— Все-таки облом, — щурясь на солнце, выползла из-под овчины девушка. — Ерунда, первый блин всегда комом. Убирай тряпье, относи в сторону! — А почему я должна делать женскую работу?! Сворачивать постель, наводи… — Ладно, я уберу, — перебил ее Середин. — А ты пока подбрось дров, помешай зелье, разожги очаги, в которых после ночи углей не осталось, и поколи… — Да ладно, ладно, не кипятись! Уберу, я сегодня добрая. Могу даже завтрак собрать, если ты скажешь, где у тебя жратва спрятана. Олег остановился, почесал в затылке. Он предполагал, что возле алтаря придется провести несколько дней. Но, подумав о дровах, зелье, стоянке — про еду как-то забыл. — Так я и знала! Вечно вы, мужики, на все готовое приходите. Ладно, схожу до города, истребую чего-нибудь. Овчины она и вправду скрутила, отнесла к завалу из срубленного накануне кустарника, сделала спутнику ручкой. Середин, набрав поленьев из высокой кучи, прошелся вдоль котлов, подбрасывая по два-три в каждый очаг. Ему был нужен напиток горячий, но не кипящий. За хлопотами прошло больше часа — и на дороге послышался топот. К алтарю неслись сразу четыре десятка кочевников. Все — из оставшихся следить за городом сотен. Олег приободрился, развернул плечи и замер спиной к камню. Молодые нукеры спешились, пробежали несколько шагов, сбавили ход, переглянулись. — Мы пришли за волком, — высказался один, а еще четверо сразу вытянули руки: — Он нырнул туда! — Его послала сама земля, достойные воители! — уже более уверенно произнес Олег. — Оскудела она кровью и силой после войны и созывает честных и храбрых людей поселиться на ее просторах. Готовы ли вы стать хозяевами и верными слугами этой земли, признать своими кровными братьями всех, кто откликнулся или откликнется на ее зов, и в доказательство правдивости своих слов выпить это зелье, что сделает вас частью обитающего здесь народа? — У нас есть свой род, Приносящий добычу, — ответил смуглолицый нукер чуть больше двадцати лет на вид, с красивыми миндалевидными глазами. — Мы не откажемся от своих семей ради ничейной земли! Он оглянулся на своих более молодых товарищей за поддержкой, но они не торопились отвергнуть предложение главы войска. Возможно, кроме миндалеглазого бойца, никто еще не успел обзавестись женами и детьми. — Никто от вас не требует отказаться от отчего рода! — поспешно предупредил ведун. — Ведь уважение кровных уз по отцу еще не значит, что нужно забыть про родителей матери. Вы останетесь детьми своего рода. Но те, кто станет жить здесь, кто продолжит поход, должны объединиться, сделаться побратимами, а не сборищем чужаков, где каждая семья думает лишь о себе. Или все воины будут вместе, единым целым — или откажитесь от общего братства и уходите. — Мы и так вместе, — не очень уверенно сообщил низкорослый безусый паренек. — Поход продолжит только единое братство! — продолжал требовать свое Олег. — Где каждый будет сражаться друг за друга независимо от родства! — Мы и так вместе, — повторил юный нукер. — Если в этом нужно поклясться, я готов. Мы все равно сражаемся одной ратью. — Выпей в знак искренности своих слов! — Ведун вдруг испугался, что мальчишка передумает. И что вообще никто не согласится и весь его заумный план покатится в тартарары. И он — может, излишне скоро — протянул чашу с горячим питьем. — Я согласен стать побратимом каждому участнику похода, — подтвердил нукер и решительно выпил. Олег зачерпнул еще пряного напитка из чаши, и уже самый старший из воинов протянул за ней руку: — Раз так нужно для нового похода, то я согласен считать побратимом каждого, кто сражается со мной рядом! — Я тоже! И я! — Плотина прорвалась, вступить в братство захотели разом все. Никакого подвоха никто из кочевников в таком требовании не замечал. Чаша еще не обошла всех — а на дороге уже снова стучали копыта. К алтарю приближались сотни, охранявшие обоз. Оказывается, добыча, юрты, отары были уже совсем недалеко. Олег заторопился, и последние из новообращенных получили всего по паре глотков зелья — но зато Середин смог встретить очередной отряд, стоя перед алтарем. — Волка послала сама земля, достойные