Теперь она была совсем другой. Полностью мимикрировала под мужа. Когда он спал, не разговаривала по телефону, с Региной говорила шепотом и ходила на цыпочках - даром, что в большой квартире могли мешать какие-то звуки, сказанные в дальней комнате. Он включал музыку, которая ему нравилась, на ту громкость, которая была ему комфортна, и мама не выключала радио, не убавляла звук. Мама больше не работала в большом бизнесе и предпочитала проводить выходные с ним на даче, а на новый год тихо сидеть за скромным, не сказать бы аскетичным столом, потому что он был поборником ЗОЖ. Мама больше не пекла ни блинчики, ни торт "Наполеон", ни татарский баурсак, не пила ни шампанского, ни вина, ничего и уж точно не курила кальян при каком-нибудь корпоративном случае. Регина понимала, что если бы мама хотя бы на 10 процентов вела себя с папой так, как с отчимом, он бы никогда никуда не ушел. Особенно к бывшей однокласснице, которая выглядела лет на десять старше него самого. Ну, может быть, на пять, хорошо. Так или иначе, Регине не нравилась та женщина. Даром, что отец был женат на ней уже лет пятнадцать. Той женщине Регина тоже не нравилась - они так и не нашли общий язык. А, между прочим, зря: если бы не Регина, едва ли ей перепало бы счастье быть за отцом замужем. Он ведь, кажется, от матери и уходить-то не собирался. Так, добирал что-то на стороне, а может, и не добирал в системе, а сходил добрать разок-другой. Отец, кажется, до сих пор винил ее за ту ситуацию. Сам виноват: нечего было брать дочь в подружки и сообщать такие вещи. И ведь дело тоже было под Новый год. Кажется, с тех пор она и возненавидела этот праздник. Тогда нужно было насторожиться сразу. Обычно такие вещи никогда не упускались из виду, но, к сожалению, на тот момент Регину совсем поглотили другие заботы. Второй курс превратился в откровенную катастрофу, напичканную абсолютно неинтересными предметами, первые официальные отношения с мальчиком, который нравился, но не так сильно, как другой, рушились, как карточный домик, и нужно было срочно подыскивать ему замену, чтобы не упасть в грязь лицом. Поэтому когда отец начал усиленно играть песни на гитаре вечерами, выпивать и, когда развяжется язык, выдавать новые подробности своих самых первых отношений, времен старших классов школы, тревожный звоночек не прозвенел. Регина просто пела вместе с ним, думая о том, как безвозвратно и неправильно изменилась жизнь их семьи в кратчайшие сроки. До такой степени, что уже не то, что не хотелось проводить вместе праздники - никто не хотел находиться рядом под одной крышей. Ругань, скандалы, по ерунде, на пустом месте, ор выше гор. Потом он начал пить. Как-то уж слишком много и часто. Не ночевал дома, ходил в баню с армейским другом каждые выходные, когда возвращался - несло отвратительным перегаром. А в последнее время стало как-то наоборот - слышался запах выстиранного и выглаженного белья, что никак не вязалось с мужской гулянкой. Регина не знала, замечает ли это мама - на тот момент они с отцом не разговаривали, если не ругались, и спали в разных кроватях. А потом как-то раз он вернулся глухой субботней ночью совсем никаким, не стоял на ногах и не вязал лыка. Рухнул в кресло, там бы, наверно, и уснул, но раздался звонок на мобильный. Женский голос, слишком хорошо слышный им с мамой, выражал крайнюю обеспокоенность тем, где он и как, а также умолял приехать и не пугать ее. В ответ отец говорил много и бессвязно, не особенно понимая, где находится - как и положено вдрызг пьяному человеку. Он назвал имя - то, которое я и так слышала довольно часто, потому что оно принадлежало девочке из далекого школьного прошлого. Маме, впрочем, послышалось другое. Созвучное. По ее обескураженному лицу Регина безошибочно поняла, что самое простое, пошлое и банальное объяснение маме