– Съедобный? – Да, только не в Москве. Они подошли ближе к воде. Надя смотрела на густые елочки водорослей, на уток, на солнце, купающее свой свет в воде… Могло ли быть что-то лучше этого? Когда вечером Надя закрывала глаза, где-то под веками гас ослепительный свет еще одного из этих восхитительных дней, ставших на один больше. И только там, почти за краем сознания, угадывалась еще не видимая тьма, о которой можно только догадываться и о которой она запрещала себе думать. Сторона, ведущая обратный отсчет этим дням. Если смотреть оттуда – на один день их жизни становилось меньше. Но Надя стряхивала призрак отчаяния, будто отгоняла случайного мотылька. Рядом с Повелителем ей хотелось жить вечно. В конце августа они вместе пришли в Литинститут. Лялину нужно было забрать какой-то документ. Здесь, на лавочке рядом с Герценом, Надя вспомнила и рассказала, как после вечера учителей и учеников она, проснувшись, искала его рядом. – Это было необъяснимо, нелогично и стихийно. Ведь между нами еще ничего не было. Или уже было? Иначе откуда ощущение: трава – зеленая, небо – синее, ты – спишь со мной, и только так должно быть? Как понятно и просто… Словно в самом устройстве мира заложено, что я – с тобой. И иначе быть не может. – А почему ты сейчас об этом подумала? – Потому что я люблю тебя. – Я тоже тебя люблю. Она подняла желтый лист и положила ему на колено. – Мне так много хочется тебе сказать, и как будто постоянно не хватает времени, а ведь мы почти не расстаемся. Иногда я думаю, любовь – так близко, рядом, и в то же время – непостижима. Нечто, связанное со мной и живущее своей жизнью, и я никак не могу повлиять на нее. Могу лишь благодарить Бога за то, что она живет в моем сердце. И молить, чтобы она его не покинула. Как будто я каждую минуту с тобой, на твоей стороне, и нет у меня никакой другой стороны. Я не знаю, кто эта прекрасная неизбежная птица, бьющая крыльями в груди. Знаю одно, если она меня покинет – меня больше не будет. – Хорошо ты сказала, – произнес Лялин. – Наши птицы бьются и тоскуют, хлопая крыльями навстречу друг другу, не понимая, зачем мы должны расставаться. Он перенес лист на ее юбку и накрыл сверху рукой. – Я согласна. Надя повернулась и посмотрела на Лялина. – Это то, о чем я подумал? – А о чем ты подумал? – Что ты больше от меня не уйдешь. – Да. Больше я от тебя не уеду. – Правда? И никаких монастырей? – Никаких! Но только если ты сделаешь мне балерину. – Да, я готов! Пойдем, там на кафедре никого нет! – С ума сошел! Надя покачала головой, улыбаясь. – Конечно, сошел. Я был страшно одинок. Ты моя единственная радость все эти годы. – И когда мы не встречались? Надя заметила, что уголки его губ неуловимо поползли вниз, сделав лицо печальным. – Я вспоминал тебя. И как будто на что-то надеялся. А ты? – И я. Когда ты рядом, уходит одиночество, которое со мной было всегда. Да дело даже не в этом… Пойдем, погуляем по садику? Не разжимая рук, они свернули на тропинку, прошли мимо круглой клумбы и подошли к Герцену. С той стороны ограды шумела и переливалась московская жизнь, накатывая волнами, затекая в подъезды или же разбиваясь об основания домов. – Как думаешь, тот мир на самом деле существует? – По крайне мере наш бульвар – точно. Они повернули обратно и медленно пошли в сторону дома: желтый особняк молча смотрел, как два человека приближаются, подходят к крыльцу и исчезают внутри. * * * notes Notes 1 Помни о смерти, Любовь и кашель не скроешь, Пока дышу надеюсь, Истина в вине (лат.). 2 Данте Алигьери «Божественная комедия» (пер. Д. Минаева).