Тень улыбки тронула его губы: – Позвольте вам помочь. Скажем так: если бы десять дней назад Хидео-сан вдруг решился нарушить указ сёгуна… – Ага! – заморгал Икэда. – Если бы вдруг, да! – …решился, значит, и сел бы играть с вами в карты. Сколько бы он мог у вас выиграть, учитывая его ум и наблюдательность, весьма полезные в этой запретной игре? Вы, полагаю, это хотели спросить? – Благодарю покорно! – Икэда отвесил мудрому советчику самый почтительный поклон. – Именно это я, скудоумный, и имел в виду! Если бы, конечно! – Думаю, – отец почесал в затылке, – в таком случае я мог бы выиграть около пяти моммэ[11]. Вряд ли больше, честное слово.. – Точно! Пять моммэ! А жалованье ещё когда будет… Судя по вздохам Икэды, бо?льшую часть этих денег проиграл он. – Пять моммэ?! – ахнула мама. – И где же они?! – Если бы я выиграл эти деньги, – отец развел руками, – я бы, конечно же, потратил их на лекарства для своей досточтимой матушки. Я нисколько не сомневался, что он так и поступил. – Вот ведь! – мать никак не могла успокоиться. Лицо её пошло красными пятнами, заметными даже под белилами. – Почему же ты мне не сказал? Отец вздохнул: – Если бы я сказал тебе, ты бы огорчилась. Ты бы стала требовать, чтобы мы на эти деньги купили новую обувь тебе и мальчику. – Я? Стала бы требовать?! – Разумеется. Ну, это в том случае, если бы я на самом деле остался в выигрыше. А так и спорить не о чем. И матери, и отцовым сослуживцам было ещё что сказать. Но господин Сэки прервал их: – Думаю, этого достаточно. Я объявляю о завершении дознания. Данной мне властью оглашаю свой вердикт. Фуккацу не имело место. Торюмон Хидео, ваша личность подтверждена, о чём будет составлен соответствующий документ. Поскольку подозрения госпожи Хитоми имели достаточные основания, она не понесёт никакого наказания за неподтвердившееся обвинение. Он встал: – На этом всё. Не издав ни звука, мать начала заваливаться набок. Я бросился к ней, но отец успел первым: подхватил, не дал упасть. – Рэйден, беги за лекарем! Скажи: Хитоми-сан плохо, она лишилась чувств! И я побежал так, как ещё не бегал никогда в жизни. Глава третья ЧУДО НА ХОЛМАХ ЯМАРУ 1 «Тысяча благодарностей!» – Сделайте одолжение, Рэйден-сан, подождите немного. Второе лекарство сейчас будет готово. – Вы очень любезны. Конечно, я подожду. Аптеку насквозь пропитали запахи: сушеные травы, благовония, камфора, корица. Я еле сдерживался, чтобы не чихнуть. Вдоль стен шли ряды полок с ларчиками, ящичками, коробочками, баночками и флаконами. Каждый сосуд украшал аккуратный ярлык. Склянки с сушеными змеями, ящерицами и диковинными рыбами. Три стойки с бронзовыми весами – от больших до крохотных, с чашкой меньше ладони младенца[12]. В углу на оленьих рогах висели резные амулеты от болезней и злых духов. Один такой отец подвесил над маминой постелью: гнать духов тревоги, беспокойства и помрачения рассудка. Амулет, судя по всему, справлялся неплохо; еще лучше помогало успокоительное снадобье, треть которого составляла настойка женьшеня – для укрепления сил телесных и духовных. – Как ваша уважаемая матушка? Надеюсь, ей уже лучше? – Благодарю, Судзуму-сан, ей гораздо лучше. Ваши лекарства и мертвого поднимут! Я вспомнил дознавателя, свидетелей, допрос – и прикусил язык. – Отец всё время проводит с ней, – молчать было бы невежливо, и я сменил тему. – Сказал: не отойду от постели, пока ты не поправишься! И не отходит, держит слово. Я гордился отцом. Другой бы разозлился на жену за обвинение, видеть бы её не захотел! Побил бы, наверное. Я бы точно побил, не выдержал. А то и развелся, отослал бы к родственникам. Много ли труда? Написал разводную