– Да, сенсей! – Пятьдесят приседаний с колодой. После можешь вернуться к манекену… Ясухиро взмахнул рукой, отсылая меня прочь – словно плетью хлестнул. Плетью? Хлестнул? Захлестнул!!! – Да, сенсей! Спасибо, сенсей! Я наворачивал круги, раз за разом огибая здание, мокрый от пота, приседал с тяжеленной колодой на плечах – и видел жест сенсея. Тысячу раз я прокручивал этот жест в памяти, мысленно повторяя его, ожидая того момента, когда от мыслей перейду к делу. Если бы в руке у Ясухиро была длинная плеть… Тысяча благодарностей, сенсей! * * * Отец вскоре ушел. Я же прозанимался до полудня. На обратном пути мне понадобилось дать изрядный крюк, чтобы забежать сперва в храм Вакаикуса, к настоятелю Иссэну, а уже потом отправиться домой. О, удача! Старый монах сидел на крыльце храма, латая соломенную шляпу, и согласился уделить мне минутку. Впрочем, Иссэн всегда был добр к такому назойливому бездельнику, как ваш неугомонный Гром-и-Молния. Когда я вернулся домой, оба моих кимоно – и выходное, и то, что для занятий – можно было выкручивать, как мокрое белье. Ноги болели от усталости, я ковылял, словно дряхлый старец на пороге смерти. Но я ни минуты не жалел о том, что посетил Вакаикусу. Матери я ничего не сказал про храм. Я ей вообще ничего не сказал, потому что она спала. А отец и не спросил, где это я бегаю. Его и дома-то не было, отца. Наверное, ушел в лапшичную. 3 Допрос стражника Икэды, проведенный Хасимото Ясуо, начальником городской стражи, в присутствии писца – Ваше имя? – Икэда Наоки, господин. – Место службы? – Стража первой почтовой станции на выезде из Акаямы. – Выслуга лет? – Двадцать три года. – Полагаю, вы опытный стражник. Я склонен доверять вашим суждениям. – Благодарю, господин. Это честь для меня. – Писец запишет ваши показания. Итак, когда все произошло? – В час Зайца, господин. Как только час Тигра сменился часом Зайца[18], мы открыли пропуск через заставу. – Люди большей частью ехали в город или из города? – В город. Из города вообще никого не было. – Продолжайте. * * * Писец скучал. Его кисть порхала над бумагой, оставляя за собой изящные столбики иероглифов, но мыслями писец был не здесь. Сам в прошлом стражник на дальней заставе, тринадцать лет выслуги, он лишился места, сломав ногу при падении с лошади. И зачем надо было похваляться искусством ба-дзюцу[19] перед сослуживцами?! Лошадь взбрыкнула, всадник, незадолго до этого перебравший саке, не удержался в седле. Хорошо хоть ногу сломал, не шею. Доклад начальству составили так, будто стражник пострадал при исполнении, доблестно преследуя беглеца, прорвавшегося сквозь кордон. Охромевшего наездника перевели в управу, что можно было считать повышением. В смысле жалованья, так точно! К счастью, он был грамотен и обладал разборчивым почерком. Такие допросы, как нынешний, редко обходились без него: опираясь на свой богатый опыт, писец легко выявлял ложь и недомолвки. Об этом он делал на полях тайные пометки для господина Хасимото. Сегодня лжи не предвиделось. * * * – Первыми были паломники, ночевавшие на постоялом дворе Глухого Ю. Это хороший двор, там подают не только завтрак, но и ужин. Там даже есть четыре девушки для развлечений, хотя разрешены всего две. О, это я зря! Покорнейше прошу не наказывать Глухого Ю! А если накажете, не говорите, что это я проболтался… – Вы ставите мне условия? – Нет, что вы! Умоляю простить меня! Я всего лишь… – Вернитесь к паломникам. – Они шли в храмы Вакаикуса и Сондзюмон. В целях безопасности мы заставили паломников перед досмотром отложить посохи и ящики с едой. Случалось, что юноши, сбежавшие из семей, и разорившиеся крестьяне, из тех, кому нечего терять… – Достаточно. – Они прорывались через заставу без досмотра, господин. Вместо грамот они показывали нам посохи! И начинали колотить всех без разбору! Меня, помню, оглушили ящиком с едой. Милосердный будда, какой же он был тяжелый… – Хватит об этом! Вернитесь к паломникам. – Мы велели им снять шляпы и накидки. Мы все сделали правильно, господин? – Да. Что произошло дальше? – Мы проверили подорожные грамоты. Грамоты были в порядке. – Вы пропустили паломников? – Нет. Мы велели им отойти к обочине. – Почему? – Приближались носильщики с паланкином, где сидела знатная дама. Ее сопровождали шесть самураев. Очень неприветливых самураев, доложу я вам. Один назвал меня обезьяной… – Это не имеет значения. Я слушаю. – Торюмон Хидео, старшина караула, решил, что паломники могут обождать. Иначе ждать пришлось бы даме. Он верно поступил, господин? – Да. Вы проверили даму? – Разумеется. Она подняла шторку паланкина, чтобы мы могли видеть ее лицо, и предъявила разрешение на выезд из Акаямы и последующий въезд. Разрешение подписал чиновник городской управы. – Имя? – Чиновника? – Дамы. И попробуйте думать головой, прежде чем задавать вопросы. – Нижайше прошу прощения! Да, я буду думать головой… – Имя дамы! – Исикава Акиро, жена старшего налогового инспектора.