Если вы выльете все это на ваших родителей, они наверняка почувствуют себя жертвами нападения и, скорее, станут защищаться, нежели захотят вас услышать. В кабинете терапевта вы выплескиваете избыток ярости, то есть вот такое количество: Вы пойдете разговаривать с вашими родителями, когда в вас останется не больше того количества ярости, какое соответствует степени той травмы ваших пяти лет: Предпочтительнее, кстати, выразить ваш бунт в присутствии психотерапевта – ведь он окажет вам основную поддержку. Нелегко восстать против своих родителей. Психотерапевт не боится их[27], и он помогает преодолеть страхи и вам. Ваш психотерапевт на вашей стороне. Своей эмпатией он помогает вам разобраться, что справедливо, а что несправедливо. Он осознает вашу эмоцию, он – свидетель вашей правды. Такое осознание вашей эмоции, хотя сами вы пока еще едва ее понимаете уголком души, глубоко целительно. Ваш врач рядом с вами, он обеспечивает вашу безопасность, в которой вы нуждаетесь, чтобы отважиться, войти внутрь себя самих и пережить то, что вы должны пережить. Этот этап бунта приводит к обнаружению вашей правды и тем самым позволяет почувствованным эмоциям появиться вновь. Взбунтоваться против родителей, отказаться от долга благодарности и от «Это ради твоего же блага!» влечет за собою «Мне было больно!» и полное осознание боли – боли, пережитой внутри. И снова возьмите подушку, мысленно поместите за ней родителя и обратитесь к нему (можете использовать фотографию или портрет, если это поможет вам визуализировать его). Скажите ему все, что лежит у вас на сердце, осмельтесь ощутить мятеж внутри вас. Опишите факты, настаивайте на «Ты не имел права, это было несправедливо!». Восстановите таким образом каждый пункт истории ваших отношений. Осознать для себя и отличить справедливость от несправедливости не всегда легко. Как мы, будучи детьми, не имели права жаловаться, как нас заставляли уважать столько родительских поступков, называя их «воспитательными», даже если нам делали больно, и говорить «спасибо» за причиненную обиду, – так же трудно бывает нам иногда взглянуть в лицо истине. В этом случае присутствие психотерапевта, а особенно групповая терапия тоже помогают. Память, единожды осознав, что событие, слово, поступок нанесли нам травму, переходит в иное измерение. Пережитые эмоции всплывают снова. Тут важно не слишком быстро удалять каждую рану. Множество эмоций может нуждаться в высвобождении. Нам необходимо соразмерять – до какой степени мы были обижены. 6. Мне было больно! «Это было вовсе не ради моего же блага. Я осознаю, что мне было больно». Вот она – констатация по мере того, как воспоминания возвращаются: нам нанесли рану, обидели, мы стали жертвами несправедливостей. Шаг за шагом мы осознаем нашу правду. По мере того как картины прошлого воскресают, по мере того как мы осмеливаемся взглянуть в лицо нашей правде, мы вступаем в контакт с ужасами, яростью, горечью, отчаянием. Все эти подавленные эмоции оживают в нас. Не станем пытаться снова утихомирить их приемом анксиолитических препаратов или снотворных, а лучше прислушаемся к ним. Дадим им занять свое место. Хранить все это страдание бессмысленно, надо дать выплеснуться крикам, живущим внутри нас, насилию, двигающему наши ноги и руки, в подходящих для этого стенах психотерапевтического кабинета. Боль становится сильнее, мы ее чувствуем. Мы чувствуем то, что прежде не чувствовали. Этот этап выхода из обезболивания – самый болезненный во всем лечении. Первая боль еще усиливается той, которую невозможно было выразить, ведь ее так долго прятали от самих себя. Понять и почувствовать – это причиняет боль. И в то же время это приносит столько хорошего! Начинаем ощущать себя все ближе к самим себе, все больше самими собой. Это чувство подлинности и интимного глубокого контакта помогает справиться со страданиями. Иногда страдают и физически. Часто прежде всего пробуждается тело, особенно когда выражение