Это внезапное счастье, которое, возможно, существовало лишь в ее голове, расцветило мир новыми красками, и такой палитры Надя еще не встречала. Первые осенние заморозки походили на весеннюю оттепель, небо даже в самую пасмурную погоду казалось синим и высоким, а пролетающее над Литинститутским двориком – о, оно раскачивалось, как на качелях, приближаясь к земле так близко, словно хотело забрать Надю и унести в стремительную и необъятную ультрамариновую даль… Да что там небо, весь мир словно обрел крылья и готов был нести ее, куда Надя прикажет. Больше она не сомневалась. Что-то огромное и неизбывное стало частью ее. Неодолимое и выходящее за границы всего, что она знала раньше. Надю немного пугало ощущение неизбежности грядущего, словно они уже были любовниками, но по какой-то досадной нелепости сейчас вынуждены сделать перерыв в отношениях, притворяясь преподавателем и студенткой. Предчувствие чего-то большего, словно она стоит на берегу и видит, как с моря идет цунами, а она улыбается и протягивает руки навстречу этой бездне. Именно так Надя улыбалась, когда встречала Андрея Мстиславовича в коридоре Литинститута или во дворике, или даже только заслышав его голос из-за дверей аудитории. Семинары превратились в блаженство – сидеть несколько часов рядом с ним, смотреть на него, слушать его голос. Говорить с мастером, спорить, или непринужденно перекинуться парой фраз на крыльце, и обменяться особыми, понятными лишь двоим взглядами при прощании… – Ты что, влюбилась? У тебя вид такой счастливый… – как-то спросила ее Марина. Несколько часов назад Надя столкнулась с Лялиным во дворике. И теперь, спускаясь по лестнице, она невольно задержалась напротив большого зеркала. Можно было подумать, что над ее лицом кропотливо и изрядно потрудился невидимый мастер фотошопа: добавил эффект светящихся глаз, румянец, причудливо изогнул и затенил брови, высветлил контуры так, что кожа казалась подсвеченной изнутри, волосы словно сами собой завились и легли на плечах золотыми волнами, губы он раскрасил в цвет лесной ягоды, но главное, фотомастер нарисовал ей улыбку, которую Надино лицо еще не знало. Никогда еще она не видела себя такой. – Влюбилась! – ответила она и, подпрыгнув, села на подоконник. – Только не говори, что в Лялина! – Хорошо. Не скажу, – хитро улыбнувшись, ответила Надя и достала из сумки дневники Достоевского. – Вот смотри, по большому счету все дневники или письма писателей о трех-четырех темах: где взять денег, любовь роковая, политика и болезни. А ведь если подумать, всю жизнь человека можно свести лишь к этому… – Надя, сейчас же прекрати! Рассказывай, что у тебя с Лялиным! Ну ты вообще! А когда? – Да никогда! Что ты орешь на весь институт? Давай тогда уж напишем текст и повесим на доске объявлений! – В стихах? – В прозе! Пойдем на улицу. На асфальте возле крыльца лежали желтые листья. Надя и Марина пошли по одной из дорожек к Герцену, окруженному клумбами и невысоким кустарником, листья которого осенью становились оранжево-красными. Рядом с бронзовой фигурой революционера и писателя Надя подняла голову: Александр Иванович напряженно всматривался вдаль, прижимая к сердцу гранки газеты «Колокол». За его спиной уже отчетливо просматривался фасад – летом его заслоняла обильная листва. – Сын сердца, – вполголоса произнесла Надя. – Что ты говоришь? – не расслышала Марина. – Говорю, сын сердца. Ему фамилию тоже ведь отец придумал из-за любви. – Лучше бы из-за любви свою дал, – проворчала Марина. Она продолжала переживать из-за разрыва с Ветровым, и в каждом сюжете или стихотворении о любви видела напоминание о своей трагедии. Вообще в последнее время любые разговоры на любовную тему у нее вызывали раздражение. Правда, после того, как Надя рассказала о своем новом чувстве, Марина даже подпрыгнула на месте, хлопая в ладоши: – А, я так и знала! А почему мне не сказала, скрытница? Слушай, ну Лялин прекрасный! Я бы тоже в него влюбилась, если бы не сама знаешь кто. – Я тебе влюблюсь! Да что говорить, говорить-то еще особо не о чем. – Конечно, не о чем, вы когда переглядываетесь, с вас можно картину писать: «Влюбленные. Двадцать первый век». – Да ну тебя! Не знаю, что дальше будет. Да и как будто все равно! – А тебя не смущает, что он твой учитель? – А почему меня это должно смущать? Научит чему-нибудь новому… – Надя расхохоталась. – Или я его. Знаешь, когда с ним говорю, разницы между нами совсем не чувствую. Хотя умом понимаю – он гораздо умнее и старше, и все эти его работы и степени. А вот стоим рядом – словно вообще ничего нет. – Только так и может быть, – сказала Марина и погрустнела. – А кстати об учителях, – Надя решила отвлечь подругу от невеселых мыслей, – поможешь мне выбрать стихи на вечер? Поэтический вечер «Учителя и ученики» был запланирован на ближайшую пятницу – на нем выступали со своими произведениями преподаватели семинаров поэзии и их студенты. Пятничным вечером в большом зале аудитории номер три, где проходили научные конференции, а на сцене показывал свои спектакли студенческий театр, все места были заняты. За дверями этой аудитории находился зал с колоннами, парадными люстрами и барельефами классиков, которые здесь же когда-то выступали: Блок, Маяковский, Есенин… Садясь поближе к сцене, Надя высматривала Лялина, но пока его не было видно. Вступительную речь произнес Весин. Ректор говорил о том, что, несмотря на мелкий быт, окружающий каждого, есть еще высокое удовольствие поэзии, а Москва действительно город поэтов, и многие живут этой профессией, которая никогда не умрет, пока бьется русское сердце. Он же представил мастеров поэтических семинаров, прочитавших свои стихи. Затем выступили их ученики. И даже Лялин прочитал два стихотворения. «Сегодня почему-то ужасно хочется быть молодым, и хоть я давно не пишу, вспомню несколько стихов из первого сборника», – сказал он. Надя лучше запомнила то, которое он читал первым. Когда грустишь, бульварами пройди ты. Снег на ветвях и пар над мостовой, Под ношею дрожат кариатиды. И стынет возле будки постовой. А ты идешь, как будто посторонний, Затерян в замерзающей толпе. Ты одинок. И только маскароны Сквозь камень улыбаются тебе… Ее немного удивило, хотя скорее обрадовало, одиночество этих стихотворений, ведь если мастер выбрал стихи не о страсти, ей можно надеяться, что сейчас в жизни Андрея Мстиславовича нет другой женщины… Семинар Лялина представляли три человека: Надя, Вадим и Ася. Они, как и все, прочитали по одному стихотворению – слишком много было выступающих. Ильин читал свое новое стихотворение. Жизнь будет легка-легка, только с трещиной посередине, вроде первого на реке ледка, — ненадёжна отныне. Но срастается перелом и вправляется ноющий вывих, не тому ли вода подо льдом учит нетерпеливых? На Волхонке снежок, на Стромынке. Пусть зима промелькнёт, недолга, нам показывая картинки цвета низкого потолка. Из кафешного тёплого зальца выйти как-нибудь ввечеру, жизнь легко выпуская из пальцев, словно пёрышко на ветру. Ася тоже взяла одно из последних стихотворений: Дерево У этого дерева необъятный обхват ствола: Улитка шла четырнадцать суток и всё же не обошла. У этого храма четыреста шрамов в неровной коре: