– Монтировала питательную линию для отца Стори. – Харпер кивнула на старика. Пластиковый пакет с яблочным соком свисал со стойки торшера у кровати. Трубка делала две мертвых петли и исчезала в ноздре пациента. Рене сказала: – Без отца Стори все изменилось. – Как изменилось? – Раньше, когда все входили в Свет, было… ну все говорили, что это как будто чуть поддаешь, правда? Будто сделал несколько глотков действительно хорошего красного вина. А теперь – как будто все прихожане хлебнули дешевого грязного самогона. Поют хрипло для себя, а потом просто… жужжат. Стоят, качаясь, и жужжат, и глаза горят. – Жужжат? – переспросила Харпер. – Как пчелы в улье. Или как мухи над трупом сбитого на дороге животного. – Рене вздрогнула. – И с вами так же? – Нет, – сказала Рене. – Я не смогла присоединиться. И Дон Льюистон не смог. И еще некоторые. Не знаю, почему. А Харпер подумала, что она-то знает. Впервые прочитав в блокноте Гарольда Кросса об окситоцине, она вдруг представила солдат в пустыне и горящие в ночи кресты. Тогда она не поняла, какая тут связь. Но теперь сообразила. Окситоцин – наркотик, которым тело награждает человека, получившего одобрение племени… даже если твое племя – ку-клукс-клан или команда морпехов, измывающихся над узниками в Абу-Грейб. Если ты не часть племени, ты не получишь вознаграждения. Лагерь делился, органично, естественно – на тех, кто включен, и тех, кто представляет угрозу. Рене, с несчастным видом глядевшая в угол комнаты, сказала отсутствующим голосом: – Иногда даже кажется, что лучше уж просто… Она замолкла. – Просто – что? – спросила Харпер. – Просто сесть в машину с кое-какими припасами и уехать. Собрать последних разумных людей в лагере и бежать. Бен Патчетт спрятал ключи от всех машин, но это ничего. С нами будет Гил, а он умеет… – Рене оборвала себя. – Гил? – Гилберт. Мистер Клайн. На ее лице появилось нарочито невинное выражение. Харпер не поверила ни на мгновение. Что-то стучалось в памяти, просясь наружу, и Харпер наконец вспомнила. Летом, когда Рене Гилмонтон была пациентом Портсмутской больницы, она рассказывала Харпер о том, как работала волонтером в тюрьме штата, где организовала кружок чтения. – Так вы знали друг друга? – спросила Харпер и прочитала ответ в ярких испуганных глазах Рене. Рене взглянула на Ника, сидящего с пустой миской на коленях и внимательно рассматривающего женщин. – Он не читает по губам, – сказала Харпер. – Практически не читает. Рене улыбнулась Нику, взъерошила его волосы и сказала: – Хорошо, что у него прошла боль в животе. – Подняв подбородок, она посмотрела Харпер прямо в глаза и добавила: – Да, Гила я узнала, как только увидела. Нью-Гемпшир – маленький штат. И было бы странно, если бы никто из нас никого не знал по прошлой жизни. Он ходил в мой кружок чтения, в Конкорде. Наверняка большинство мужчин записывались в кружок, только чтобы иметь возможность поговорить с женщиной. Запросы снижаются, как посидишь взаперти, и даже почти пятидесятилетняя и с фигурой «мешок картошки» становится красоткой. – О, Рене!.. Рене засмеялась и добавила: – Но Гил любил книги. Я знаю, что это правда. Сначала я нервничала, потому что он носил блокнот и записывал все, что я говорю. Но постепенно нам стало хорошо друг с другом. – Что значит хорошо? Вы и его сажали на колени на уроке чтения? – Прекратите, что за ужас! – воскликнула Рене, но по выражению лица было похоже, что ужас ей понравился. – Это были разговоры над книгами, а не на подушке. Его было трудно разговорить – стеснялся, – но я видела, что он проницательный, и говорила ему об этом. Я убедила его пойти учиться английскому в университет штата. Он записался на онлайновый курс обучения, как раз когда появились первые случаи заражения драконьей