Сейчас он командует отрядом красных и не дает белым покоя. Сергей много раз говорил: скоро подоспеют на помощь силы Красной Армии, и тогда белые уберутся восвояси. Тогда, может быть, и Андрей вернется домой, а Петро снова займется своим любимым делом, и все будет по-старому, по-хорошему. Долго сидел так Петро, погруженный в невеселые свои думы о сыне, о том, что же ждет их впереди. Удлинились тени у деревьев, солнце пошло к закату. Его вывел из задумчивости голос Марфы: — Где ты, Петро? К тебе пришли. — Кто там? — Чужие, впервой вижу. Петро настороженно покосился на жену. Почему-то ему стало не по себе. Кто мог зайти так далеко, на опушку леса, в такое время? Что это за люди, которых не знает Марфа? — Может, от Сергея, может, это он послал к нам? — спросил он. — Сергей же вчера приходил. Сказал, что сегодня в ночь будет у Федора. — У какого Федора? — встревоженный Петро думал совсем о другом и не слушал Марфу. — Да у Федора Сабуры, у лесника. — Ну, да, верно, вспомнил, Сергей сегодня у Федора. Что ж, пошли. Поглядим, что за люди пришли. Может, от Андрея?! — Петро направился к дому. Марфа пошла за ним. Гости сидели в горнице и негромко беседовали. Когда Петро отворил дверь, они встали, поздоровались с хозяином. Петро поклонился каждому в отдельности. Двое из незнакомцев были похожи друг на друга, как близнецы. Одинакового роста, с желтыми, как лютик, волосами и усами. Третий был смуглый и без усов. Все в серых военных кителях, в брюках из синей диагонали и узких, в обтяжку, сапогах. На столе лежали четыре папахи из серого каракуля. Четвертый, мужчина лет тридцати, со стриженой бородой и усами, был одет так же, как и остальные, но суровое и властное выражение лица позволяло предположить, что он был старшим по званию. По глазам хозяина он понял, что тот не очень-то рад непрошеным гостям, но это его ничуть не смутило: — Конечно, незваный гость хуже татарина. Да что поделаешь, хозяин! Придется потерпеть, — небрежно проговорил он. — Что там — званые, незваные. Добрым людям всегда рад, — через силу улыбнулся Петро. Марфа стояла в углу бледная, взволнованная. — Прежде всего, знайте — мы ваши доброжелатели. В этом вы скоро убедитесь... — сказал старший, оглянулся, остановил свой взгляд на Марфе и, обернувшись к Петро, тихо проговорил: — У меня к вам есть мужской разговор, без свидетелей. Петро стало не по себе, но он не подал виду и кивнул жене: — Поди-ка собери на стол. Марфа молча направилась к двери, но безусый ее остановил: — Погодите, вам помогут, наколют дров, воды принесут. — Да зачем? Не к чему мне вас утруждать, — отнекивалась Марфа. — Ничего, помогут, — повелительным тоном сказал офицер. Ясно было, что к Марфе приставляли не помощников, а караульных. Петро присел на краешек стула, весь обратившись в слух. Офицер начал тихо и вкрадчиво: — И у меня есть сын, и я отец, Петро! И понимаю, как тяжело было бы потерять родное дитя... «Хочет сообщить о смерти Андрея... Потому и Марфу услали. Женщина, мать... слабое сердце...» — промелькнула у Петро страшная мысль, он побледнел как полотно. Незнакомец заметил его смятение, но и бровью не повел, продолжал спокойным голосом: — Я хочу спасти вашего единственного сына от опасности, от беды, в которую он попал... Но и вы должны будете пойти мне навстречу. Будто издалека донеслись до слуха Петро эти слова. Жив Андрей, жив, и он, Петро, может помочь ему. Господи, да разве отец пожалеет что-нибудь для сына? Жизнь? Был бы Андрей жив-здоров, а Петро хоть сию минуту готов умереть. Петро облизал пересохшие губы, откашлялся, глубоко вздохнул и спросил сдавленным голосом: — Что с ним? И как я могу ему помочь? — Поговорим сначала об Андрее. Дело нешуточное, иначе бы я не решился отправиться в тыл врага. Мы с Андреем были неразлучными друзьями, вместе учились в ростовском техническом училище. Потом он поехал служить в Екатеринодар, а меня увлекла военная жизнь. Петро слушал напряженно, стараясь не упустить ни слова. Страх его постепенно угасал. В друге Андрея он уже видел близкого и болеющего душой за его семью человека. — Хотя наши пути разошлись и мы расстались, — продолжал офицер, — все же я не прерывал связи с другом юности. Мы часто наезжали друг к другу. Андрей даже стал крестным моего первенца. Петро выпрямился, он с надеждой смотрел в глаза говорившему. Офицер