— Чего там доказывать? — удивился ведун. — Ты заметила, что дверь всегда обращена к югу? На каркасе напротив входа аккурат двадцать девять вертикальных жердей. Солнце утром через продушину для дыма сперва на первую падает, скользит по решеткам и на закате с последней за горизонт уходит. По этим жердям кочевники часы и отмеряют. «Время второй палки» — это второй час после восхода. «Время коврика» — это ближе к полудню, когда свет на пол попадает, на ковер. «Время постели» — это уже за полдень, на постель свет падает. «Время последней палки» — это закат, вот-вот смеркаться начнет. Роксалана опустила меч и гнусно захихикала. — Ты чего? — Нет, милый, все хорошо! — Девушку уже просто пучило от хохота. — Я все время была уверена, что «время постели» — это ночь, когда все спят. А спят они, оказывается, от последней и до первой палки. А в час постели — обедают. — Ну да, чего смешного? — так и не понял ведун. — Все хорошо, — отерла слезы с глаз воительница. — Теперь скажи, милый, как у тебя называются стороны света? — Нормально, — нахмурился ведун. — Север, юг, запад, восток, вверх, вниз и внутрь. Семь — священное число. Символ строения мира. — И все? — разочаровалась Роксалана. — Нет, хронометр кочевников мне понравился больше. «Две палки перед постелью». Класс! Дома обязательно говорящий будильник закажу! Воительница опять рассмеялась и решительно кинулась в бой против диких густых зарослей. Хлопот с алтарем было много: нанести руны, заровнять площадку, провести канавки для жертвенной крови, установить в конце горшочки с водой, водрузить медный котел на сам камень, защитив его знаками холода, выложить из белых и черных камешков звезду пересечения, закрыв ее от злых духов молитвами чистоты, света и добра. Больше всего ведун боялся, что забыл какую-нибудь мелочь, способную пустить прахом все его старания — но на третий день после первой жертвы и пролития крови стала неведомым путем появляться в котле вода, а из горшочков на конце кровавых линий — так же непонятно медленно убывать. — Есть, получилось, — облегченно перевел дух Середин. — Силы текут от краев к алтарю. Они невидимы, но увлекают за собой текучую воду. По чуть-чуть, по незаметной капельке. В алтаре сила впитывается, а вода остается. — Может, просто роса? — предположила Роксалана. — Жалко, Урга в юрте осталась, с войском не пошла. У нее спросить было можно. — Когда на колу сидишь, особо не разговоришься. — На каком колу? — Я как только эту старую наркоманку замечу, в ту же минуту на кол посажу, можешь не сомневаться. — Она, между прочим, настоящая шаманка, а не жалкий шарлатан вроде тебя. С богами разговаривает и меня научила. — После поганок не то что с богами, с марсианами без телефона разговаривать можно. — А Карлос Кастанеда учил, что они всего лишь раскрывают сознание! — Твой кактусиный химик… — начал было Середин, но махнул рукой: — Какая теперь разница? Полнолуние ночью. Вот оно и станет для всех часом истины. А теперь извини, мне нужно вымыться. Целиком. Чародейство — такая капризная штука… Из-за мелкой посторонней примеси иногда рецептура поперек себя работать начинает. Пот там лишний капнет, грязь с руки упадет… — …или перец со спины, — тем же тоном продолжила девушка. — Где купаться собираешься? В озере за дорогой или тебя из ведерка полить? — Я что, больной? У Любовода банька имеется. Русские без бани жить не умеют. Как на месте осели, так в одном из домов и сделали. Водопровод в городе есть, канализация тоже. Мойся хоть каждый день! — И ты молчал?! — сжала кулаки Роксалана. — Сам только сегодня узнал. Спросил у Ксандра, как и где они умываются, — он и показал. Ты со мной пойдешь или так привыкла? Воительница набрала полную грудь воздуха и… и с интересом спросила: — А мыло уже изобрели? — Щелок из золы. — Олег чуть подумал и добавил: — А волосы, говорят, яйцом хорошо мыть. Я, правда, не пробовал. Или горчицей. — Что такое «щелок»? — не поняла Роксалана, которой в этом веке пока не везло с гигиеническими удобствами. — Химия какая-нибудь? — Откуда здесь химия? Треть ведра золы из печки, две трети холодной воды. День-два настоять. Вода, что сверху, — это щелок и есть. То есть, конечно, это уже не вода, а мыльный концентрат. Для умывания его лучше разбавлять. Можно в него яблочный отвар добавить, или