– Поедим снаружи? – Конечно, – бросает Лука, натягивая футболку. Они устраиваются во внутреннем дворике. Лука делится с ней рассказами о футболе и Чэде. Она выслушивает терпеливо, не сказав о бывшем ни одного плохого слова, затем откидывается на спинку стула и поднимает лицо к звездам. – Здорово, правда? Неожиданно Грейс охватывает удовлетворение – своей жизнью, будущей поездкой, тайной, – и она улыбается в темноту. Все пройдет как по нотам. Она столько работала ради таких вот мгновений. Ничто не помешает ее плану. Ничто не отнимет у нее счастья. Среда 18 Ноа Зря не признался. Ему не нравится держать что-либо в себе, не нравится притворяться, говорить одно, чувствуя другое. Почему бы попросту не сказать Ли обо всем? Конечно, она нервничает из-за поездки. Конечно, еще смущается из-за недавнего признания. Уж он-то лучше любого другого понимает, как тяжело оставить того, кому нужен. Во время последнего урока с Мейсоном Ноа ловит себя на мысли об Уайатте. Брат приснился ему вчера ночью… в кошмаре. Мейсон пишет. Тикают часы. Ноа меняет позу, и деревянный пол скрипит под его стулом. Они работают над мелкой моторикой. Простые навыки: держать карандаш, застегивать и расстегивать рубашку, передавать предметы через срединную линию тела – все это за последние месяцы у Мейсона значительно улучшилось. Он останавливается, стирает и пишет снова. – Хорошо. Давай попробуем вот эту фразу. – Ноа старается сосредоточиться на мальчике, но мысли об Уайатте затягивают в прошлое. – Я этого не понимаю, – жалуется Мейсон. – Скажи, как еще это можно сделать? Мейсон смотрит на Ноа. Мальчик как две капли воды похож на брата. Те же курчавые волосы. Те же задумчиво сведенные брови. Та же привычка постукивать по столу ручкой. Будто все время смотришь в зеркало, которое переносит в прошлое, бередя душу. Он работает с Мейсоном уже полгода, но каждый день приходится учиться заново. Приходится постоянно напоминать себе, что Мейсон не Уайатт, они разные. И все же мальчик кажется противоестественно родным. Впрочем, обычное дело: многие эрготерапевты по тем или иным причинам к одним своим подопечным привязываются сильнее, чем к другим. Занятия продолжались до вечера. Ноа едет домой в предвкушении футбольного матча по телевизору и пива. Несмотря на то что его дом совсем близко, он попадает в час пик. Последнее время город заполонили переселенцы из Нью-Йорка и Калифорнии. На изрытых колдобинами улицах машин больше, чем в Лос-Анджелесе. Впрочем, есть надежда на ту дорогущую транзитную систему, которую обещали построить. На ранее пустовавших участках как грибы растут небоскребы. В центре города сплошь стайки одиноких женщин. Стоимость недвижимости исчисляется миллионами. Родной город превратился в притягательное местечко. К счастью, сам Ноа успел купить квартиру много лет назад, до того как Нашвилл сошел с ума и цены взлетели до небес. Несмотря на приток народа, Ноа нравится, как ожил город. Хорошо, что можно сходить в ресторанчик «Бартако» и насладиться стильным интерьером а-ля пляжная забегаловка, или к «Имоджен + Вилли» за джинсами ручной работы, или на фермерский рынок, чтобы закупиться продуктами. Ноа скучает по семье, но вся его жизнь в Нашвилле: он купил тут жилье, построил карьеру. Когда-то Ноа преподавал в школе, но уволился ради частной практики. У него появились хорошие друзья и ученики, работа с которыми его радует. Но, опять же, есть Ли. И как быть с тем, что произошло между ними? Он до сих пор будто воочию видит ее влажные, розовые губы, ищущие поцелуя. Помнит огонь, загоревшийся в ее теле. Как она смотрела на него. Как сам смотрел на нее. Интерес… Нет! Романтические отношения с Ли влекут за