Но грезы так и остаются грезами. Хоть Ли и не хочется оставлять лучшую подругу и предмет своего романтического интереса наедине, она уходит в парикмахерскую. Конечно, Грейс старше Ноа и вовсе не пытается его завлечь, но все же… В голове у Ли полный хаос, сердце так и норовит выскочить из груди. Будто ребенок, подслушивающий взрослых, она прижимается ухом к двери и напрягает слух. Грейс смеется. Ноа тоже. Ли делает шаг назад, почему-то чувствуя себя преданной. Гонит прочь глупые мысли. Да, Ноа и Грейс – друзья, но не это ее тревожит. С ней самой он никогда так не смеется. Их отношениям далеко до подобной беззаботности. Впрочем, таких беззаботных отношений у самой Ли нет ни с кем, кроме Грейс. – Можно? – В гаражную дверь входит клиентка, Талли. Натягивая улыбку, Ли хоронит невеселые мысли. – Здравствуй, проходи. Талли садится в кресло, и, подняв ее до уровня груди, Ли пробегает пальцами по густой белокурой гриве. Несколько волосков выпадают и медленно опускаются на пол за креслом. Вокруг шеи Талли уже повязан черный защитный фартук, а Ли способна думать лишь о Ноа. О его шее. О своем желании. Как же она хочет поменяться местами с Грейс за столом в кухне! Все это время Ли слишком боялась признаться себе в своих искренних чувствах. Она достает ножницы, готовясь стричь насухую, и ее взгляд падает на собственное отражение в зеркале: щеки пылают, тело напряжено, словно она приготовилась сражаться или бежать, а может, и то и другое. Руки приступают к работе. Уж кому-кому, а ей бы следовало знать, что «хотеть» и «иметь» не одно и то же. Прошлое – неоспоримое тому доказательство. Ради нынешней жизни пришлось потрудиться, и она жаждет отношений с Ноа, чего бы это ни стоило. Ли состригает секущиеся кончики и приступает к каскаду, который будет мягко обрамлять лицо Талли. Она включает музыку и целиком погружается в работу. Нужно лишь время. Когда-нибудь она убедит Ноа, что стоит его внимания. ревность существительное 1. Негативная эмоция, направленная против соперника, человека, который более успешен или имеет преимущество 2. Внутреннее беспокойство, вызванное подозрениями или страхом соперничества, неверности в любви Я всегда была ревнивой. Ребенком. Подростком. В двадцать. И сейчас. Все думают, что я такая спокойная. Считают меня достойной (ненавижу это слово), но они понятия не имеют, какой я бываю злобной. Впрочем, приходится проявлять осторожность… Шекспир был прав: ревность и впрямь чудище с зелеными глазами, которое поднимает свою уродливую голову, когда этого меньше всего ожидаешь. И не знаю, слышали ли вы об этом, но… Ревность убивает. Вторник 17 Грейс «Я должна ей рассказать. Сил больше нет. Эта тайна сведет меня с ума». Грейс ждет, надеясь услышать от телефонного собеседника что-нибудь ободряющее. Ее губы беззвучно шепчут инструкции из открытой поваренной книги: Грейс пытается разговаривать и одновременно готовить ужин. Скоро Лука вернется домой с тренировки по футболу. – Чего ты так боишься? Она вытирает руки о кухонное полотенце. – Ничего. Всего. Вдруг Ли перестанет со мной общаться? Сама не знаю. – Ты же ее лучшая подруга. Грейс швыряет полотенце на кухонный стол. – Вот именно. О том и речь. Я ведь у нее лучшая подруга. После недолгого колебания: – Просто признайся ей, и все. Помешивая мясо и рис деревянной ложкой, Грейс добавляет еще немного соевого соуса. – Я все понимаю, но, пожалуй, лучше подождать поездки. Пусть расслабится и почувствует себя счастливой. – Но буквально минуту назад ты говорила, что должна ей рассказать. – Знаю. У меня от всего этого голова кругом. – Грейс тихо вздыхает. Скорей бы все кончилось. Плевать на последствия. Пусть Ли закатывает концерт, лишь бы тайна не лежала на груди камнем. На подъездной дорожке появляется пикап Чэда, и Грейс машет через кухонное окно. – Только что вернулся Лука. Мне пора. – Ясно. Не накручивай себя. Все будет хорошо. – Спасибо. И все же тревога никуда не исчезает. Грейс нажимает на кнопку, прерывая связь. С крыльца уже доносятся шаги ее сына, бутсы с шипами грохочут, как бегущее в страхе стадо. – Привет, милый! – Грейс моет руки с мылом и вытирает их о влажное кухонное полотенце. Лука сразу отправляется в гостиную, но Грейс останавливает сына. – А ну-ка разуйся! И, будь добр, помой руки. Ужин почти готов. Чэд разворачивает машину. Он даже не зашел в дом, но для Грейс так даже лучше. Хвостовые огни его автомобиля стремительно удаляются по Эстес-роуд, и она едва удерживается, чтобы не послать ему эсэмэску «не гони, ты ведь в жилом районе!». Задумчиво глядя на окрестности в окно, Грейс бросает в чугунную сковороду нашинкованный сладкий перец. Стоимость здешних домов с легкостью достигает семизначных цифр, но она купила свой много лет назад, сразу после развода, предложив гигантский первоначальный взнос, а потом перекроила все по своему вкусу. Элис живет чуть дальше по этой же улице в огромном викторианском особняке. Раньше по выходным они выискивали антиквариат по распродажам частных коллекций или встречались по субботам поболтать о домашнем хозяйстве. Славные деньки, когда она еще вила свое гнездышко. Жизнь изменилась за такое короткое время. Раньше Грейс была как открытая книга, а теперь секреты чуть ли не ото всех. – Я умираю с голоду, – говорит Лука. Лицо у него раскраснелось, форма в траве и земле. – Ступай переоденься. Он открывает шкаф и, запихнув одежду в корзину для грязного белья, принимается выдвигать и задвигать ящички в поисках чистой пижамы. Грейс накладывает обжаренные овощи на тарелки ему и себе и несет их к задней двери.