– Конечно, ваше величество, – отозвался дварф. – Чем я могу вам помочь? Я заговорил вместо Пончика: – Вы не ответили, когда я вас спрашивал. Этот поезд ходит по кругу, верно? Куда он направляется после конечной станции? Сворачивает на другую линию? – Все обязаны выйти на конечной станции. На станции четыреста тридцать пять, – сказал кондуктор. – На ней линия кончается. – Это я знаю, – сказал я. – Что же происходит дальше? Вернон вдруг почему-то крайне встревожился. – Не могу сказать. – Не можете сказать? Или отказываетесь? – Поймите, вам придётся сойти на четыреста тридцать пятой. На самом деле вас надо сходить на четыреста тридцать третьей. Там большой пересадочный узел. Станция номер четыреста тридцать четыре не функционирует, а четыреста тридцать пять – конец линии. Пончик решила прийти мне на помощь. – Вернон, почему ты уходишь от вопроса Карла? Мне показалось, что он захотел сбежать. Но он удержался, обошёл стойку и извлёк предмет, похожий на флягу с самогоном. Я бросил взгляд на сосуд. Да, это был обычный самогон, не более дорогой Повышающий градус. Вернон торопливо сделал глоток прямо из фляги и вздохнул. – Виноват, ваше величество. До меня доходят только слухи. По правде говоря, я толком не помню. Мы приезжаем на станцию четыреста тридцать пять, а потом у меня всё туманится. И вдруг я стаю на платформе станции десять, а это уже депо. Я забираюсь в поезд, и всё начинается снова. Я даже не знаю, сколько времени прошло. Я хмыкнул. – Что-то тут не от мира сего. – Так и есть, – подтвердил Вернон. – Я иногда разговариваю с приятелями в депо. Никто не знает. У всех одно и то же. И так всегда было. Я вспомнил схему линии «Кошмарного экспресса». Там за один пролёт до конца линии находилась станция четыреста тридцать шесть. – Вы упомянули о слухах. Что это за слухи? – Говорят кое-что, – ответил кондуктор. – Некоторые думают, что мы во временнóй петле. Как по мне, они правы, но только частью. – Что вы имеете в виду? Вернон показал на длинный шрам, тянувшийся вдоль его руки. – Я уже давненько вот это заработал. Мозговая амёба[25] со станции триста пятьдесят четыре. Станция «Чупакабра»[26]. Обычно я там не выхожу, если они есть, но однажды дал маху, и они меня наградили. Кровь хлестала дай боже. Если бы тут была временнáя петля, я был бы опять здоров, как только вернулся бы в депо. А я не выздоровел. Если я проголодаюсь к концу маршрута, то бываю всё ещё голодным, когда путь начинает снова. Да и пассажиры не всегда одни и те же. Так что время течёт правильно. Вроде как. – Он постучал по бутыли с самогоном. – Но вот какая дьявольская штука. Временнáя петля – это сам поезд. Я могу вылить это пойло на пол, а завтра примерно к этому времени оно вернётся на полку. – То есть вы выключаетесь, транспортируетесь на станцию, а поезд как бы заводится заново? А остальные члены бригады? Эти вот зомби, машинист, ну, все, кто есть? – Когда я возвращаюсь на станцию, то есть только я и носильщики. Гули всякий раз разные. Они заходят на станции двенадцать. Двенадцатая – это одна из тех станций, на которых есть лестницы, ведущие вниз. – А машинист? Вернон пожал плечами. – Один парень. Может быть, он выходит в то же время, что и я, но точно я не знаю. Он всегда уже в поезде, когда я появляюсь. А иногда бывает другой, поэтому я знаю, что машинист тоже не находится в петле. – Это как-то вовсе странно, – заметила Катя. – Машинист – Дварф, как и вы? – Он не дварф, – сказал Вернон. – Я, собственно, ни одного из них не видел. Думаю, что человек, судя по голосу. Перед каждой новой поездкой я отключаю громкоговоритель в этой кабине, чтобы не слышать его голос. Человеческие голоса впиваются мне в мозг, как шипы. – А то я не знала, – фыркнула Пончик. – Ещё кое-что есть. В смысле, насчёт поезда. Вернон засунул руку в карман сюртука и достал толстую пачку бумаг. Разложил листы на барной стойке. Я приблизился на шаг. Верхний лист представлял рисунок дварфа женского пола. – Это моя жена, – пояснил Вернон. – Я