— Да и Вождь. Оба они… — Ужас, ужас… — А Роджер еще… Оба вдруг застыли. Со стороны племени кто-то поднимался. — Идет проверять, как мы дежурим. Скорее, Ральф! Прежде чем скользнуть вниз, Ральф ухватился за последнюю возможность, какую давала встреча. — Я близко залягу; прямо тут, в зарослях, — шепнул он. — Вы их уведите отсюда. Они так близко не станут искать… Шаги были пока далеко. — Сэм, ведь все обойдется, ведь правда, Сэм? Близнецы опять промолчали. — На! — вдруг сказал Сэм. — Возьми… Он бросил Ральфу кусок мяса, Ральф его схватил. — Но что, что вы мне сделаете, когда поймаете? И — молчанье наверху. Он сам понимал, как все это глупо выходит. Он уже спускался. — Что вы будете делать?.. Сверху, с нависшей громады скалы, пришел непонятный ответ: — Роджер заострил палку с обоих концов. Роджер заострил палку с обоих концов. Ральф мучился, ломал голову, но не мог докопаться до смысла. Он перебрал все ругательные слова, какие знал, в припадке ярости, вдруг вылившемся в зевоту. Сколько можно не спать? Ох, сейчас бы очутиться в постели, на простыне — но ничего тут не было белого, только медлящее свеченье молока, пролитого вокруг той скалы в сорока футах под ним, на которую упал Хрюша. Хрюша теперь был везде, он сидел у него на закорках, он стал страшный теперь из-за тьмы, из-за смерти. Если бы Хрюша вдруг вышел сейчас из воды — с пустой головой… Ральф застонал и опять раззевался, как маленький. Хорошо, что в руке у него была палка, он качнулся и оперся на нее, как на костыль. Он снова насторожился. Над Замком зашумели голоса. Эрикисэм громко спорили с кем-то. Ничего, папоротники и трава близко уже. Там можно спрятаться, а рядом чащоба, которая завтра ему послужит. Ну вот — рука нащупала траву, — здесь можно переночевать, совсем рядышком с племенем… И когда нависнет ужас перед непонятным, можно затеряться среди людей, даже если… Если — если. Палка, заточенная с обоих концов. Ну и что? Они уже бросали в него копья. И промахнулись, только одно попало. Ничего, может, еще опять промахнутся. Он сел на корточки в высокой траве, вспомнил мясо, которое дал ему Сэм, и жадно на него набросился. Пока ел, он услышал еще звуки — крики Эрикисэма, крики боли, страха, чьи-то злые голоса. Значит… Значит, не только ему плохо, по крайней мере одному из близнецов тоже, видно, досталось. Потом звуки слились, удалились, ушли за скалу, он про них забыл. Под руками были гладкие, прохладные листы, перед самой чащобой. Он в нее заберется чуть свет, протиснется между сплетенных стволов, так глубоко заползет, что никому не пролезть, только тоже ползком. Но для того ползуна у него наготове палка. Вот он и отсидится, и облава пройдет мимо, прочешут весь остров, пробегут, прокричат, а он останется на свободе. Он прополз еще немного, зарылся в папоротники. Палку положил рядом и залег в черноте. Только не проспать, только проснуться чуть свет, чтоб обдурить дикарей, — и тут его настиг врасплох и вниз, вниз, в темную пропасть поволок сон. Он проснулся, еще не открыв глаза. Звуки были близко. Он открыл один глаз, увидел совсем рядом со щекой рыхлую землю и загреб ее пальцами, а по папоротникам на него стекал свет. Он успел сообразить, что долгое-долгое падение, смерть — остались во сне, позади, что уже утро. И тут он снова услышал звук. На морском берегу улюлюкали, вблизи ответили, еще ответили. Пронзая узкий конец острова от моря до лагуны, крик несся и ухал, как крик птицы на лету. Ральф, не раздумывая, схватил свою острую палку и снова отпрянул в папоротники. Через несколько секунд он ползком пробирался в чащобе, прочь от надвигающихся прямо на него ног дикаря. В папоротники падали тупые, рубящие звуки — стук, плюханье; шуршала трава. Дикарь — кто, неизвестно — прокричал дважды; ему отозвались с обеих сторон, крик замер. Ральф съежился в зарослях. Снова все было тихо. Наконец он осмотрелся. Да, здесь его никто не возьмет, не сунутся. Вдобавок ему вообще просто повезло. Глыба, убившая Хрюшу, влетела в заросли и проложила в самой середке узкий след. Тут безопасно. Он порадовался своему везению и находчивости. Осторожно присел среди разбитых стволов — ждать, когда охота пройдет мимо. Выглянул из-за листвы, и в глаза сразу мелькнуло что-то красное. Ну да, это верх Замка, дальний, нестрашный. Он устроился поудобней и приготовился слушать, как будут замирать вдалеке звуки охоты. Но звуков этих не было; шли минуты, и его торжество растворялось в зеленой тени. Наконец он услышал голос — голос Джека, но приглушенный: — Это точно? Дикарь, которого он спрашивал, не ответил. Наверное, кивнул головой. Потом голос Роджера: — Смотри, если ты нас дурачишь… И — сразу — стон, вопль. Ральф съежился. Значит, тут один из близнецов, и Джек, и Роджер. — Ты точно понял? Он тут хотел? Близнец охнул и снова взвыл. — Он тут хотел спрятаться? — Да… да… ой! По деревьям рассыпался серебряный смех. Значит, знают. Ральф схватился за палку. Да что они ему сделают? Им и за неделю не проложить тропу в этих зарослях; ну, а если кто-то один попробует проползти сюда так же, как он, то пусть на себя пеняет. Он потрогал пальцем кончик копья и невесело усмехнулся. Да, кто бы он ни был, голубчик, он у него завизжит, как свинья. Они удалялись, шли обратно, к Замку. Топот, чье-то хихиканье. И снова этот тонкий, как птичий, летящий над островом крик. Значит, кто-то остался тут, стеречь его, ну а кто-то… Долгая, ошалелая тишина. Ральф выплюнул кору от обглоданного копья. И встал, посмотрел на Замок. И сразу услышал сверху голос Джека: — Раз, два — взяли! Красную глыбу на стене сорвало, как занавес, оголилась синь неба и фигурки на сини. Земля дрогнула, воздух вспоролся свистом, по верху чащобы прошелся удар, как гигантской рукой. Глыба, стуча и круша, неслась уже дальше, к берегу, а Ральфа засыпало градом поломанных веток и листьев. За чащей радостно взвыло племя. И — опять тишина. Ральф зажал кулаком рот, прикусил пальцы. Осталась еще только одна глыба, которую можно сдвинуть, но она с полдома, с машину, с танк. Он мучительно ясно представил себе, как она стронется, медленно, с уступа на уступ, и огромным паровым катком покатит по перешейку. — Раз, два! Взяли! Ральф положил копье, снова поднял. Откинул с лица несносные волосы, шагнул два шага в своем тайнике, вернулся. И замер, глядя на обломанные ветки. Пока тихо, пока тихо. Он заметил, как у него часто-часто, ходуном ходит грудь, и удивился. И было видно, как чуть слева от середины колотится сердце. Он опять положил копье. — Раз, два! Взяли! И — долгий, заливистый крик. Потом на красной вершине грохнуло, земля подпрыгнула, стала ровно трястись, и так же ровно нарастал грохот. Ральфа подбросило, перевернуло, швырнуло на ветки. Справа, совсем рядом, чащоба накренилась строем и корни взвыли и полезли наружу, что-то красное ворочалось наверху, медленно, как мельничное колесо. И потом это красное сразу пронесло, будто мимо, к морю, проломилось стадо слонов. Ральф, стоя на коленках в колдобине, пережидал, когда земля перестанет дрожать. Наконец разбитые белые пни, расколотые ветки, вся расплющенная чаща дрогнули и стали на место. Что-то давило Ральфа, было трудно дышать. Опять стало тихо. Но не совсем. Где-то близко шептались. И вдруг справа сразу в двух местах бешено затряслись ветки. Высунулся конец копья. Ральф в ужасе выбросил вперед копье, изо всех сил ударил. — А-а-а! Копье дрогнуло в руке, он его отдернул. — О-о-о! Кто-то стонал рядом. Все громче говорили, говорили. Бешено спорили, и стонал раненый дикарь. Потом стало тихо, и голос — нет, это не Джек — сказал: — Ну что? Я говорил, он опасен! И опять застонал раненый дикарь. Что будет, что будет? Ральф сжал изо всех сил изжеванное копье, опять на лицо ему упали волосы. Бормотали всего в нескольких ярдах от него со стороны Замка. Вот один дикарь охнул: «Ну да?» задушенным голосом; другой тихонько прыснул. На корточках, оскалясь, Ральф посмотрел на стену зарослей, поднял копье, зарычал, стал ждать. В невидимой группке опять захихикали. А потом он услышал странный, струящийся звук и тотчас за ним уже более громкое потрескивание — будто разворачивают большие листы целлофана. Хрустнул куст. Ральф подавился кашлем. Сквозь ветки белыми и желтыми клоками лез дым, и синий лоскут неба над головой сразу сделался темным, как туча, и вот уже густой дым бился вокруг. Кто-то захохотал радостно, и голос крикнул: — Дым! Ральф пополз по чащобе к лесу, прижимаясь к земле, чтоб его не душил дым. Вот и открытое место, уже видно зелень опушки. Совсем маленький дикарь стоял между ним и лесом, размалеванный красным и белым, с копьем в руках. Он кашлял и, ничего не видя в дыму, тер ладошкой глаза и размазывал краску. Ральф бросился на него, как кошка; зарычал, ударил копьем, дикарь согнулся надвое. В чаще снова орали, а страх уже гнал Ральфа через подлесок. Он добрался до лаза, пробежал по нему ярдов сто, бросился в сторону. Сзади, пересекая остров, опять пронеслось улюлюканье и трижды прокричал одинокий голос. Он понял — это сигнал, они надвигаются, и снова побежал так, что у него чуть не выпрыгнуло сердце. Он свалился под куст, лежал, стараясь немного отдышаться. Щупал языком зубы и губы и слушал крики погони. Можно еще всякое сделать. Влезть на дерево, например, — но нет, это слишком рискованно. Обнаружат — и тогда им только выждать останется.