эмоций еще слишком блокировано. Работа с дыханием и размягчение телесного напряжения часто полезны, чтобы ослабить мышечное сопротивление и облегчить эмоциональные разрядки. Любую рану необходимо вновь пережить, чтобы исцелить ее. Ясно, что она не будет переживаться так же, как переживалась в первый раз. Снова и снова пережевывать одно и то же – это не даст никакого результата. Какое-то событие вызвало страх, горечь, ужас, ярость. В то время эмоции не удалось стать ни высказанной, ни услышанной. Процесс выздоровления заключается в новом обретении вытесненной эмоции. И она снова воскресает зачастую вместе с образами и/или ощущениями той, травматизировавшей сцены. Выраженная и принятая, она высвобождается, и старое напряжение ослабляется. Не пытайтесь снова пережить ужас или ярость, оставшись одни в вашей квартире. Вам необходимо, чтобы кто-то был рядом с вами, чтобы ничего не ущемлялось ни в вашем теле, ни в вашем сознании и чтобы ваше преображение завершилось мягким физическим контактом. Чтобы заглянуть внутрь себя еще глубже, сделайте следующее упражнение. Возьмите большой лист бумаги. Разделите его на два столбца. В левом напишите факты, которые помните. Не только значительные, но и на первый взгляд безобидные. Потом сконцентрируйтесь на каждом факте и вслушайтесь в ваши чувства. Если это не получается, представьте на вашем месте другого ребенка. Что почувствовал бы он? Парадоксально, но мы легче умеем отвечать за другого, чем за самих себя. Опишите ваши ощущения, пережитые эмоции в правой колонке. Осознайте, какую боль причинило вам каждое воспоминание, и примите ее. Рассчитайте, какую степень боли это причинило тому ребенку, каким вы были. Следите за вашими склонностями преуменьшать боль. Склонность к преуменьшению пережитых страданий встречается часто и, конечно, тормозит выздоровление. Чтобы избавиться от нее, очень полезно заняться групповой психотерапией. Другие участники группы не пережили подобных же запретов, они видят то, чего вы больше не видите. Они способны сказать: «Как? Да ведь он несправедливо поступил с тобой, нет, так ведь никто не делает!» В группе вы можете переоценить ваши представления, обнаружить, что не все семьи живут одинаково. Товарищи по группе подчеркнут ваши недостатки и ваши достоинства. Они увидят ваши навыки, красоту вашего бытия. Посочувствуют вашим травмам. Их эмпатия поможет вам увидеть вашу правду. 7. Гнев, который восстанавливает Эмоциональные разрядки заканчиваются последней вспышкой настоящего гнева. Этот гнев очень отличается от предыдущих. Он утверждает наше существование, наши потребности, нашу идентичность, наше место. Это больше не агрессивный приступ гнева, которому нужно разрушить все вокруг себя. И это больше не бунт. Это гнев конструктивный. Гнев, который восстановит право, то есть конкретно позволит ребенку давать себе право чувствовать так, как он чувствует, говорить, существовать, иметь потребности, быть самим собой. И снова поставьте подушку, представьте за ней вашего родителя и почувствуйте ваш гнев. Вы стоите на коленях, дышите глубоко и свободно – так, чтобы ощущать прилив воздуха в области таза. Теперь эмоция опускается к животу, и в нижней части тела вы чувствуете тепло. Вы глубоко вздыхаете. Ваша диафрагма поднимается и опускается. Привстаете на коленях, поднимаете биту (или теннисную ракетку) над головой и с широко открытыми глазами бьете по подушке, громко и утвердительно говоря: «Я имею право, я – это я», и все фразы, утверждающие вашу идентичность и любые права, какие только придут вам на ум. Ощутите вашу силу и радость чувствовать свое тело свободным. После такого гнева напряжение ушло. Рана в вашем теле затянулась. Все эмоции вышли. Вы сохраните память о вашей травме. Происшедшее станет частью вашей жизни. Но это больше не властно причинять вам страдание или бессознательно управлять вашими поступками, поведением, мыслями или реакциями. Восстановившись таким образом, вы