– Я полагаю, вы шутите, – сказала она. – О да, Марго, – нагловато согласился он. – Разумеется, я шучу. Вы, можно сказать, создали меня как писателя. – Вот как? А мне кажется, Марк, вы создали себя сами. Разве нет? – Создал, создаю и буду создавать. Но кто бы нам поверил, сделай мы вид, что все это происходит исключительно благодаря мне? – Он опустил кружку и мягким жестом обвел софиты и камеры. – Однако именно вы сказали в своей книге: «Я визуализировал будущее, был верен себе и стремился». Сделав паузу, она поглядела на Марка чуточку усмешливо. А он приподнял руки ладонями кверху и, потупив взор, возвел брови: жест человека, искренне сомневающегося в искренности только что прозвучавшего. Марго взяла обеими руками его скромный пэйпербек. – Вот оно, ваше творение, – сказала она, глядя на аннотацию. – А то, чего вы хотели, струилось из вас, по вашим же словам, «как вода с горного склона, как информация из поисковой системы». Думаю, что многие, многие люди сочли эти слова вдохновляющими. А сами вы так не считаете? – Очевидно, да. Марк чуть подался вперед, уперся локтями в колени и свел пальцы домиком. Сделал вдох, чтобы заговорить, и вдруг задержал дыхание, отчего возникла пауза для телеформата неимоверно долгая, прямо-таки недельной длины. – Я благодарен всем этим людям уже просто за то, что они прислушались ко мне. Ведь это такая честь быть услышанным. Вам это известно, Марго. – Еще одна пауза, и что-то вроде легкой тени набежало на его лицо. – А сейчас мне следовало бы посмотреть всем в глаза и сказать, что мой успех, успех этой книги, вряд ли собственно мой. Ведь я все время полон сомнений, неизбывных, и чувствую себя неуютно, когда меня выдают за человека, у которого на все есть ответы. – Вот как? Марк Деверо все время полон сомнений? – Да еще каких. – Марк как бы встряхнулся, выходя из задумчивости. – И о чем же? – О, они разные, эти сомнения. Ну скажем, об общей форме кривой, о справедливости судей, о принципах того, как мы можем сделать себя лучше. – Но вы-то лично себя уже улучшили. Во всяком случае, говорите так в своей книге. Вы пишете, что были, э-э… – Марго взялась листать страницы. – Страдающим, всех в чем-то винящим нытиком-нулем, – пришел ей на выручку Марк. – Да-да. Очень, надо сказать, резко, беспощадно резко. А потом вы открыли источник ваших «умнозаключений», – подсказала в свою очередь она. – Взялись работать над собой и стали лучше. – Именно стал лучше. Но я ли работал над этим? Кто может это утверждать? И вообще, открывал ли я что-либо? Конечно, у меня было, так сказать, право голоса. И мой голос срезонировал. И опять же, Марго, я так признателен всем и каждому, кто прочел или внял хоть единому моему слову… Нужно всего лишь уяснить… – Впечатление такое, что вы отступаетесь от слов, сказанных в вашей же книге: в частности, насчет того, что сила изменить себя зиждется во всех нас. Марго, приподняв подбородок, взглянула с внезапной пристальностью. Марк снова сделал один из своих вдохов-пауз, после чего подался к телеведущей так, что одно бедро у него приподнялось над подушкой кресла, а правая рука коснулась локтем стоящего между ними столика. Затем он четко, с медленной назидательностью постучал по столешнице указательным пальцем – тук, тук, тук. – Я. Не. Отступаюсь, – мерно произнес он, свои слова соразмеряя с каждым «туком». – Ни от чего. То был самый неожиданный и странный жест, когда-либо имевший место на телешоу «Margo!» (до этого произошел только инцидент, когда один кулинар подпалил себе рукав, а затем сбил пламя утиной грудкой). Руку Марк убрал, корпусом уйдя обратно в кресло. – Послушайте, Марго. Мы все время, постоянно меняемся. Здесь нет и быть не может никакой статики, а уж тем более застоя. И именно в этом состоит самая прекрасная для нас новость. Знаете, в чем ее смысл? В том, что мы всегда можем стать лучше. – А успешней? – Ммм… да. И успешней. – Марк слегка растерялся. Но теперь у него в руках была нить. – Когда я писал то, что написал, я делал это отстраненно, словно другой человек. Делал это