в голову не приходит. А ей пришло. Пазл сложился. Но нужно было удостовериться. Наутро у отца отчаянно болела голова, но Регина была непреклонна. Сидя в "Идеальной чашке" с ненавистным ей на тот момент кофе, который почему-то с неописуемым восторгом пьют все взрослые, она задала один единственный вопрос. Кто она. Эта женщина. Оказалось, что она - это Она, та самая! Из времен туманной юности. Овдовела и пришла на встречу класса, и они впервые встретились - спустя тридцать пять лет, невероятно! И она, конечно - о чудо, чудо! - до сих пор его любит. Ага, все эти годы! Смотрит, как в десятом классе! Всю жизнь его, папашу, ждала и думала о нем, не забывала! Жила, правдаЮ при этом в браке, растила двоих детей и дальше бы жила, но вот муж помер. Ах да, оказывается, когда он ее бросил, в юности, она два года страдала чуть ли не в больнице лежа. Вот это любовь! Настоящая! Длиной в жизнь!Ух! "Мы сами себе сочиняем и песни, и судьбы", - пронеслась в голове Регины строчка из песни Окуджавы. Она выдохнула и, молясь, чтобы голос звучал спокойно, спросила, что он планирует делать дальше. - Я точно буду с ней спать, - ответил отец, вперив в дочь тяжелый и совсем не родственный взгляд. - А с твоей матерью разберусь. Они вернулись домой молча, он - во власти похмелья, она - в нелегких думах. Чувство боли притупляло рациональный здравый смысл. Каждый заслуживает счастья, думала Регина. Единства и семьи у нас практически нет, один сплошной скандал и мучение, это давно пора заканчивать. Им обоим станет лучше. Маме будет больно, но это честно. Измене не было места в доме - не будет и сейчас. А завершить одно перед тем, как начинать другое - правильно. Отец заслуживает быть любимым. Мама - заслуживает ничуть не меньше. Больно. Но - такова жизнь. Что ж. Регина усмехнулась. Кто бы тогда ей подсказал, что разобраться - это совсем не обязательно вот так, благородно, мужественно, радикально. Оказалось, что папино "разобраться" - это навешать маме на уши лапшу об их отношениях друг с другом, которым нужен новый старт, о сложном этапе и прочей ерунде, а самому жить на два дома, бегая к любовнице на выходные. Мама ему поверила - а Регина не могла смотреть ей в глаза, скованная самым гадким секретом, который только можно вообразить. Она держалась долго, кошмарно долго. Около месяца. Прогуливала учебу, отвлекала себя безбожными пьянками с кандидатом на пост следующего официального молодого человека. Но за пару дней до Нового года, когда мама взялась привычно делиться своими мыслями с ней и оправдывать, объяснять поведение отца совсем с других сторон - с тех, где его нужно пожалеть, простить и стараться быть для него лучше и делать его счастливым - Регина сорвалась. Так жестоко обманывать маму, ее прекрасную, величественную, сильную, яркую, совершенную, особенную маму, делая из нее наивную дурочку, она никому не позволит. Никогда. Слова сами вырвались изнутри, вместе со слезами из глаз, с дрожащим голосом, который напоминал какой-то отвратительный фальцет. Мать раздавлена. Отец обвиняет во всем Регину, говоря: ладно, ты меня ни во что не ставишь, но за что ты свою мать так сильно ненавидишь? Какая фантастическая жестокость - добивать ее такой информацией! Маме потом запоминаются именно эти слова, и она очень долго видит в Регине отцовский слепок, и отношения между ними абсолютно ни к черту до тех пор, пока не появляется отчим. Пока мама не превращается в другую женщину, которую Регина раньше никогда не знала. Эта другая женщина способна слушать и слышать - своего мужчину, который по каким-то непонятным причинам оценил Регину очень высоко, очень к ней проникся и стал относиться лучше, чем родной отец. На тридцать лет даже подарил денег, чтобы она купила себе новый макбук. Приличная сумма. И все равно Регина не любила ездить к ним на Новый