воители! — не дожидаясь вопроса, провозгласил Олег. — Оскудела она кровью и силой после войны и созывает честных и храбрых людей поселиться на ее просторах. Готовы ли вы стать хозяевами и верными слугами этой земли, признать своими кровными братьями всех, кто откликнулся или откликнется на ее зов, и в доказательство правдивости своих слов выпить это зелье, что сделает вас частью обитающего здесь народа? Никто не требует от вас отказаться от отчего рода! Ведь уважение кровных уз по отцу еще не значит, что нужно забыть про родителей матери. Вы останетесь детьми своего рода. Но те, кто станет жить здесь, кто продолжит поход, должны объединиться, стать побратимами, а не сборищем чужаков, где каждая семья думает только о себе. Или все воины будут вместе, единым целым — или откажитесь от общего братства и уходите! — Мы и так уже не первый месяц вместе, обид никто никому не чинил! — Опять среди сотен нашлись недовольные, но особого нежелания назвать боевых товарищей побратимами все же не возникало. Тем более после явленного землей и чародеем внушительного чуда — гигантского белого волка. После возвращения сотен обратно к обозу наступило краткое затишье — Роксалана как раз успела привезти по миске солонины и квашеной капусты. Затем к алтарю пришли местные охотники: трое одетых в добротные меховые зипуны мужчин лет тридцати, чудом избежавших призыва в колдовские армии. Посовещавшись с четверть часа, зелье они все же выпили, поклявшись считать всех новых жителей Каима побратимами, — и неспешно отбыли обратно в лес. — Что за отраву ты им наливаешь? — принюхалась к чаше девушка. — Небось, опять все только для мужиков? — Обычный сбитень, пей, сколько хочешь. — Зачем же ты… Если в этом питье ничего особенного нет? — Чтобы наказания опасались. — Олег демонстративно отпил немного горячего пряного напитка. — Коли страха не будет, так и клятвы пустыми окажутся. Ляпнул и забыл. Теперь же все станут считать, что зелье за обман покарает. — Жулик ты! — Я чародей, Роксалана. Истинные чудеса всегда незаметны и непостижимы, как зачатие ребенка. Люди же любят восхищаться шумом и гамом, потеть от ужаса. Если маг хочет, чтобы его уважали, приходится давать смертным то, чего они хотят. Немножко меда, немного дыма, немного корицы — и целые народы сами себя запирают в тюрьмы собственного бессмысленного ужаса. — Разве это хорошо? — Разве мы говорим о добре или зле? — наколол на нож кусок солонины ведун. — Мы говорим о том, что все вы хотите дойти до Китая. А для этого нам нужны проводники. И нужно, чтобы никто из кочевников не попытался хаять степняков за то, что они другие, и чтобы сами степняки почувствовали себя своими для нашего народа, а не чужаками. Побратимы нынче — это почти что близкие родственники. Если все принесут клятву, никакой вражды не возникнет. Может, кто чего-то там в душе и подумает, но вслух никогда не скажет. Действия зелья испугается. — Насаждаешь основы толерантности? — А то, — не стал отпираться Середин. — Толерантность — это такое странное чувство, которое всегда и везде воспитывается исключительно насилием и запугиванием. Как, впрочем, и другие виды гуманизма. Но согласись, это делается исключительно ради общего блага. Правда? — Тебе только адвокатом работать. Врешь и не краснеешь. Середин на такое заявление вполне мог бы и обидеться — но тут на дороге показались еще с десяток всадников, и ему пришлось заняться обрядом. Причем безостановочно — воины из ближних городов, пастухи, редкие местные мужчины подходили непрерывно. Хорошо хоть, Роксалана не стала капризничать и помогла поддерживать огонь под котлами со сбитнем, доливала воду, бросала медовые шарики, а потом стала еще и подносить нукерам корцы с «зельем». Большинство мужей, приведенных волком к алтарю, соглашались признать побратимство, некоторые все же уходили. Но такое случалось только среди каимцев. Вокруг алтаря медленно разрастался воинский лагерь — часть нукеров, принеся клятву, оставались на поле неподалеку, разводили костры. Пару раз они даже подходили с баранами и просили принести от их имени Волку жертву. К вечеру именно