можете начать работу над примирением с вашими родителями, если вы этого желаете. Вы сами не нуждаетесь в ней, чтобы выздороветь, – вы и так уж исцелились. Вы нуждаетесь в этой работе, чтобы исцелить отношения, чтобы ощущать настоящее удовольствие от семейных встреч. После такого гнева ваши родители больше не смущают вас. Перед ними – взрослый человек. Вы даже вполне здоровы, чтобы испытывать к ним эмпатию. Уже не первоначальное сожаление или сочувствие к их несчастьям подталкивает вас во всем их защищать, – нет, но подлинная эмпатия. Теперь, когда вы можете противостоять вашим родителям, вы способны написать им письмо или встретиться, чтобы высказать свои обиды, выразить все вами пережитое, и попросить их о восстановлении, чтобы реставрировать поврежденную связь между вами. Просьба о восстановлении имеет целью установить равновесие между причиненным ущербом и возмещением убытков в том смысле, что у каждого свое чувство справедливости. Несправедливость угрожает связи. Справедливость ее восстанавливает. Эта потребность в искуплении, – сколько родителей, не сумевших почувствовать ее вовремя, ощущают ее теперь. Многие пытаются наверстать, перепрыгнув через поколение. Они переносят свою эмоциональную привязанность на внуков. «Я даю моим внукам то, что не смог дать моим детям». Сколько дедушек и бабушек говорят так. К несчастью, куда реже то же самое говорят своим детям, лишая их еще и благодарности. Видеть, как родители заботятся о чужих детях, хотя имеют своих, – это причиняет боль. «Мои родители интересуются только моими детьми. Как там Квентин, а что Диана делала во время сиесты. Обо мне они у меня никогда не спрашивают. Как будто смотрят сквозь меня и не видят». Наши родители, как и мы, нуждаются в таком искуплении и восстановлении. Они просто не знают, сколько способны исправить. Вот общепринятое мнение: «Что было, то было; содеянного не воротишь». Действительно, прошлых дел не сотрешь из жизни, но можно изменить их значение, поговорив о них. Прошлого не воротишь – но можно исправить горечь настоящих воспоминаний о нем, последствия старых обид. Признать обиду – уже огромный сдвиг. Рана, наконец, может зарубцеваться. А заблокированная энергия – циркулировать снова. VI. Понять наше сопротивление Страх противостоять родителям столь велик, что многие просто не могут вынести даже саму мысль об этом. Гневаться на родителей запрещено. Но сам факт такого запрета подтверждает нам, что на нем стоит задержаться поподробнее. Столь мощное табу – а что за ним кроется? Гнев (здоровый) на родителей есть освобождение, и он восстанавливает любовь. Он приносит ребенку облегчение. Он – первый шаг к восстановлению отношений. Если есть сомнение – стоит ли разговаривать с родителями о своих проблемах, если не осмеливаются поведать им правду о своих детских переживаниях, – значит, нет той интимности в отношениях, какая могла бы быть. В лучшем случае такие отношения поверхностны. Однако гнев на родителей вызывает неприятие, отвлекает, возмущает, провоцирует всевозможные защитные реакции. Проанализируем их одну за другой. 1. «Родителей не судят, их прощают!» Сторонники такого категорического утверждения, кажется, даже не осознают его противоречивости! Прощение и есть суждение! Прощение предполагает позицию превосходства. И если я должен простить, то, конечно же, я рассудил, что была совершена ошибка! Более того, позиция прощения в высшей степени эгоистична, она не позволяет родителю сделать с ним работу по примирению. Она замыкает родителя в чувстве вины или в бессознательном и перекрывает ему подступы к задушевной близости со своими детьми. Чтобы не осуждать родителей, нам нужно не прощать их, а судить их поступки. Правомерно оценивать влияние поведения, то есть судить поступок, а не личность. Никакого прощения не может быть без прояснения несправедливостей и травм. Я предпочитаю прощению настоящую любовь. Я не призываю стирать всю общую сумму обид, а