собой огромные сложности, не говоря уже о том, что это в высшей степени неэтично. Покачав головой, Ноа паркуется в ряд с другими машинами и заходит в дом. Внутри холодно и тихо. Стоило бы завести собаку, а то и двух. Должно же хоть что-то избавить его от этой гробовой тишины. Он выкладывает из сумки папки и разбирает бумаги по клиентам, как делает это каждый вечер. Приняв душ, Ноа убирает папки детей, с которыми не увидится до следующей недели, берет пиво и включает телевизор. Проверяет телефон, и при виде одного из сообщений на его губах мелькает улыбка. Он был бы не против поехать в город, но нужно поспать. Напечатав длинный ответ, он делает большой глоток пива и плюхается на подушки. В голове кружат мысли – Уайатт, Мейсон, Ли, – а глаза слипаются. В итоге он просыпается от шума телевизора, чувствуя сухость во рту, и тащится наверх, в постель. Из головы не выходит Уайатт. День окончания школы, день, когда брат покинул его. День, когда… они его покинули. Ноа чистит зубы и укладывается в кровать, гоня воспоминания. Что толку? Он закрывает глаза, а разум продолжает блуждать. Сон приходит только через несколько часов. Четверг 19 Ли И вот четверг. Ли бросает в сумку новый роман, проверяет, все ли туалетные принадлежности взяла, и трижды стучит в дверь Мейсона. Как с ним попрощаться? Поймет ли он когда-нибудь настоящую причину ее отъезда? – Мейс, открой, пожалуйста. Нужно поговорить. – Она ждет положенные тридцать три секунды, а затем сын открывает. – Пароль? – Сассафрас. Прижав к поясу тощую руку, Мейсон отвешивает церемонный поклон и, нарочито коверкая слова, произносит: – Благоволите войтить! – Благодарю за любезность, сэр. Они с Мейсоном недавно посмотрели «Аббатство Даунтон», и сын то и дело подражает акцентам из сериала. Ли заходит в комнатку. Вокруг идеальный порядок: книги, расставленные по алфавиту, собственноручно собранные модели на безупречно чистых полках, всевозможные глобусы, на стенах – умиротворяющие плакаты, изображающие строение Солнечной системы. – Ты можешь присесть? Ради меня? – Конечно, смогу. Суставы ведь гнутся. – Он садится на краешек кровати, положив ногу за ногу, и старый матрас со скрипом прогибается. – Я уезжаю. Вернусь через двое суток с небольшим. Вам с Ноа будет хорошо, он сумеет о тебе позаботиться. Как ты, не передумал меня отпускать? – Нет. – Может, хочешь о чем-нибудь поговорить, пока я здесь? – Ты бы не могла закрыть за собой дверь, когда выйдешь? – Конечно, – фыркает Ли. – Можно я тебе кое-что скажу? – Даже не знаю. А ты можешь мне что-то сказать? – отвечает он. – Могу. Я тебя люблю. Он со вздохом ставит ноги прямо. – Я тоже тебя люблю. Жадно впитывая эти драгоценные слова, на которые так скуп Мейсон, она жалеет о невозможности остановить мгновение. – Ну что, теперь ты готова ехать? Ли сглатывает: конечно нет! – Давай попрощаемся. Он подставляет лоб, и Ли, встав на колени, прижимается к нему своим: их версия объятий и поцелуев. Мейсон отстраняется первым. Ли быстро целует его в щечку и встает. – Ну спасибо тебе. Спасибо, спасибо. – Сердито топая, он вытирает поцелованную щеку. – Прости. Знаю, ты не любишь поцелуев, просто мне будет так тебя не хватать! – На этих словах у Ли сжимается горло, и она на несколько шагов отходит к двери. Затем возвращается и ерошит волосы на его макушке. – Будь паинькой, ладно? Я вернусь очень скоро. Мейсон шлепает ее по руке: – «Почти трое суток» не так уж скоро. Это ж целых три дня. Ли теряется. – Ну, в масштабе всей жизни это сущий мизер, помнишь? Мы ведь говорили, что, если брать в целом, трое суток не так и много. – Ты никогда не уезжала так надолго. – Мейсон пожимает плечами. – Для меня это много.