сюда, к новому святилищу, добрался и обоз. Над зеленой травой одна за другой вырастали юрты. К тому часу, как невольницы с несколькими помощниками собрали походный дом Приносящего добычу, поток волчьих избранников иссяк, и Олег даже смог лечь за целых «две палки» до заката, чтобы хорошенько выспаться. Новым днем к алтарю явился Чабык почти со всем воинством кочевников. Он безропотно выпил зелье, пообещав считать своих нукеров побратимами, велел выставить дозоры и самолично принял участие в наполнении казанов и зачерпывании сбитня для других. Вместе со всеми прискакал и Любовод, издалека послушал речи ведуна — и, не привлекая внимания, тихо ушел в город. На третий день число новообращенных заметно упало, на четвертый таковых оказалось всего семеро, и лишь пятым днем, незадолго до полудня, случилось столь ожидаемое ведуном чудо: на дороге появились четыре идущих отриконь всадника незнакомого облика. Они были так же смуглы, как и большинство кочевников, имели узкие глаза и чуть приплюснутый нос. Но вот одежда и оружие отличались разительно. Вместо привычных для горцев шапок — или округлых, или со свисающими назад и на уши теплыми меховыми лентами — эти воины укрывали головы войлочными треуголками, похожими на европейские времен Средневековья, столь любимые пиратами: острый конец вперед, закрученные поля справа и слева и развернутый меховой край, ниспадающий сзади на плечи. Их кафтаны на первый взгляд походили на пончо — такой же свободный покрой, такие же свисающие с плеч края мягкой ткани, заменяющие рукава. Вот только спереди они имели разрез и были украшены нашитыми на полы разноцветными лентами. Мало того, сбоку, прямо на кафтане, крепились внушительные косари. На крупах коней болтались совсем крохотные щиты, обтянутые толстой бычьей кожей, седла были с необычно низкой лукой, едва приподнятой над конской спиной. Следуя за видимым только им зверем, степняки с опаской поглядывали на обширный ратный лагерь. — Нас привел волк, — сообщил самый старший из них, лет тридцати. — Он ушел к тебе. — Волка послала здешняя земля, храбрые воины! — завел Олег привычную речь. — Оскудела она кровью и силой после тяжких испытаний и созывает честных и храбрых людей поселиться на ее просторах. Готовы ли вы стать хозяевами и верными слугами этой земли, признать своими кровными братьями всех, кто откликнулся или откликнется на ее зов? Вы получите пастбища для скота, дома для зимних припасов, защиту от врагов. — Мы благодарны за предложение дружбы, шаман, — приложил руку к груди степняк. — Дозволь нам недолго перемолвиться. Степняки собрались в кружок, тихо пошуршали словами и почти сразу разошлись: — Мы благодарны за предложение дружбы, шаман, и с радостью предложим нашу дружбу твоему народу, но мы желаем сохранить свое родство в своем племени. Они не мешкая поднялись в седла и умчались, словно опасаясь погони. Новые гости появились часа через два — и поведение их никак не отличалось от поведения первых степняков. Затем на дороге показались три повозки, запряженные быками. В отдалении крохотные всадники — видимо, мальчишки — приглядывали за стадом в полтора десятка рогатых коровьих голов и сотней овец. Обоз остановился в полуверсте от алтаря — как только путники заметили воинский лагерь. Вскоре вперед вынесся всадник, промчался по тракту стремительным галопом. Лицом степняк был почти черен, сухая кожа собралась в мелкие складочки, словно накануне из воина выпустили изрядное количество воздуха. Он спешился, быстрым движением спутал ноги коню, вынул косарь, опустил его на землю. Безоружным подошел ближе, глянул на алтарь, на Олега, на десятки юрт в поле и приложил руку к груди: — Я пришел за волком, мудрый человек. — Волка послала здешняя земля, — устало повторил ведун. — Она оскудела, ей нужны жители. Пастухи, пахари, ремесленники. Те, кто будет верен ей, а не далеким родичам, и всех соседей признает побратимами. — И вы дадите нам пастбища? — неуверенно переспросил степняк. — Да, — кивнул Олег. — Их здесь пока заметно больше, нежели скота. — Я согласен! Наверное, Середину в этот миг следовало ощутить радость: как-никак, среди побратимов появился первый степняк. Но на Олега вместо радости навалилась тоска. Он отлично понимал, что перед ним обычный бедняк. Не имеющий своей земли, крепкого рода, надежды на будущее, еле сводящий концы с концами. Для опустевшего Каима и такой работник сгодится — но пользы в организации похода от него не дождешься. Да и нукер из него явно не получится. Хорошим проводником мог быть только опытный нукер — знающий земли, стоянки, пустыни, умеющий спланировать долгий переход и ведающий трудности военной специфики. Однако умные, достойные воины были на счету у любого народа. Они не бедствовали, имели свои земли и стада… С какой стати бросать им привычный уклад и переходить под руку к чужакам? Любопытство могло погнать их вслед за волком — но никакая сила не заставит принести клятву неведомому народу. Вдалеке над дорогой тем временем серым горбом вздыбилось и разрослось пыльное облако. Со стороны степи ехали новые гости, и число их, похоже, на этот раз было не маленьким. Олег увидел, как забеспокоился Чабык, как по его приказу поднялись в седла и умчались на юг три дозора по десятку нукеров. Сам воин, прихрамывая, направился к алтарю, через шаг с силой хлестая себя по колену плетью. Первый дозор вернулся как раз в тот момент, когда кочевник остановился рядом с камнем. Бездоспешный паренек, в одной рубахе и круглой шапке, подбитой горностаем, крикнул прямо с седла: — Там возков с полсотни будет! И верховых никак втрое больше! — Я соберу нукеров, посланник? — спросил разрешения Чабык. — Они идут поклониться камню, — отрицательно покачал головой Олег. — Не стоит пугать гостей зря. Нас все равно больше. Не прошло и минуты, как по дороге и по сторонам от нее плотной гурьбой промчались степняки. Взгляды их скользнули по близкому стойбищу неведомой армии, по камню, вперились в Олега. Гости стали спешиваться. Широкоплечий парень со вздернутым носом и выпяченной грудью, чем-то смахивающий на волнистого попугайчика, рывком обнажил косарь, вручил его ближнему из нукеров и решительно зашагал по уже изрядно натоптанной дорожке к алтарю. На новом пришельце был черный кафтан, расшитый звездами и кругами с разноцветными лучами, причем в центре каждого сверкала перламутровая бляшка, на голове красовалась новенькая шапка, украшенная двумя золотыми монетками, птичьей лапкой и ленточкой птичьего пуха. Красавчик был явно не из простых степных бродяжек и держался соответственно. — Меня называют ханом Судибеем, незнакомец. Все мы башкорты[3] и пришли сюда по зову белого волка. Знаешь ли ты, чего желал от нас этот прекрасный могучий зверь? — Знаю, хан Судибей, — торжественно произнес Середин. — Его исторгла и послала за вами сама эта земля… — в бессчетный раз стал повторять придуманную для чародейства легенду ведун. — Все эти нукеры пришли по зову волка и принесли клятву? — внимательно выслушав, указал в сторону лагеря гость. — Да, — кивнул Середин. — Принеся клятву, мы станем едиными побратимами? Равными среди равных? Пришедшие со мной нукеры — равными нукерам других земель, ханы степи — равными их ханам? — Да, хан, — снова подтвердил Олег. — Я поверил волку, когда он пришел за мной, я поверю ему и сейчас. Я согласен принести клятву и признаю своими побратимами всех башкортов, таких же, как и я. Раз мы выбрали общий путь, я готов идти по нему до конца! — Гость принял из рук Олега чашу и решительно выпил. — Готовь пир, Чабык, к нашему порогу пришла радость, — не удержавшись, облегченно рассмеялся Середин. — У нас в степи нашлись братья! Наш дом — ваш дом. Ваша радость — наша радость. Ведун зачерпнул из крайнего котла еще плошку сбитня — и спутники хана один за другим с готовностью начали принимать посвящение. Олег слушал и слушал клятвы — мысли же его в это время крутились вокруг нескольких мелочей, подмеченных в речи степняка: «Почему он не представился ханом, а сказал: „Меня называют ханом“? Почему не назвал нукеров своими, предпочтя выражение „пришедшие со мной“? Почему с такой гордостью напирал он на то, что они башкорты, „идущие за волком“, никак не помянув своего родового происхождения?»