верой. Вам не памятно ощущение, Марго, когда, просыпаясь по утрам, вы мысленно себя спрашивали: а на верном ли я пути? Марго непроизвольно кивнула. – Ну вот, – продолжил Марк, – теперь подтверждение своим догадкам я наблюдаю повсеместно. Вы знаете: все эти деньги, люди, что постоянно интересуются, о чем я думаю, к чему стремлюсь. И вот нынче я с новой силой убеждаюсь, что именно жизнь в сомнении придавала моим мыслям силу. Необходимость делать ставку на каждый прожитый день. – Знаете что, Марк? – с улыбкой переспросила Марго. – А ведь я помню те свои дни. Как-то раз для того, чтобы оплатить месячную ренту, мне пришлось продать пианино. – Ваше фортепьяно? Ай-яй-яй, как можно. Расскажите-ка мне об этом инструменте. – Это было ничейное старое пианино, проведшее до этого сорок лет в церковном подвале. Спереди у него была такая красивая резьба в виде цветов, а дека, увы, настолько покороблена, что не поддавалась настройке. Но я его любила. – Марго улыбнулась с задумчивой нежностью, что делало ее прелестной. – Я где-то читал, что теперь у вас в доме роялей и фортепиано целая дюжина. Это так? – О, Марк. Я просто люблю музыку. – Но наверное, чего бы вы только не отдали за то, чтобы получить назад то ваше первое пианино. Я прав? Так вот, примите как данность: оно к вам теперь уже никогда не вернется. Мы все с невыразимой ностальгией вспоминаем наши тортики со свечками. – Да, – согласилась она. – Заодно с теми, кто сидел с нами за праздничным столом. – Безусловно. Ведь мы бесконечно рождаемся заново. – Какие прекрасные слова. – Спасибо, – грациозно склонил голову Марк. – Да, мы беспрестанно рождаемся из раза в раз. И я полагаю, так будет всегда. Моя методика, нацеленная на персональный успех, требует, чтобы мы себя визуализировали. В книге использован термин еще более четкий: футуризировали, то есть представляли себя в будущем в таком виде, в каком бы желали. Но закрыть дверь в свое прошлое мы тоже не можем, поскольку должны сохранять целостность. Признаюсь вам, Марго: мне сейчас изрядно не по себе. Объясню: как раз перед тем, как выйти сюда к вам, я медитировал, пытаясь настроиться на футуризацию. Но на это наслаивались еще и мысли о моем отце. Как раз сегодня исполняется десять лет со дня его смерти. – Ах, какая жалость! – всплеснула руками Марго. Даты смерти своего отца Марк не знал, но ему в этот момент показалось абсолютно правдоподобным, что юбилей отцовой кончины приходится именно на сегодня. И хотя об отце он не вспоминал уже как минимум месяц, но заслышав сейчас от Марго слова сочувствия, ощутил в них толику искренности и моментально почувствовал у себя в горле растущий комок. – Так что, видимо, параллельно я прохожу еще и через это переживание. И оно осложняет мои практические действия. Та самая практика, которую я пытаюсь преподать остальным… По-видимому, я и сам не могу похвастаться, что всегда имею к ней доступ. Комок в горле понемногу рассасывался. Но Марго, чувствуется, ухватилась за его слова. Десяти миллионам зрителей явно хотелось, чтобы он всплакнул. И с этой целью Марк представил в уме свою собачонку из детско-юношеских лет – двортерьера по кличке Монополька, с которой они целыми днями шарашились по пустырю с грудами битого стекла, который выходил к хилому леску за бензоколонкой. Как-то на ночь глядя Монополька срыгнула жеваниной из травы и куриных косточек прямо своему хозяину на новое покрывало – да не простое, а с героями «Звездных Войн». Марк тогда рассвирепел, выкинул свою питомицу из дома и лег спать без нее. И надо же было случиться, что именно в ту ночь два раскормленных на отбросах енота набросились и вспороли ей мягонькое брюшко, распотрошив его своими вонючими зубьями и серповидными когтями. Не исключено, что Марк то нападение даже слышал: тявканье и скулеж Монопольки бороздили его сны и ненадолго разбудили. Но за своей собачкой он не вышел, поскольку был мал и боялся окружающей ночи: зловещего света фонарей, мятых мусорных баков с потеками гнили, прохладной сыроватой земли и теплого гудронного запаха улиц. Может, ему