ромашку, настой репейника, или чуток дегтя развести. Или меда. Ну в зависимости от типа волос, чтобы слабый лекарственный эффект добавлялся. Тут главное не переборщить. Густой чересчур щелок волосы, как хлорка, может выбелить. Концентрация должна быть, как у шампуня. — Скажи, Олежка, — поинтересовалась девушка, — ты можешь сделать «Проктер энд гембл» с помощью пары камней, костра и придорожной глины? — Нет, не могу, — развел руками Середин. — Только натуральные составы: на лесных травах, фруктах или нектарах. — Господи, как вкусно ты это рассказываешь! Пошли скорее, а то я сейчас умру от нетерпения. * * * Вечером по его приказу нукеры развели вокруг алтаря, на расстоянии двухсот шагов, семь костров, водрузили на них тяжелые казаны, наполнили водой. Олег прошел по кругу, добавляя в котлы «тайное зелье», которое на деле было всего лишь шариками засахарившегося меда, перемешанного с найденными по сусекам города различными пряностями, от гвоздики до перца. Ближе к полуночи Середин прогнал нукеров в город — чтобы не отвлекали. Воины оставили колдуна и его спутницу с явным облегчением. Чародей-то, может, и свой — да только темны дела его в ночи. — Что ты варишь? — сунула нос в котел Роксалана. — Корвалолом пахнет. — Не мешай! И ближе горшков к алтарю не подходи. Равновесие нарушишь. Ведун нанес последние знаки: защитные пентаграммы по сторонам от котла, в центры магических символов поставил свечи, сел перед камнем, положил на колени найденное кем-то из детишек и брошенное в городе орлиное перо, слева поставил горшочек с пшеницей, справа — с окровавленным пухом недавно ощипанного петуха, повернул руки на колени ладонями кверху и забормотал священные древние заговоры: — Тебе, Триглава, поклон свой кладу, родительница кровей человеческих, родительница и упокоительница наша, мать-земля наша, тебе моя жертва… — Он черпнул горсть зерна, кинул на алтарь. — Тебе, прекраснейшая из богинь, несравненная Мара, носительница чаши, испить из коей каждому суждено, за внимание и милость благодарность и жертва моя… — Богине смерти он дал горсть окровавленной плоти. — Тебе, скотий бог, покровитель мужей храбрых, хранитель богатства и силы, тебе моя жертва… — Велес получил в дар зерно. — Тебе, Ний, будущий повелитель наш, судия и провидец, тебе моя жертва… — Властитель потустороннего мира получил кровь. И так раз за разом напоминал ведун о своем существовании каждому из богов: Стрибогу, властителю воздушных течений и стихий, пратцу Сварогу, хозяину неба, Хорсу, повелителю света, Срече, ночной богине, дарующему добро Белбогу и несущему зло Чернобогу. Ладе, богине красоты и любви, и Похвисту, царю ураганов и бурь, Дидилии, покровительнице семей, и Макоше, матери торговли и золота. Своим долгим наговором Олег старался не только выпросить для святилища хоть немного высшей силы и покровительства, но и самого себя настраивал на состояние душевной открытости, единения с силами земли и неба, ветра и покоя, смерти и рождения, пытался стать частью окружающего мира — чтобы и мир вошел в него и послушался его воли. Последняя молитва была к богине Стратим — повелительнице всех птиц, на чью помощь он рассчитывал особо. Ей досталась и последняя горсть хлеба, брошенная под алтарный котел. Олег замолчал, дожидаясь ответа. — Ни фи-га, — щелкнула языком Роксалана. — Олимп высоко, небеса далеко, Кракатау еще дальше. Похоже, не слышат тебя боги и не видят, нужно звонить по сотовому. То ли дело Урга, у нее при каждом камлании духи откликаются… Воительница, прогуливаясь, вошла в запретный круг — но Середин, ради сохранения нужного настроя и продолжения обряда, не стал ни отвечать, ни прогонять ее в сторону. — Отдайте силу мне, травы земные, отдайте силу мне, звери лесные, отдайте силу мне, люди чужие. Луна на убыль, ночь на рассвет, воля на сон. Отдайте мне думы свои, отдайте дела свои, отдайте надежды свои. Нет вам иного пути, кроме как к алтарю земному, сердцу живому, следу святому. Отныне, присно и на веки веков! — громко произнес он свою волю. И ничего не произошло. Сухо потрескивали дрова в кострах, прятались за мелкими облачками звезды, презрительно квакали жабы в лесном болотце. — Он сказал: чирик ку-ку, царствуй, лежа на боку! — прокомментировала девушка. — Факир был пьян, и фокус не удался. Говорила, с