чешуей в Новой Англии. Рене посмотрела на свои ботинки и выпалила: – Похоже, мы возрождаем читательский клуб. Бен разрешил мне посещать заключенных. И даже выделил уголок подвала с трухлявыми стульями и дырявым ковром. Каждую ночь узники ненадолго покидают этот ужасный мясной холодильник – выпить по чашке чая и посидеть со мной. Под охраной, разумеется, но дежурный обычно сидит на лестнице, чтобы не мешать нам. Сейчас мы читаем «Обитателей холмов». Мистер Маззучелли сначала отказывался читать историю про кроликов, но, кажется, я его переубедила. А Гилу… мистеру Клайну, по-моему, просто приятно поговорить с кем-то. – Рене чуть помедлила. – Мне и самой приятно просто с кем-то поговорить. – Хорошо, – сказала Харпер. – Похоже, у Гила на груди татуировка – цитата из Грэма Грина, – сказала Рене и уставилась на мысок ботинка, с которого сползал комок мокрого снега. Она старалась говорить безразличным тоном. – Что-то по поводу сущности заключения. Только я, конечно, никогда не видела. – А! – сказала Харпер. – Прекрасно. Если Бен вас накроет, а Гил окажется полуголым, скажите, что проводите срочное литературное исследование, и попросите зайти попозже… после того, как проверите, хорош ли у Гила лонгфелло. Рене квакнула, с трудом сдерживая хохот. Казалось, у нее вот-вот дым повалит из ушей; а в дни пожаров и чумы это было вполне реально. Было приятно, что Рене смеется над невинными сальными нападками. Напоминало нормальную жизнь. – Ага. Клуши о чем-то кудахчут. – Бен Патчетт продрался через занавеску в палату и неопределенно улыбнулся. – У меня есть повод для беспокойства? 5 – Помяни дьявола… – пробормотала Рене, вытирая глаза пальцем. «Клуши кудахчут». Харпер не могла выбрать – какое слово по отношению к женщине кажется ей более отвратительным, «сука» или «клуша». Клуш держат в клетках, их единственная ценность – яйца. У суки хотя бы есть зубы. Если раздражение и отразилось на лице Харпер, Бен его не заметил – или не захотел. Он двинулся к койке отца Стори и осмотрел трубочку с янтарного цвета жидкостью и почти пустой пакет на лампе у кровати. – Передовая медицина? – спросил Бен. – Что именно? Кормежка из пакетика? Или дырка в черепе, которую я заткнула винной пробкой и воском? Верх совершенства. Точно так же сделали бы в клинике Майо. – Тише, тише. Не надо кусаться. Я же не кусаюсь. Я вами восторгаюсь, Харпер! Вы тут все потрясающе устроили. – Он сел на краешек постели отца Стори, напротив Харпер. Скрипнули пружины. Бен посмотрел на тяжелое, усталое лицо старика. – Жаль, что он не рассказал больше о женщине, которую собирался выслать. Он ничего не говорил, кроме того, что должен кого-то выслать и, видимо, уехать с ней? – Нет. Но сказал кое-что другое. – Что? – Если придется уехать, он хочет, чтобы лагерем руководил Джон. – Джон. Пожарный, – вяло проговорил Бен. – Да. – Очень мило услышать такую информацию только сейчас. Но почему… да Пожарный даже не живет в лагере. Просто смешно. А почему не Кэрол? Почему он не хотел, чтобы его дочь заняла это место? – Может быть, потому что знал, что она – нервная параноичка, которой придется по душе идея раздать винтовки детям, – ответила Харпер. Бен бросил быстрый взгляд на занавеску, словно боялся, что в соседней комнате кто-то стоит и подслушивает. – Это я решил раздать оружие – и только тем, кто старше шестнадцати. И скажу еще вот что. Я требую, чтобы дозорные все время держали затвор открытым, чтобы винтовки были незаряженными. Если увижу на их винтовках закрытый затвор, сосать им камешек до самого… – Бен замолк, не договорив. На щеках появился румянец. – И не стоит ходить по лагерю и обзывать Кэрол «параноичкой». Вам без того хватает неприятностей. Собственно, я и пришел по этому поводу. Два дня назад