записку да и вручил жене или мужчине из её семьи. Кыш отсюда! Другую найду, смирную. Отец же – само благородство. И мама оттаивать начала: пришла в себя, не шарахается от мужа, не кричит. Плакать перестала… Ну, почти. Я же вижу: иногда украдкой косится на отца, как на прирученного волка. Опасается. Вроде свой, а вдруг цапнет? Зверь всё-таки. Мало ли что ему в голову взбредёт? Ничего, пройдёт. Два-три дня – и всё наладится. – Ваш отец, Рэйден-сан – пример для подражания! Боги подарили вашей драгоценной матушке редкую удачу. Любая женщина была бы счастлива иметь такого мужа. Говорите, всё время проводит с женой? А как же служба? – Господин Хасимото дал отцу отпуск. – О, какое счастье! – Пять дней. Чтобы уладить семейные дела. – Сам господин Хасимото! Вижу, вашего отца ценят на службе. Как хорошо, что он может посвятить себя больной жене! Раньше-то он всего себя отдавал больной матушке… Уладить дела? Теперь, кроме лечения досточтимой Хитоми-сан, улаживать ему больше и нечего. Живи да радуйся! Я правильно понимаю? – Так и есть. – А Хитоми-сан идёт на поправку! И дело закрыто… – Закрыто, – согласился я. – Личность моего отца подтверждена. Обвинение в сокрытии убийства отклонено, дознаватель Сэки составил оправдательную грамоту… – Чудо! Просто чудо! Аптекарь Судзуму всплеснул рукавами синего лекарского кимоно. Его круглое, блестящее от пота лицо лучилось улыбкой: – Я сразу подумал: это недоразумение! Досадное недоразумение! Рад, что всё разрешилось благополучно. Надеюсь, Хитоми-сан скоро поправится, и на этом беды вашей семьи закончатся. Он обернулся к задней двери, завешенной циновкой: – Теруко-тян! Ты что, заснула? Отвар готов?! – Уже отцедила! – прозвенел за циновкой девичий голос. – Несу! Мигом позже в проёме возникла Теруко, дочь лекаря. В руках ее исходила паром большая склянка. На год младше меня, порывистая и быстрая, словно весенний ветер, Теруко-тян была чудо как хороша. Даже простое хлопковое кимоно с узором в виде речных ив смотрелось на ней лучше шелкового. Теруко-тян была главной причиной того, что меня не приходилось дважды просить сбегать в аптеку – я вызывался сам. Вручив склянку отцу, Теруко поклонилась мне. Стрельнула глазами: по-особенному, как умеют только девушки. Неужели я ей тоже нравлюсь? – Сто раз говорил тебе: закрывай отвар крышкой! Выдохнется! Аптекарь плотно закрыл склянку, поглядел варево на просвет и кивнул с удовлетворением. На дочь он ворчал больше для порядка. – Снадобье для вашей матушки. Вот, часы приема, порции… Он вручил мне листок шершавой рисовой бумаги, исписанный столбиками иероглифов. Прочесть их всякий раз было настоящим подвигом: каллиграф из Судзуму был ещё тот! Ничего, я наловчился. Отец говорил: это у всех лекарей так. – Покорнейше благодарю, Судзуму-сан, – благодарил я аптекаря, но поклонился обоим: и ему, и дочери. Теруко зарделась, а у меня сердце полыхнуло жарким костром. – У нас дома есть ваши ценные указания. Мы в точности им следуем. – Ничего, лишняя копия не помешает. Вдруг одна затеряется? – Ещё раз спасибо за заботу. Мне, право, неловко… Отчаянно стыдясь, я достал деньги – жалкие медяки. Всё ушло на лечение бабушки, а потом на похороны. Жалованье у стражи, как верно заметил Честное Дерево, ещё когда будет! Скорей бы уже меня на службу взяли! – Боюсь, тут недостаточно. Как только отец… Аптекарь замахал на меня руками: – Не извольте беспокоиться, Рэйден-сан! Ваша семья – мои постоянные клиенты. И потом, вы столько всего пережили в последние дни… Боги проклянут меня, если я не сделаю вам скидку! Вы мне ничего не должны, забудьте. Медяки, звякнув, исчезли в ящичке под прилавком.