Ургой нужно посоветоваться. Она в магии понимает, она чего-нибудь придумает. «Ну же, ну! — напряг всю свою волю Олег, отдавая приказ всем людям на много дней пути вокруг встать и прийти к алтарю, чтобы принести единую клятву. — Н-ну!» Ничего. — Времени уж, наверно, за полночь, — широко зевнула Роксалана. — Интересно, по здешним часам это какая палка? Пошли спать, Олежка? Будет новый день, новая пища. Утро вечера мудренее. Опять же обоз вот-вот подойти должен. Шаманку к работе привлечем. Я попророчить могу. Урга говорит, на мне любовь наяды и милость Уманмее. И глаза колдовские. Напоминание про глаза стало последней каплей — ведун «сломался» и признал поражение. Всегда и во всем не может везти даже колдунам. — Столько сил убил, чтоб меня волки съели! — поднялся Середин, отряхнул штаны. — Обидно. Видать, напутал что-то по памяти. — И на старуху бывает проруха, — утешила его девушка. — Потом еще попробуешь. И тут вдруг мир вокруг замер. Наступила мертвая тишина и недвижимость — перестали колебаться травины, окаменели в полете мошки, застыли языки пламени над кострами. Это длилось всего лишь краткое мгновение — и тут сразу со всех сторон в людей удалил плотный поток ветра, кинув их к алтарю. Кровавый пух, перемешиваясь с зерном, взметнулся вверх, закружился, стремительно выгорая золотыми искрами. Котел, словно паровозная труба, выдохнул облако пара, одновременно ярко полыхнули огнями обе свечи, соединившись через облачко в широкую ослепительную дугу. — Вот она, полночь! — Олег отпихнул девушку, схватил с земли оброненное перо, вскинул вверх: — Лети, белый ворон, за чистое поле, за синее море, за крутые горы, за темные леса, за зыбучие болота. Ищи, белый кречет, мужей храбрых, людей верных, душой чистых, застань их сонных, возьми их теплых, садись на белую грудь, на ретивое сердце, на теплую печень и вложи им волю мою в душу. Чтобы не могли без меня ни пить, ни есть, ни гулять, ни пировать. Пусть я буду у них всегда на уме, а алтарь мой в сердце. Ветер вырвал перо и мимо огненной дуги умчал в небо. — Так все же ворон или кречет? — шепотом переспросила его девушка. — А еще мне понравилось: «Возьми их тепленькими». Классный совет. Что за чушь ты нес? Растерялся? Олег сплюнул и ударил кулаком в ладонь: — Вот ведь… Наперекосяк как пошло. Теперь не знаю, что и получится! — Смотри-и!!! — испуганно присела Роксалана, прикрывая голову руками. Ведун развернулся, обнажая меч — а перед ним, выпрыгнув прямо из разросшегося над котлом облака, бесшумно приземлился огромный, в полтора человеческих роста, белый остромордый волк. Тщательно обнюхав Середина, зверь сделал круг вокруг него, потом вокруг алтаря, вокруг костров — и могучими стремительными прыжками умчался во мрак. — И что теперь? — шепотом спросила воительница. — Ждать, — ответил Олег. — Дров под котлы подбросить и ждать. Можно — лежа на овчине. И накрывшись другой. Поспать им и правда немного удалось. Но едва солнце разогнало утренний туман, как Середин услышал шаги и тут же поднялся. Удивленно крякнул: — Ты, Ксандр? Что ты здесь делаешь? — Меня привел волк, ведун, — остановился кормчий, не переступая кольца из стоящих на углях казанов. — Я проснулся оттого, что он лапы мне на грудь поставил. Сперва я решил, что он хочет меня загрызть. Но волк отошел к лестнице и оглянулся. Я понял, что это не сон и что он зовет меня за собой. Я пошел за волком, и он привел меня сюда. Разве ты не видел? Он вошел прямо вон под тот камень! — Его послала сама земля, Ксандр, — приосанился Олег. — Оскудела она кровью и силой после войны и созывает четных и храбрых людей поселиться на ее просторах. Готов ли ты стать хозяином и верным слугой этой земле, признать своими кровными братьями всех, кто откликнулся или откликнется на ее зов, и в доказательство правдивости своих слов выпить это зелье, что сделает тебя частью обитающего здесь народа? — Сие есть бесовское порождение, и клятва бесовская, — перекрестился кормчий. — Не стану я на этой земле селиться, у меня дом отчий есть, семья моя и вера христианская. Посему уеду я прочь при первой возможности, как меня ни проси. — Я не заставляю тебя, Ксандр. Я даю тебе выбор. — Он мне не нужен, ведун. — Кормчий по касательной миновал круг из семи котлов и отправился куда-то за соседнее поле.