Горевал в таких посланиях поэт. «Вот, глядите, – жаловался друзьям Дон, – ушла на работу и даже не поцеловала! А теперь молчит! А вот что я ей напишу!» – и он снова брался за телефон: Вы холодны со мною, Как будто заливное… Ангелина молчала. Тогда Дон снова писал жене: Где Вы, холодная леди, Сердце разбившая мне? Ваше молчанье, как плети По обнаженной спине. Но Ангелина упорно не отвечала на поэтические послания мужа. Дон продолжал: Долой контакты половые! (А ведь так хочется!) Отныне только деловые И творческие… «Вы посмотрите, – сетовал Репников, – какой стих! А вот еще, неужели опять не ответит?» И новое послание улетало в пространство сотовых сетей: Миг расставания проклятый! Нам сколько порознь бродить? Но сердце, как аккумулятор, Любовью можно зарядить… Обычно Ангелина, не выдержав стихотворного напора, переставала дуться, и вечером супруги бурно мирились. Ссорились они в основном из-за денег. Надя запомнила четверостишие, которое Дон написал, когда выяснилось, что Ангелина взяла огромный кредит и все деньги потратила на наряды и косметику. И когда Репников справедливо возмутился, молодая жена смертельно обиделась и не разговаривала с ним неделю. Он тогда написал «кредитный» цикл стихов, одно из которых было таким: Деньги, милая, – тщета. Оплачу я все счета, Все уладив к январю, Вас я удовлетворю. Кончилось тем, что Дон нашел деньги и они помирились. Да и как он мог отказать своей красотке-жене, в которую был влюблен и желал ее, словно подросток молодую учительницу. Сегодня Репников опять пришел один. – Как, вы уже все купили? – воскликнул Руслан, протиснувшись в центр компании. – У меня есть семьсот рублей, большая куча денег, надо срочно от нее избавиться! – А ты закуски купи, – посоветовал Ларичев, – и еще бутылку. А лучше две. Кстати, вот наши исчезнувшие. Вынырнув откуда-то из темноты к ним подошли Миша с Мариной. – А, вернулись! Правильно, – одобрил Камышников. – О чем речь? – спросил Ветров. – Мы думаем, на что бы потратить деньги, – сказал Виноградов. – Да потратишь ты свои деньги! – махнул рукой Ларичев. – Скажи лучше – вот говорят, Лермонтов обуян гордыней. Наверно поэтому его стихи такое говно… – Что? Что ты сказал про Лермонтова? Сейчас же извинись! – возмутилась Марина. – Он же умер, перед кем извиняться. Стихи плохие. – У него прекрасные стихи! Если бы сейчас было старое время и я была мужчиной, то вызвала тебя на дуэль! За Михаила Юрьевича! – Если бы сейчас было то время и ты была мужчиной, я бы тебя убил. – А может, я тебя? Вот послушай, я сейчас стихотворение прочитаю… – Избавь меня от этого ужаса! Мне и так Сологуб на днях приснился… – А как, кстати, его первый сборник назывался? Марина наклонила голову набок и задумалась. – Первый? Что-то там про землю. – Первый сборник Сологуба назывался «Стихи», – быстро сказала Инна Некрасова. – И второй, как ни странно, тоже. «Стихи. Книга первая» и «Книга вторая». – Название такое… Незапоминающееся, – улыбнулся Антон. – Ну уж не «Отплытие на остров Цитеру». Если никто не мог вспомнить какую-то строчку или возникал спор о книгах, публикациях, каких-то биографических моментах, друзья всегда обращались к Инне. Инна была одной из основательниц альманаха «Алконостъ», созданного в девяностые, на основе которого возникло творческое объединение. На стихи многих участников написал песни Сергей Труханов, композитор и исполнитель. Немало песен было на стихи Некрасовой, и когда Инна начинала их читать, Наде казалось, вместе с ней она слышит музыку и негромкий голос Сергея. Особенно ей нравилось это стихотворение: В пыли и скалах под самым чистым небесным сводом Паучий город раскинул сети и ловит море. Вот над прибоем стоит пришелец, глядит на воду: В движеньях нега, в зубах окурок, тоска во взоре. Хрестоматийно белеет парус, и ветер свищет, И мачта гнётся, и как ей гнуться не надоело… Вздохни поглубже, шагни подальше – никто не сыщет, Да как отыщешь в таком просторе чужое тело? Но будет биться вот здесь, левее, пониже горла, Солёный, влажный комок, и будет сочиться алым, И не отпустит тебя, какая б волна ни стёрла Твой след на этих спокойных, твёрдых, надёжных скалах.