вы ускользнули из лагеря, отправились домой и чуть не напоролись прямо на кремационную бригаду. Еле-еле ускользнув – слава Всевышнему, – вы не вернулись на свой пост, а отправились к Пожарному и пробыли у него почти всю ночь. – Мой пост? – Мать Кэрол ясно дала понять, что вы должны оставаться рядом с ее отцом, днем и ночью, пока кризис не минует. Так или иначе. – Острый кризис прошел, а у меня есть другие пациенты. – Нет, с точки зрения матери Кэрол, – Бен опустил голову, подумал и поднял взгляд. – И когда же Пожарный планирует сделать свой ход? Когда поправится? – Какой еще ход? Куда ему ходить? – Сюда. Взять власть. – Не хочет он брать никакую власть. – Харпер сообразила, что, возможно, совершила тактическую ошибку, рассказав первому лейтенанту Кэрол, что отец Стори прочил на ее место кого-то другого. А потом подумала: «Насрать». Если мысль о борьбе за власть с Пожарным коробит Бена, ну и хорошо. Пусть теперь он чувствует себя слабым и незащищенным. – Но я полагаю, Джон поступит так, как лучше для лагеря. Он всегда так делает. Рене выразительно кашлянула, словно хотела сказать «заткнись». Бен собрался с духом. Он положил сплетенные пальцы на колени и посмотрел в получившуюся «лодочку». – Вернемся к тому, что вы уходили из лагеря. Я пытался решить, что мне с этим делать. И, кажется, я знаю, как все исправить. – Что значит – исправить? Нечего исправлять. Я ушла, я вернулась, все хорошо, дело закрыто. – Все не так просто, Харпер. Под нашей защитой сто шестьдесят три человека. Сто шестьдесят четыре, считая вашего ребенка. И мы обязаны как-то сохранять порядок. Если поступок человека угрожает безопасности – ну что ж, должно последовать наказание. Если человек ворует. Если копит втихаря. Если уходит и подвергается опасности попасть в руки тех, кто хочет нас убить. Харп, я понимаю, зачем вы возвращались. Я знаю, что у вас были благие намерения. Но любой ребенок, посещавший воскресную школу, знает, куда ведут благие намерения. Вы не просто рисковали собственной жизнью и драгоценным грузом, который вы носите… Харпер не поняла, почему от выражения «драгоценный груз» ее замутило. И не от слова «драгоценный», а от слова «груз». Возможно, сыграла роль нелюбовь к штампам. А если Бен Патчетт начал говорить штампами, то это надолго. – …но вы рисковали и жизнью отца Стори, и жизнью всех обитателей лагеря. Ваши действия были опасны и безрассудны, и они нарушали правила, которые писаны не зря; это не может остаться без последствий. Даже для вас. И поверьте: необходимо наказание за небезопасное поведение. Должен быть способ поддержания порядка. Он нужен всем. Иначе нельзя. Люди должны быть уверены, что мы делаем все ради безопасности их убежища. Людям нужен закон. Люди должны быть уверены, что за ними приглядывают. Им даже спокойнее, если они знают, что несколько крепких парней в ответе за них. Сила рождает уверенность. Отец Стори, благослови его Господь, – Бен нерешительно оглянулся через плечо на неспящего спящего, – не понимал этого. На все вопросы у него был один ответ – давайте обнимемся. Ему говорили о воровстве, а он отвечал, что ценность похищенного преувеличена. Все валилось в преисподнюю еще до того, как мы привели в лагерь уголовников. Вот. – Вот, – повторила Харпер. Бен поднял плечи и опустил их, резко выдохнув. – Вот мы и обязаны теперь устроить вам показательное наказание. Поступим так. Кэрол хочет видеть вас завтра, расспросить о состоянии ее отца. Я вас отведу, посидим, попьем с ней чаю. Когда вернемся, я пущу слух, что вы заслужили прощение в Доме Черной звезды, провели там почти все время с камнем во рту. Во многих отношениях, это лучший способ разрешить ситуацию. Как говорят у нас, незнание законов не освобождает от ответственности…