замечал перемены, происходящие с ним, и говорил все увереннее: — Раз как-то даже хотели приехать к вам, поохотиться в здешнем лесу. Но тут революция, гражданская война и... Гость задумался на минуту, а потом продолжил свой рассказ: — Я люблю Андрея, как самого себя. — Послушать его, так и он считал Георгия Васильевича Тория своим лучшим другом, но на самом деле, оказывается, это было не совсем так. — Что же случилось? — со страхом спросил Петро. — Расскажу, — офицер заиграл по столу пальцами. — Началась гражданская война. С Кубани я попал на Дон, вскоре и оттуда нас попросили, — мрачно улыбнулся он, показав белые, как слоновая кость, зубы. — Словом, — офицер достал из серебряного портсигара папиросу, — я не видел Андрея почти целый год. Только сейчас вот, месяц назад, встретились мы с ним, но лучше было бы нам не встречаться, — он зажег спичку, закурил и, сдвинув брови, уставился в одну точку. — Скажите же, наконец, что с моим сыном? — вскрикнул Петро и встал со стула. — Успокойтесь, еще не все потеряно, еще есть надежда. Поверьте, я не меньше вас беспокоюсь за моего друга! — сочувственно посмотрел на него офицер. Петро тяжело опустился на стул, вытер рукавом со лба капли холодного пота и приглушенным голосом сказал: — Простите, не осуждайте меня, я ведь отец... — Хорошо вас понимаю... — Офицер многозначительно переглянулся со своими спутниками. — Ну вот. По поручению высшего командования мне довелось обследовать екатеринодарскую тюрьму. И что же вы думаете? Среди арестованных, отступившихся от бога и царя, нахожу Андрея! — Офицер затянулся и выжидающе посмотрел на хозяина. Петро сидел, словно отупев, и бессмысленно глядел вниз. — Мой сын арестован?.. — с трудом проговорил он. — Нет, не могу поверить. Тория улыбнулся, встал, прошелся по комнате и, снисходительно глядя на Петро, сказал: — Тем не менее это так. Он совершил тяжелое преступление, он выступил против царя и арестован. У нас мало времени. Сейчас нужно думать о том, как спасти Андрея от казни. — От казни? — переспросил Петро еле слышным голосом. Это сообщение так потрясло его, что он совсем пал духом. Офицер понял, что Петро сломлен и теперь можно, как говорится, вить из него веревки. — При аресте у него нашли большевистские прокламации. — Тория, заложив руки за спину, подошел к окну. Помолчав немного, произнес: — Полевой суд приговорил его к смертной казни, но я вовремя подоспел и приговор не привели в исполнение... — Господи, чем я провинился перед тобой, в чем я грешен? — вырвался у Петро нечеловеческий вопль, он без сил опустился на пол. На глазах у него показались слезы. Офицер хладнокровно взглянул на Петро и проговорил: — Слезами делу не поможешь. Я считал, что мы придумаем что-нибудь вместе, но вы, как видно, не хотите ничем помочь, а у нас слишком мало времени, — и он медленно пошел к выходу. Остальные тоже встали и направились к двери. Петро поднялся и умоляюще проговорил: — Не уходите, не оставляйте меня. Я все сделаю, только спасите Андрея. — Меня привели сюда дружеские чувства к Андрею. Вы же видите, я, не жалея себя, пробрался в тыл большевиков. А вы причитаете, как баба. Как вам не стыдно? — Тория, раздраженный, прошел в угол комнаты, где висела икона Спаса, остановился перед изображением, перекрестился и снова сел за стол. «Добрый человек, не оставит в беде», — подумал Петро и подошел к офицеру: — Всю жизнь буду бога молить за вас, только не оставьте, помогите. — Давно бы так, — проговорил Тория, бросил в пепельницу папиросу и обратился к сопровождающим: — Прошу, господа, оставить меня с хозяином дома! Наедине мы скорее поймем друг друга. Офицеры вышли из комнаты. Тория подошел к окну, выходившему в сад, и распахнул его. На чистом небе сияла полная луна. Усыпанные белыми цветами деревья как-то особенно торжественно серебрились в свете луны. В комнату ворвался теплый ветерок, принес ночной аромат цветов. Петро жадно вдохнул прохладный воздух. Господи, если бы это был просто дурной сон! Тория подошел к Петро и сказал внушительно: — Если любишь сына, нужно сделать все, что возможно, для его спасения. Решайся, мне здесь опасно находиться. Петро вновь объял страх... Господи, скорее бы уж говорил, что нужно делать, чтобы вызволить Андрея из беды. Неужто может погибнуть здоровый парень, добрый, честный, гордость отца, надежда семьи?