Как на острый сук, я напоролся на сердитый взгляд дознавателя. Без сомнения, взгляд предназначался мне. В смущении я потупился. Неприлично так таращиться на чиновника при исполнении! Да и на собственного родителя тоже. – Предоставляю слово свидетелям. Хитоми-сан, начнём с вас, как с заявительницы. Вам разрешается задать своему мужу три вопроса. Выбирайте такие, ответы на которые никто, кроме вас с ним, не знает. Подумайте хорошенько, прежде чем спрашивать. Мать долго собиралась с мыслями – а скорее, с духом. Я постарался успокоить дыхание, как учил меня настоятель Иссэн, и замер, уподобясь господину Сэки. Вот уж кто умел сохранять полную невозмутимость! С моего виска на щёку поползла капля пота, неприятно щекоча кожу – точь-в-точь надоедливая муха. Очень хотелось её смахнуть, но я продолжал сидеть без движения. Стражник Икэда громко икнул. – Во время нашей свадьбы случилось мелкое досадное происшествие, – мать по-прежнему глядела в землю. Называть отца по имени она не спешила. – Скажите, что я имею в виду? Отец улыбнулся – впервые со дня смерти бабушки Мизуки. – Я оступился. Я упал прямо на тебя! Дядюшка Шуджи ещё пошутил, что нам не терпится добраться до свадебного ложа. Он приехал на нашу свадьбу и выпил все саке в городе. – Почему вы упали? Вы были пьяны? – Нет, я был трезв. – Так почему же? – На моей сандалии лопнул ремешок. Мать вздрогнула: – Да, всё так и было. – Следующий вопрос, – напомнил дознаватель. – Скажите, Хидео-сан, – имя отца наконец-то прозвучало. – Как мы назвали сына при рождении? Вот это новость! Тоже мне вопрос! – Мы дали нашему сыну имя Кенсин. Когда ему исполнился год, он тяжело заболел. Чтобы обмануть и отпугнуть духов болезни, мы дали ему другое имя: Ичиро, Первый Сын. Это была твоя идея, я помню. Смена имени помогла, мальчик выздоровел. Спустя год мы назвали его Рэйденом, желая закрепить успех. В день совершеннолетия нашего сына мы долго спорили. Я подбирал мальчику новое взрослое имя, ты же настаивала, чтобы мы сохранили прежнее, детское. – Что я говорила вам? – Что так духи не заинтересуются им вновь. Что имя Рэйден приносит удачу. Что мальчик, став Рэйденом, ни разу не болел. Я не захотел спорить, наш сын остался Рэйденом. – Всё верно… Я вытер пот со лба. Оказывается, при рождении меня звали иначе? Кенсин? Ичиро? Имя Рэйден мне нравилось больше. «Гром и молния!» – смеялась бабушка, когда еще была здорова. Она стояла на крыльце и смотрела, как я вихрем ношусь по двору, лупя палкой по доскам забора. Я смеялся в ответ. Я и впрямь представлял себя божеством грома, колотящим в боевые барабаны[9]. – Последний вопрос, Хитоми-сан, – напомнил господин Сэки. Думаю, моя мать с самого начала знала, каким будет её третий вопрос. Просто не сразу решилась его задать. – Скажите, Хидео-сан… Она помолчала, сцепив руки под грудью. – Кого вы любили больше: меня или свою досточтимую матушку? Взгляд отца заледенел. Он что, выбирает? Выбирает прямо сейчас?! Но между чем и чем? Между любовью к матери и любовью к жене? Между правдой и ложью?! – Я не хочу огорчать тебя, Хитоми. Но я вынужден говорить правду. К сожалению, свою мать я любил больше. Прости меня, если сможешь. – Нечего тут прощать, – мать встала перед отцом на колени. Коснулась лбом земли, выпрямилась. – Я всегда это знала. Прости и ты меня. – Нечего тут прощать, – эхом повторил отец. 4 «Почему же ты мне не сказал?» – Не грустите, благородная госпожа Хитоми… Настоятель Иссэн заговорил впервые с начала дознания: – Любовь к родителям и забота о них – одна из первейших добродетелей. Уверен, если вам и доставалась меньшая часть любви вашего мужа, то лишь в сравнении с покойной госпожой Мизуки. Честность, другая несомненная добродетель вашего уважаемого мужа, свидетельствует в его пользу. Мать благодарно кивнула настоятелю. В глазах ее, несмотря на то, что все складывалось наилучшим образом, читалась тревога. – Переходим к опросу других свидетелей, – объявил дознаватель. Сказать по правде, я был уверен, что на этом расследование закончится. Но нет, господин Сэки повернулся к зеленщику: – Как ваше имя? – Ацуши, мой господин. – Ацуши-сан, вы можете задать три вопроса подозреваемому. – Это Хидео-сан, значит? – Здесь нет других подозреваемых. И поторопитесь! – Хидео-сан, – выпалил испуганный зеленщик, – как зовут мою жену? Отец пожал плечами: – Вашу жену зовут Джун. – Да, верно! – казалось, зеленщик искренне удивился. – А как звали мою первую жену? – Увы, я не знаю. Мой взгляд помимо воли вновь устремился к господину Сэки. Лицо дознавателя осталось непроницаемым. – То есть, как это? Почему не знаете?! Вы, наверное, вовсе не Хидео-сан! А, понял! – Ацуши звонко хлопнул себя ладонью по лбу, словно комара пришлёпнул. – Она ведь, бедняжка, умерла, ещё когда мы жили в Осаке. Лихорадка её забрала, мою Мегуми. Вы её и не знали вовсе, и я вам не рассказывал. Давайте сейчас расскажу! Нас сосватали ещё детьми. Уж как я её любил, как лелеял… – Ацуши-сан! У вас есть вопросы к подозреваемому? – Что? Ох, простите! Я не знаю, что ещё спросить… – Хватит, – дознаватель жестом велел зеленщику замолчать. – Следующий свидетель! – Можно мне? – Представьтесь. – Икэда Наоки, стражник. Хидео-сан в нашем карауле главенствует. Служим мы вместе, вот. – Спрашивайте. Не думаю, что инициатива Икэды сильно обрадовала господина Сэки. Но возражать он не стал. – Хидео-сан, помните? Дней десять назад… Стражник наморщил лоб: – Да, точно, аккурат десять дней! Мы с вами, толстяком Мэнэбу, а ещё с Керо, дурачиной эдаким, в карты играли. Отец кивнул. – Сколько вы в тот раз у нас выиграли? Нисимура Керо, сидевший рядом, со злобой покосился на Икэду. Наклонившись, он сквозь зубы что-то прошипел сослуживцу на ухо. Икэда сдавленно ойкнул, зажал рот ладонью. Поздно: слово прозвучало. Азартные игры запрещены самураям указом самого сёгуна[10]! На запрет все смотрели сквозь пальцы – и самураи, и судьи, и хозяева игорных домов. Но признаться открыто, да ещё перед старшим дознавателем службы Карпа-и-Дракона?! Видят боги, не зря Икэда получил своё имя: Наоки! Вот уж воистину Честное Дерево! – Полагаю, – господин Сэки кашлянул со всей возможной деликатностью, – вы, Наоки-сан, не вполне верно сформулировали вопрос.