Расхрабрившись, кипя, рог схватил оскорбленный Хрюша. — А я что говорил! Я же говорил насчет порядка, я говорил, а мне — «заткнись»! Голос взвился, надсаженный благородным негодованьем. На него уже шикали кругом. — Сказали, костер нужно маленький, а какую скирду навалили. Только я рот раскрою, — стонал верный горькой правде Хрюша, — мне сразу «заткнись», а когда Джек, или Морис, или Саймон… Он запнулся на пронзительной ноте и застыл, глядя поверх голов, вдоль чужого склона горы, туда, где собирали валежник. Потом расхохотался, до того странно, что все притихли, недоуменно разглядывая сверкающие окуляры. И проследив за его взглядом, нашли источник этой мрачной веселости. — Вот вам и маленький костер! Дым курился там и сям среди лиан, увивавших мертвые и гибнущие деревья. На глазах у детей дымную кудель в одном месте вдруг тронуло огнем и она уплотнилась. Тонкие ленты огня поползли по комлю, разбежались по листве и кустам, множились, разрастались. Пламя задело древесный ствол, вспорхнуло на него яркой белкой. Дым рос, слоился, клубился, раскатывался. Белка на крыльях ветра перенеслась на другое стоячее дерево, стала поедать его с верхушки. Под темным покровом дыма и листвы огонь подкрался, завладел лесом и теперь остервенело его грыз. Акры черного и рыжего дыма упрямо валили к морю. Глядя на неодолимо катящее пламя, мальчики пронзительно, радостно завизжали. Огонь, будто он живой и дикий, пополз, как ползет на брюхе ягуар, к молодой, похожей на березовую поросли, опушившей розоватую наготу скал. Он набросился на первое попавшееся дерево, мгновенно изукрасил его пылающей листвой. Потом проворно прыгнул на следующее и тотчас заполыхал, качая их уже строем. Под тем местом, где ликовали мальчики, лес на четверть мили кругом бесновался в дыму и пламени. Треск огня дружно ударял в уши барабанным боем, и гору от него будто бросало в дрожь. — Вот вам и маленький костер! Ральф с испугом замечал, как один за другим все стихают, охваченные жутью перед разбушевавшейся у них на глазах силой. Поняв, что жутко и ему, он вдруг вышел из себя: — Да заткнись ты! — У меня рог, — сказал Хрюша обиженно. — Я имею право говорить. На него смотрели пустыми взглядами, вслушиваясь в барабанный бой пламени. Хрюша тревожно заглянул в ад и покачал на руках рог. — Теперь уж пускай горит. А ведь это наше топливо было. — Он облизнул губы. — Чего ж тут сделаешь. Надо было поосторожней. Я боюсь… Джек с трудом оторвал взгляд от огня: — А ты вечно боис-си. Жирняй! — У меня рог, — уныло пролепетал Хрюша. Он повернулся к Ральфу. — У меня рог, да ведь, Ральф? Ральф нехотя отвернулся от пышного, жуткого зрелища: — Ну, чего ты? — У меня рог. Я имею право говорить. Близнецы в один голос хихикнули: — Дыма захотели… Вот вам и дым… Далеко-далеко, за горизонт, расплывалась дымная туча. Хихикали уже все, кроме Хрюши; просто покатывались со смеху. Хрюша не выдержал. — У меня рог! Слышьте вы? Перво-наперво надо было что? На берегу шалаши построить. Тут ночью-то ужас как холодно. А вы же чего? Только Ральф сказал про костер — сразу орать и — на гору дунули. Как дети малые! Наконец его тираду стали слушать. — Вот вы хочете, чтоб нас спасли, а сами чего сперва делать не знаете и ведете себя как не надо. Он снял очки и хотел было положить рог, но, увидев, как к нему потянулось сразу множество рук, передумал. Сунул раковину под мышку и снова уселся. — И костерище разложили зачем-то незнамо какой. Весь остров подпалили. Хороши мы будем, если весь остров сгорит. Будем кушать печеные фрукты да свинину жареную. И ничего смешного! Сами Ральфа выбрали, а подумать ему не даете. А только он чего скажет, разбегаетесь, как, как… Он остановился перевести дух, и на них зарычало пламя. — Это еще что. А детишки-то. Малыши. Кто за ними доглядает? Кто скажет, сколько их у нас? Ральф вдруг шагнул к нему: — Я же тебе велел. Я велел тебе список составить. — А как? — орал в неистовстве Хрюша. — Один-то я — как? Они две минутки посидели и в море посигали, по лесу разбежались, все подевались куда-то. Откуда ж я разберусь-то, который кто? Ральф провел языком по белым губам. — Значит, ты не знаешь, сколько нас тут должно быть? — Да откуда же, они же ведь как букашки бегают. А как вы вернулись трое, и ты сказал — огонь разводить, все побегли, и я даже… — Ну, хватит! — оборвал Ральф и выхватил у него рог. — На нет и суда нет. — А потом вы мои очки захапали… Джек глянул на него: — Заткнись! - …а малыши, они же там, где огонь, бегали. Может, они и сейчас еще