год. Категорически. И в гости приезжать тоже не любит. Зато очень любит изображать из себя маму, будь то работа или отношения с людьми - ту маму, которая ее вырастила. Ту маму, которую она всегда считала совершенной женщиной, настоящей, прекрасной и на которую очень сильно хотела быть похожей. Внешне, внутренне, в плане жизненной энергии, экстравертности, кипучего энтузиазма, легкости во взаимодействии с окружающими. Во всем. Всегда. Может быть, поэтому она уже давно перестала краситься в блондинку и утемнилась до темного шоколада. Так ей все говорили, что она похожа на маму. Но маме, почему-то, как раз не нравилось, что Регина теперь такая "черная". Ну, что поделать. Конечно, она уже была давно в том возрасте, когда новые годы и не должно хотеться встречать с родителями. Должны быть свои люди - а точнее, один единственный свой человек, и больше, на самом деле, никого и не нужно. Но вот с этим как-то не складывалось и не складывалось, вот уже сколько лет. Она влюблялась. В нее влюблялись. Но кто-то оказывался женат, кто-то жил в другом городе и не собирался ничего кардинально менять в привычной обустроенной жизни. А кто-то, даром что ровесник, все еще считал, что интереснее встречать Новый год с закадычными друзьями, а не с девушкой, с которой только что начали завязываться отношения. Если, конечно, это отношения. А не - как он выразился? - классный секс, классная музыка, классная дружба. Но, наверно, не настолько классно, чтобы провести вместе ту самую ночь с 31го на 1е. Да и черт с ним. Пусть остается в старом году. Это несерьезно - Регина прекрасно это знала. Не так серьезно, как мужчина, которого она любила пять лет кряду, но который в итоге, разведясь и объявив, что решился быть с ней, после прекрасных совместных выходных, когда уже договорились чуть ли не съезжаться и жениться, без каких-либо объяснений ушел в тень, завел себе другую женщину и просто пришел на вручение премии с ней. На Регининых глазах. Даже не так серьезно, как еще один мужчина, с которым они молниеносно и безоговорочно упали друг в друга с первого взгляда и интересного разговора за бокалом вина на другом мероприятии несколько лет назад, но ничего из этого не вышло. Кроме мимолетного бурного романа, редких встреч с ошеломляющими искрами, многих откровенных, искренних переписок и нескольких пропущенных им рейсов на обратный самолет, потому что напивался с горя из-за нее в аэропорту. Она как-то раз, года через два, когда он, сидя напротив и глядя ей в глаза, признался в том, что влюбился - хотя не верил, что подобное возможно после сорока с лишним - спросила его, почему же тогда у них ничего не вышло. - Потому что я тебя не выбрал, - ответил он. - И никогда не выбирал. Ты же знаешь. Вот и этот, малолетка, тоже не выбрал. По каким-то своим причинам. Не выбрал встречать с ней Новый год. А она выбрала удалить его номер и аккаунт отовсюду, предварительно заблокировав. И теперь ей оставалось только пить шампанское, молча глядя на часы. Старый год уходил. Новый приближался. Мандарины заканчивались, но в холодильнике есть еще. И шампанского целый ящик. Такой он, новый год сильной независимой женщины. Куранты, желания, которые не сбудутся и вообще сотрутся из памяти через 365 дней. Шампанское, которое она сама себе открывает и наливает - четко, поставленной рукой. Петарды на улице, веселые крики и смех людей, которые отмечают праздник в компании близких. Ленты соцсетей, пестрящие символичными картинками или фотографиями довольных лиц. "Иронию судьбы" включить, что ли. Хотя смысл. Дело к вечеру, за бутылкой шампанского и рефлексией время пролетело незаметно. Теперь уже только ждать поздравления президента. Или не ждать? У нее же все равно нет телевизора. Порвать шаблон - так до конца. К черту "Иронию". Или вообще не встречать Новый год, а лечь