заказал её портрет перед тем, как получил эту работу. Повесил его над кроватью в своём купе. Однажды я сунул его в карман. И вот что из этого вышло. Он указал на стопу листов. На следующем листе был тот же рисунок. И на всех остальных. Несколько десятков. – Каждый раз перед поездкой я кладу рисунок в карман, он там лежит, когда поезд отправляется, а начальный остаётся над моей кроватью. Так выходит только с теми вещами, которые были в поезде в мой первый день. И вот это тоже. – Он достал из другого кармана мешочек и высыпал на стойку золотые монеты. – Когда я начинал, у меня было десять золотых. Монеты лежали на тумбочке. – Почему вы не уходите? – спросил я. – Почему не отправляетесь домой, когда возвращаетесь на станцию десять? Он пожал плечами. – Я не в ловушке. Некоторые ребята из депо уходят, идут домой. Я не ухожу, потому что знаю: стоит какой-нибудь гниде прознать про мои десять золотых, как она найдёт способ пробраться в поезд. Не, чёрта лысого какой-нибудь вонючий дварф получит моё магическое золото, на него найдётся «План соблазнения»[27]. – Он указал на портрет жены. – За каждую поездку я получаю как за десять, это из-за временнóй петли. А в итоге попаду домой, к жене. – Он принялся собирать золотые монеты со стойки. – Когда-нибудь. – У вас найдётся более ценная карта? – поинтересовался я. – Допустим, схема всей железнодорожной сети? Кондуктор издал смешок. – Схема всего «Клубка»? Я думаю, такой на всём свете нет. Я почувствовал, что поезд замедляет ход, и услышал приглушённое объявление: мы приближались к станции восемьдесят пять. Вернон вскинул голову. – Монстры тут выходят. Следующий перегон не такой дрянной. На восемьдесят шестой и восемьдесят седьмой появятся Трясоглавцы. С виду они одинаковые, но воюют друг с другом. Станция восемьдесят восемь – «Мофман»[28], там будут несколько штук Драных экстази. На вид они страхолюдины, но медлительные. Потом восемьдесят девятая, пересадочная станция. С жёлтой линии на индиго. – Индиго? – встрепенулась Катя. – «Дочери» там. – И прежде чем я успел найти предлог, чтобы уйти от темы, добавила: – Неважно, они сейчас на линии зимнего неба[29]. – Я такой не знаю, – сказал Вернон. – Цветов много. – А сколько всего? – полюбопытствовал я. Он пожал плечами. – Говорят, их тыщи. Я в этом не разбираюсь. Просто их очень много. – Монстры всегда выходят через каждые пять станций? – Да. Почему так – не знаю. И они всегда из-за этого возбуждаются. Этот тип оказался неоценимым источником информации. Я понимал, что мы бы не вытянули из него так много, если бы не Пончик с её всесокрушающим очарованием. Я продолжал расспрашивать: – Бывает так, что монстры пропускают станцию и едут дальше? Он кивнул. – Несколько раз я сам такое видел. Если какая-то зверюга пропустит станцию, то она выйдет на следующей, если сумеет. В таких случаях всегда поднимается паника. Один Козлео со станции двести двенадцать попробовал оседлать петлю. Доехал до конца линии. То был единственный раз, когда в поезде что-то оставалось. – Значит, этому мобу удалось остаться в поезде? – переспросил я. – И он был ещё там, когда вы возвратились? – Что-то вроде этого, – вздохнул Вернон. – В поезде остался его скелет. Ни шкуры, ни крови, ни волос. Что-то после четыреста тридцать пятой станции убило его. Да ещё как убило. – Как вы поддерживаете связь с машинистом? – поинтересовался я. Дварф помотал головой. – Не поддерживаю. У меня в отсеке есть рожок, но он не действует. Машинист не реагирует. – И вы никогда не заходили к нему, чтобы поговорить? – Ни-ни. Там заперто крепче, чем в задницах у эльфов. Чтобы туда попасть, нужен Ключ машиниста. – Он выходит когда-нибудь? – Я такого не видел. И двигатель локомотива изнутри тоже не видел. – Как же нам до него добраться, чтобы сойти? – спросила Катя. – Я только однажды слышал о том, как машинист выходил из поезда, – сказал Вернон. – Это случилось при совершенно необычных обстоятельствах. – Что за обстоятельства? – Сход с рельсов.