там, откуда вы знаете? Хрюша, вскочив, показывал на дым и пламя. Шепот пронесся и замер. Что-то делалось с Хрюшей, что-то странное, он задыхался. — Вот тот малыш, — задыхался Хрюша, — тот, который на лице с меткой, я не вижу его. Где он? Все молчали, как мертвые. — Который про змей говорил. Он был вон там… В огне бомбой взорвалось дерево. Обмотки лиан взметнулись, корчась, и сразу опали. Малыши завизжали: — Змеи! Смотрите! Змеи! На западе всего в дюйме от моря висело забытое солнце. Лица снизу подсвечивались красным. Хрюша привалился к скале и вцепился в нее обеими руками. — Малыш, который с меткой… на лице… куда он… подевался? Сказано вам — я его не вижу! Мальчики переглядывались в страхе, отказываясь верить. — Куда он подевался? Ральф как-то сконфуженно забормотал: — Может, он вернулся туда, на… на… Снизу, с чужого склона, все гремел и гремел барабанный бой. Глава третья. Шалаши на берегу Джек согнулся вдвое. Он, как спринтер на старте, почти припал носом к влажной земле. Стволы и стлавшиеся по ним лианы терялись в зеленой мгле ярдов на тридцать выше, и кругом густые кусты. Тут был поломан сук и, кажется, отпечаталось краем копыто — только и всего. Он уткнулся в грудь подбородком и не отрывал глаз от этого едва заметного намека на след, будто вымогая у него разгадку. Потом, как пес, на четвереньках, неловко, с трудом, он взобрался еще ярдов на пять и встал. Тут лиана захлестывалась петлей и с узла свисал усик. Усик был блестящий с одного бока; проходя петлю, свиньи его отполировали щетиной. Джек приник ухом к земле в нескольких дюймах от этого знака и впился глазами в непроглядность кустарника. Рыжие волосы отросли с тех пор, как он оказался на острове, и сильно выгорели; неприкрытая спина была вся в темных веснушках и шелушилась. В правой руке он волочил заточенный шест футов в пять длиной; и, не считая обтрепанных шортов, на ремне которых болтался нож, он был совсем голый. Он прищурился, поднял лицо и, раздувая ноздри, легонько втянул струйку теплого воздуха, выведывая у нее секрет. И он и лес — оба затихли. Наконец он тяжело, с неохотой выдохнул и открыл глаза. Глаза эти были ярко-синие, и сейчас от досады в них метнулось почти безумие. Он провел языком по пересохшим губам и снова всмотрелся в упрямые заросли. И снова двинулся вперед, обрыскивая землю. Тишина в лесу была еще плотнее и гуще жары, и даже жуки не жужжали. Только когда Джек сам спугнул из нехитрого гнезда цветистую птаху, тишина треснула, раскололась и, разбудив сонное эхо, зазвенела криком, словно взмывшим из глуби времен. Джек даже вздрогнул от этого крика, со свистом сглотнул; и на секунду вместо охотника стал испуганной тварью, по-обезьяньи жавшейся к дереву. Но след и досада тотчас взяли свое и погнали снова обрыскивать землю. У толстого седого ствола в бледных цветах по комлю он замер, еще раз потянул носом жаркий воздух; и вдруг ему перехватило дух, даже кровь отлила от лица, и тут же опять в него ударила краска. Он тенью скользнул во тьму ветвей и нагнулся, разглядывая вытоптанную землю у себя под ногами. Комья были теплые. И грудились на взрытой земле. Они были зеленоватые, мягкие, от них подымался пар. Джек поднял взгляд на непостижимую гущину загородивших путь лиан. Потом вытянул копье и шагнул. За лианами след впадал в свиной лаз, достаточно широкий и четкий — настоящую тропку. Земля на ней была плотно убита, и, когда Джек выпрямился во весь рост, он тут же услышал, как по лазу движется что-то. Он отвел назад правую руку, размахнулся и со всей силы метнул копье. На тропе раздался дробный, четкий перестук копыт, как щелк кастаньет, приманчивый, сладкий — обетование мяса. Джек выскочил из-за кустов и подобрал копье. Свиной топоток замирал вдалеке. Джек стоял, обливаясь потом, лицо было в грязных разводах и прочих отметинах долгих невзгод охоты. Он ругнулся, сошел со следа и стал продираться сквозь чащобу, пока она не расступилась и голые стволы, подпиравшие черную сень, сменились светло-серыми стволами и кронами перистых пальм. Из-за них мерцала вода и неслись голоса. Ральф стоял возле нагроможденья пальмовых стволов и листьев, грубого шалаша, смотревшего на лагуну и вот-вот грозившего рухнуть. Он не заметил Джека, когда тот заговорил: — Водички бы, а? Ральф хмуро поднял глаза от хитросплетенья ветвей. Он смотрел прямо на Джека, все еще не замечая. — Воды бы, говорю, а? Пить хочется. Ральф оторвал мысли от шалаша и вдруг обнаружил Джека. — А, привет. Воды? Там, под деревом. Наверно, еще осталось.