спать и просто проснуться 1го января. Ладно, президента игнорировать не будем. Вдруг чего интересного скажет. Регина включила онлайн-трансляцию Первого канала. Скоро начнется. Задумалась и решила все-таки переодеться в красивое платье. Ну а что, почему бы и нет, новый год же. Можно и украшения надеть. Какая разница. И туфли. Новые, которые еще ни на каком мероприятии не отгуляла. Ведь все-таки новогодняя ночь. В нее, говорят, чудеса случаются. Кто знает, может быть кто-то все-таки позвонит в дверь и спонтанно нагрянет к ней с бутылкой виски. Хотя бы сосед из квартиры напротив. В самоизоляции они как-то вместе пили и пели песни. Хорошо было. Безо всяких. Может быть, и сейчас будет хорошо. Ведь это же хорошо, вдруг подумалось Регине, что все ее близкие живы и здоровы. Оба родителя, пусть и не вместе, но вполне довольны жизнью и счастливы. Есть подруги, друзья. Есть крыша над головой. Есть, на что праздновать. Может быть, это и есть - главное, а больше ничего и не нужно по большому счету? И может быть, не надо собирать эти столы, подводить чертовы итоги, строить какие-то планы, загадывать двенадцать желаний на каждый бой, а просто поблагодарить? Жизнь - за то, что она есть, уж какой бы ни была; судьбу - за то, что она не самая поганая; ковид - за то, что не убил; родителей - за то, что родили и воспитали так и именно такой, потому что другой быть и не надо, и не хочется, а значит, по большому счету, все сделано если не правильно, то хотя бы так, как было нужно в тот момент времени и в тех обстоятельствах... так ведь? Регина улыбнулась своим мыслям и сочла их отличными. Поблагодарить - всех и за все, и пожелать, чтобы дальше было не хуже, а по возможности лучше. Но одно единственное желание она в этот раз все-таки загадает. Чтобы следующий новый год одной встречать не пришлось. Серьезный разговор Вообще-то Алексей ему нравился. Нормальный такой мужик. Интересный. Умный. Разносторонне образованный. Но романтичный, излишне романтичный. Не по адресу он сюда, ох, не по адресу. Ничем это хорошим не закончится. Поэтому Саня пил уже третью рюмку коньяка, внимательно глядя на своего собеседника, периодически глубоко вздыхал и качал головой. Алексей уже полчаса кряду рассказывал ему, как прекрасна их общая знакомая. Его глаза блестели и сияли, как у пятнадцатилетнего мальчишки, он улыбался, и на щеках появлялись те самые ямочки, о которых, в свою очередь, вдохновенно, с каким-то особым трепетом, ему повествовала их общая знакомая. Хотя «знакомая», конечно, не совсем правильное обозначение их взаимосвязи. Алексей нравился Кристине. Очень нравился. Опасно нравился. Саня знал эти симптомы. Слишком хорошо и много лет. Эти смущенно опущенные веки, из-под которых нет-нет да и вырывается огонь, неровный, волнующийся, как пламя свечи, когда она говорит об Алексее. Она становилась невозможно хорошенькой, и если бы могла видеть себя со стороны, сама бы сильно удивилась. Не то, чтобы в целом она не была хорошенькой - ее можно было даже красивой, даже, пожалуй, очень красивой, но это если язык повернётся. А то его ещё и вырвут ненароком. Но чаще язык сам примерзал к небу, натолкнувшись на суровый взгляд больших серых глаз из-под не менее суровых бровей. Нет, не бровей - с бровями все было отлично. Суровость добавляли надбровные дуги. Или, может, и они не при чем. Может, все дело в ее характере и недоверчивости. Так или иначе, лишний раз назвать Кристину красивой язык не поворачивался. А когда она говорила об Алексее, становилась хорошенькой. Невообразимо хорошенькой. И какой-то очень молоденькой. Очень нежной. И очень, очень сексуальной. Плохие симптомы. Тревожные. Понаблюдав за ситуацией несколько недель, Саня принял решение встретиться с Алексеем лично. Разговор предстоял серьёзный. И сложный, потому что Алексей ему нравился.