Дата нахмурился, будто сердился на самого себя. Из каюты доносились тихие стоны связанного по рукам и ногам Георгия Тория. Дата присел на борт и задумался. Мысли его перенеслись в деревню на склоне горы, где посреди широкого зеленого двора стоит большая тенистая чинара. ...У старухи матери голова стала белой, как вершина Казбека. Пригорюнившись, стоит она в дверях деревянного дома. Восьмерых детей вырастила она в этом маленьком домике с закоптелой кухней на земляном полу. В деревне любили и уважали эту добрую трудолюбивую женщину. Даже после смерти кормильца семья Букия не знала нужды. Мать работала от зари до зари не покладая рук, а три сына были ей отличной подмогой. Рассказывали, что она повстречалась как-то в лесу с медведем и уложила его. Могучая женщина! И в то же время — мягкая и справедливая. Дата помнит случай, когда во двор Букия вошел живший по соседству стражник. Мать еще из кухни заметила непрошеного гостя, поспешно залила кукурузную муку холодной водой, замесила тесто. Стражник подошел к порогу, мать поздоровалась, но руки не дала, дескать, выпачканы в тесте. А когда тот убрался восвояси, выбросила замешанное на холодной воде тесто в свинарник поросятам. — Что ж ты поспешила, не подождала, пока вода подогреется? — спросил Дата. — Сынок, этот проклятый убил человека! Не хотела я за руку здороваться с убийцей, вот нарочно руки в тесте и вымазала, — улыбнулась мать, довольная своей хитростью. Отец Дата был невысокий, но кряжистый человек. Семеро сыновей пошли в него. Но самый младший, Дата, был похож на мать — высокий, косая сажень в плечах, с гордо посаженной головой и крепкими мускулистыми руками. И сердце у Дата было доброе, как у матери, хоть не прочь был он иногда показать ребятам силу своих кулаков. Но только так, ради забавы. Когда Дата немного подрос, мать и старшие братья решили определить его учеником к кузнецу. Как самый младший в семье, он должен был остаться дома, с матерью. К тому времени он уже кончил четыре класса. Мать переговорила с кузнецом, тот дал согласие. Дата очень нравилась его будущая работа. В мечтах он уже видел себя кузнецом, да не простым, а необыкновенным: как ударит молотом по наковальне, так вместе с искрами летят с нее и лопата, и топор, и серп, и коса. ...Но однажды брат взял его на рождественский базар в Поти. Было ему тогда шестнадцать лет. Когда Дата впервые вышел на берег моря, его мечты о кузнице рассеялись, как дым. Море, расстилавшееся голубым, нескончаемым простором в эту тихую солнечную погоду, заворожило его. Совсем близко от берега веселые дельфины с блестящими спинками выскакивали из воды и исчезали вновь. Белые чайки плавно кружили над волнами, что-то выискивая в воде. Солнце в бледной дымке опускалось к горизонту, поверхность моря радужно переливалась. Дата разулся и вошел в воду. Вот из порта выползло что-то огромное, как гора. Корабль Дата видел тоже впервые. Вот бы обойти на нем вокруг всей земли! Дата улыбался своим мыслям и даже не заметил брата, подошедшего к нему. — Ты что, не слышишь? Зову тебя, зову, чуть голос не сорвал! Дата нехотя последовал за братом. Рождество он провел дома. А через неделю сказал, что идет навестить старуху тетку в Накалакеви. В течение двух недель о нем не вспоминали. Потом, когда наступило время приниматься за работу в кузнице, в Накалакеви послали за ним человека, но тетка сообщила, что Дата у нее не появлялся. Долго искали его братья. От матери до поры, до времени исчезновение сына утаивали. А потом пришло письмо. «Решил стать моряком. Устроился учеником на судне Кара-Хасана. Идем в Стамбул с грузом», — писал Дата. Двухмачтовое парусное судно, на которое Дата поступил учеником, могло плавать в любую погоду. Осенью Кара-Хасан, богатый турок-торговец, возил на этом суденышке из Одиши[3] в Турцию кукурузу, орешки, лавровый лист и дубовые доски. Зимой снабжал Мегрелию гудаутским вином. Из Абхазии вывозил табак и железнодорожные шпалы. Суда Кара-Хасана ни минуты не простаивали, тогда как другие хозяева в зимние месяцы, с декабря по апрель, держали свои шхуны в портах без дела и не решались выходить в море. Матросов Хасан набирал