шрифтом. Читать было тяжело для глаз, но интересно. Выпуск обязательно имел какую-нибудь главную тему, которой все подчинялось. В этот раз почему-то выбрали поэзию.