предпочитаю уважение к личности и интимность. Отделение – не средство, а результат. «Мне нечего обсуждать с вами то, что прошло, я отделился», – восклицает Мартен, который регулярно посещает медитации в религиозном кружке. Хуже того – он сам в это верит! И при этом он далек от того, чтобы стать свободным. Он не хочет разговаривать с родителями о прошлом из опасения перед их реакцией. Он предпочитает устраниться. Те, кто, следуя примеру Мартена, нахваливает отделение, часто не осознают значения своих страхов. Они называют «отделением» свое бегство. И все – партия сыграна. Объясняй все духовностью! Но разве можно говорить о духовности, когда так мало любви? Отделение не означает больше не видеться с родителями и не страдать, а значит, перестать бояться этого и установить гармоничные и справедливые отношения с ними. У одной девушки были длинные и роскошные волосы. Ее духовный наставник не соглашался принять ее в кружок, пока она их не сострижет. Она плакала, умоляла, ничего не действовало. Наставник приказал ей немедленно постричься. Другая женщина, у которой шевелюра была не хуже, сказала ему: «Я хочу стать вашей ученицей и готова состричь волосы». Тот перебил ее: «С тобой в этом нет смысла». Что ж, поспорим с нашими родителями, потому что мы этого боимся и это нелегко. Сама трудность этого подтверждает и пользу – ибо подчеркивает, что мы все еще зависим от наших родителей. Зачем же пестовать в себе иррациональные страхи? Потому, что они в нас живут. И такое поведение абсолютное большинство родителей воспринимает как должное. На моих семинарах встречаются люди, отрицающие полезность упражнения с гневом на родителей, делая такой вывод из пройденного ими упражнения с другими терапевтами, во время которого они якобы «простили» родителей. Прощение – возможный результат процесса примирения. Но при этом они, говоря, что простили, сохраняют те же симптомы, с которыми пришли ко мне на консультацию. Однако магическая вера в силу прощения велика. «Я свершил ритуал, я даровал им озарение. Я чувствую себя легче…» Да, действительно, прощение облегчает. Оно по принципу действия анксиолитической таблетки камуфлирует проблему, но не решает ее. Такое первое «прощение» может при случае означать примирение с самим собой. Но в отношениях остается нехватка, разрыв. Единственная выгода от такого слишком быстро дарованного прощения – бегство от задушевной интимности, устранение от любви. Давая такое прощение, личность избегает вступать в конфронтацию с собой. Уклоняясь от гнева, она не имеет доступа к осознанию силы собственных эмоций. Она сохраняет и страх перед эмоциями, и перед интимным общением, а чаще всего сохраняет и симптомы. Она бежит от опасности увидеть в следующем поколении одного из детей пораженным такой же раной, и вступает в поверхностные отношения с родителями. Александра, не работавшая со мной, пишет отцу: «Возобновлять общение нет смысла, я больше не хочу тебя видеть, но я тебя прощаю». Что значит такой тип прощения? Для меня это не настоящее прощение. Это фильтр, способ не страдать от душевных ран, при этом по-настоящему их не вылечив. Тут и речи нет о некоем уважении к родителям, а только о страхе. Страхе перед собственными эмоциями, перед эмоциями родителя и особенно страхе перед близостью отношений и страхе перед любовью! Таковы факты. Общее прошлое создает интимность само по себе. Не будем обманываться. Когда мы не осмеливаемся поговорить с родителями – то не от любви к ним, а потому, что боимся противостоять им из-за нехватки любви. Страх не быть достаточно ими любимыми, или, быть может, что мы сами любим их недостаточно. Когда травмы признаются родителями, когда разговор между поколениями завязался снова, он высвобождает столько любви. Зачем лишать себя этого? В то же время с родителями не разговаривают неважно как и неважно когда. Необходимо принять определенное количество предосторожностей, чтобы прийти не к конфликту, а к примирению.