себе опытных, смелых, выносливых, работали они до седьмого пота, но зато и заработки были большие. Привыкших к зимней стуже, ветрам и непогодам, ничего их не страшило. Попав на такой корабль, Дата скоро овладел всеми премудростями морского дела. Крепкий и сильный от природы, он очень скоро привлек к себе внимание Кара-Хасана. Ему не исполнилось еще и двадцати одного года, когда опытный турок доверил ему руль самого большого своего судна. Он был вспыльчив, но так добр, что ему прощали его запальчивость. Моряки считали его надежным товарищем. Кара-Хасан тоже относился с уважением, оберегал как человека, нужного для дела. После пяти лет работы Букия на корабле Хасан дал ему месячный отпуск и выплатил месячное жалование, сказав при этом: «Хорошенько отдохни, выпей дома за мое здоровье». Такая щедрость Кара-Хасана удивила и Дата, и весь экипаж. Никто из владельцев судов не делал таких подарков своим матросам. ...Приезд Дата обрадовал всю деревню. Потоку гостей, знакомых и родственников не было конца. Все хотели видеть своего односельчанина, который ходил в Стамбул так же часто, как они, сельчане, в Цаленджиха[4]. «Не говорите, прямо чудеса! Парень переплыл девять морей! Видел страны, где нет зимы. Говорит по-русски, по-турецки и еще бог знает по-какому». Приходили соседи, друзья, родственники, степенно справлялись о здоровье Дата, потом рассматривали привезенные им подарки. Восхищались и удивлялись, рассматривая китайские шелка, легкий, дорогой черный платок. А расшитые бархатные туфли! Женщины не могли отвести от них глаз — в самый раз для почтенной женщины — на низких каблуках, с блестящими пряжками. И братьям привез он подарки: кривой турецкий кинжал, охотничью двустволку, хромовые сапоги, меховой полушубок и еще всякую всячину. Никто не остался забытым в семье Букия. Целый месяц провел Дата с родными. Так хорошо было видеть счастливые материнские глаза, дышать родным горным воздухом, ловить рыбу в ручьях! Мать и радовалась и печалилась при мысли о скорой разлуке. Дата обещал, что каждый год будет навещать мать и братьев, но прошло десять лет, а Дата все еще не может выполнить своего обещания. Как только Дата вернулся на корабль, Кара-Хасан направился к берегам Турции. Он намеревался пробыть там пять-шесть месяцев, но дела пошли хорошо, и целых четыре года ни один из кораблей Кара-Хасана не возвращался в Грузию. Он заключил выгодную сделку с турецкими купцами и возил в Стамбул табак, грецкие орехи, изюм и шерсть. Моряки, хоть и тосковали на чужбине, были довольны постоянной прибыльной работой. В Стамбуле у немецких моряков Кара-Хасан приобрел парусную шхуну, с мотором. В то время такое грузовое судно было редкостью. Хасан назвал шхуну «Чайкой», а шкипером назначил уже опытного, смелого и надежного моряка Дата Букия. До сих пор Дата жил беззаботно, как говорится, небо было ему шапкой, а земля — каламанами. Но, попав на «Чайку», он понял, что раньше был просто рабом морской стихии и лишь сейчас становился ее повелителем. Только теперь он понял, что ничем прежде не отличался от игрушечного шара, влекомого ветерком в безбрежном просторе. Теперь ему не придется зависеть от капризного бриза, как раньше. Ему даже стало казаться, что все это необъятное морское пространство как-то сузилось, подвластное его быстроходному судну. Дата хорошо помнит, с какой завистью, бывало, смотрел он на моторные суда, проплывавшие мимо. Сейчас пусть завидуют ему. Целыми днями сидел он теперь в моторном отделении и внимательно наблюдал за работой машины. Разобравшись в механизмах, стал помогать мотористу и в море, во время рейса. А когда шхуна бросала якорь в порту, он вместе с мотористом проверял машину, разбирал ее, вновь собирал. Целых шесть месяцев не отходил от мотора и отлично изучил весь корабль. Теперь он мог считать себя настоящим моряком. «Впредь я буду плавать по своему желанию наперекор ветру и туману. Что может удержать меня?! Кто меня остановит?!» ...В октябре 1914 года «Чайка» и два других судна Кара-Хасана возвратились из Трапезунда в порт на мысе Фазари. «Чайка» еще не бросила якоря, а шкипер на ялике уже направился к берегу. На берегу его ждал друг — Антон Гергеда. Три месяца тому назад он оставил его, заболевшего оспой, в этой маленькой деревушке. Очень любил шкипер этого смешливого парня, своего рулевого. Как и Дата, он пришел на море юнцом. Трудно пришлось в первое время неопытному деревенскому пареньку, он думал даже уйти с корабля. И тогда-то стал его другом и защитником более опытный и уверенный в себе Дата Букия. Богатырь с тяжелыми кулаками, добрый и справедливый, Дата очень привык к Антону. И Кара-Хасан отлично знал об этом. Для пользы дела и на радость друзьям он назначил Антона Гергеду рулевым на «Чайку». Дата и Антон во многом были похожи друг на друга. Оба острые на язык, находчивые, хорошие, надежные товарищи. Но вот в чем поначалу они отличались друг от друга. В свободное время, когда Букия гулял на берегу или, как умел, развлекался на шхуне, Гергеда пристраивался где-нибудь в уголочке на корме и впивался в книгу. Дата удивлялся, видя, как после тяжелой работы Антон появляется на берегу с газетой в руках. Сначала посмеивался над другом, называл его мечтателем, книжной крысой. Но как-то раз в свободное время, от нечего делать подсел к Гергеде, и сначала со скукой, а потом с интересом стал слушать, о чем пишут в газетах и в книгах. Внимательно слушал, но задавать вопросы стеснялся. Антон посоветовал ему прочитать «Сурамскую крепость»[5], затем Казбеги[6], а потом уж Дата и сам стал просить у друга дать ему что-нибудь почитать. ...Дата поднялся на балкон дома, где остался Антон, и огляделся вокруг. У него сильно забилось сердце. А вдруг Антона уже нет в живых? Из огорода послышался голос: — Дата-эфенди приехал! Хозяйка, бросив лопату, прикрыла лицо чадрой и скрылась за домом. За окном скользнула тень, и в открытой двери показался Антон. Похудевший, бледный, он стоял и улыбался. Дата стиснул друга в объятиях. Дата с болью смотрел на смуглое лицо Антона со следами страшной болезни. Спохватившись, как бы Антон не заметил его испуга, поспешил сказать: «Слава богу, легко отделался», — и потрепал по плечу. — Вовремя ты приехал, Дата! — сказал Антон. — А что? — спросил Дата. — Не видишь, Европа горит в огне войны? — Ну и что же? Черт с ней, с Европой, нам-то какое дело до войны? Антон усмехнулся: — Нам никакого, а у нее есть к нам дела. Если воюют Россия и Германия, нам тоже следует побеспокоиться о судьбе своей страны! — Антон с постоянной своей доброй улыбкой взглянул в глаза Дата. — Россия и без нас обойдется! — Может быть, но не сегодня-завтра Турция столкнется с Россией. Что тогда делать нам? Оставаться в чужой, враждебной стране? Дата удивленно посмотрел на товарища и сказал, улыбаясь: — Тебе что, вещий сон приснился или от нечего делать занялся гаданием? Разве турок посмеет идти войной на Россию? Антон нахмурился: — Ты, видно, и не знаешь, что делается в мире. Конечно, сама Турция не посмеет идти войной на Россию, но Турция-то не всегда делает, что ей хочется! — Ей-богу, ни черта не понимаю. — Ну, так я тебе объясню! Антон уселся на маленький стульчик перед Дата, расположившимся на кровати, и стал рассказывать ему, что происходит в мире... — Нам надо выбраться отсюда как можно скорее, иначе пропадем. — Это верно, — опустив голову, сказал Дата, — в таких вопросах ты разбираешься лучше меня. Если это все действительно так... Я не против, уйдем, но ведь Кара-Хасан турок? Если в тревожное время нам хочется вернуться на родину, он ведь тоже не захочет оставить свой край? — Ты прав, — Антон встал, — Кара-Хасан теперь из Турции и шагу не ступит, но мы-то оставаться не можем! — Нам нужно все хорошо взвесить! Если Хасан не согласится нас отпустить, что тогда? — спросил Дата. — Тогда поработаешь кулаками. Чем они плохи для Хасана. Ты это неплохо делаешь. Мы сначала, конечно, постараемся уговорить его, а если уж не получится, тогда будем решать сами, ведь Хасан должен будет подчиниться. Шкипер долго безмолвно смотрел на друга. Потом сильно хлопнул в ладоши и оглушительно расхохотался. — Наконец-то мои кулаки понадобились. А ведь ты смеялся, братец, говорил, что только глупец может на них надеяться. — Может быть, и понадобятся, — Антон улыбнулся.