просто почудилось, что он слышал гибель своей Монопольки; теперь уж картину не восстановить. Про тот случай он никому не рассказывал. Но с той поры так и не простил тем гадам из «Звездных Войн» – особенно Люку Скайуокеру, за чей обгаженный ханжеский облик поплатился жизнью его маленький друг, а сам Марк запятнал себя невольным предательством. Марк закрыл глаза и, помедлив, качнул головой. – Даже и не знаю, Марго, к месту ли я сейчас смотрюсь со всеми этими словесами об успехе и душевном спокойствии. Отбеленными зубами он на манер Клинтона прикусил нижнюю губу, воссоздавая в памяти образ своей Монопольки – как она преданно сидела рядом с ним на кухне, а он из обломков соснового сайдинга, найденных под домом, вытачивал себе полозья салазок. Как она утрами просыпалась рядом с ним и потягивалась, при этом словно потирая себе глаза кончиками светло-желтых лапок. Волна неподдельного горя прошла через грудь, сотрясая жалостью; вновь образовавшийся комок стиснул горло, заставив дрогнуть челюсти и подбородок – дрожь, которую безошибочно ухватила камера. Слезы зажгли глаза, и когда Марк снова заговорил, голос его был густ и прерывист от соленой влаги. – Извините. Видно, к передаче я подготовился не так, как надо. Студийная аудитория тихо замлела. По всей Америке женщины наблюдали, как сильный мужчина на экране пускает слезы о чем-то абстрактном. – О чем вы говорите, Марк, – истово выдохнула Марго. – Вы и так делаете нам честь. Это, видимо, и есть та Беспримесная Честность, которая, по вашим словам, нужна для того, чтобы прийти к осознанию наших умнозаключений. – Да, судя по всему, это так, – сказал он. – И знаете, Марго, я… мне просто нужно… нет, нам нужно… присовокупить это знание к нашей совместной работе. Эти… это сомнение, этот страх, эта смятенность – ведь все это тоже откровение ума, вывод из умнозаключений. Все это мы складываем воедино, и наш Покров Знания становится настолько же прочнее. – Покров Знания! О, как мне нравится эта формулировка, Марк! Лично свой покров я пытаюсь все время уплотнять. – И делать это нужно при всякой возможности. Со всей возможной частотой. – А что с ним намерены делать вы? – С чем? – шмыгнув носом, переспросил Марк. – С этим умнозаключением, которое так же беспрестанно отбрасывает нас назад? Если даже вы подвержены эманациям вашего мертвого отца; человека, который – уж не обессудьте, что невольно упоминаю, – оставил вас с вашей матерью, когда вы были совсем еще юны… – О боже, да как же я могу вас осуждать за то, что со мной было! – великодушно извинил ее Марк, который и сам, чего греха таить, не чурался лишний раз (по настоянию редакторов) упомянуть о своем происхождении чуть ли не из низов. При всяком удобном случае он вворачивал что-нибудь насчет красноватой пыльности своей родной южной Луизианы; подчеркивал мизерность оплаты труда своей матери, где бы та ни работала; преувеличивал число их переездов с места на место; госдотацию на свою учебу именовал не иначе, как «пособием». При этом он умышленно замалчивал те ежегодные две недели, которые они с матерью проводили в отпуске, разъезжая по стране на автомобиле, и что при матери непременно был перечень тех культурных и природных объектов, которые, по ее мнению, сыну надлежало посетить. Помалкивал и о спортивных лагерях, и о недешевых зубных брекетах. – Мне, по всей видимости, еще лишь предстоит научиться чтить в себе ту часть, которая по-прежнему является страдающей и винящей – да, именно винящей. Я должен прислушаться к этой своей части. Сказать ей: «Я верю тебе, страдающий, я слышу тебя. Но ты более не можешь меня удерживать». – При этой мысли Марк как будто прояснел лицом: – Ведь в каждом из нас живет что-то свое, присущее сугубо нам, разве не так? И если вы собираетесь изъявить изнанку наружу, вам необходимо явить ее целиком; вам нужна вся информация в совокупности. А когда вы освободитесь от секретов, вы окажетесь свободны и от стыда и к тому же обретете уверенность, что все, чем вы обладаете, – оно ваше, и его у вас не отнять; уверенность, что вы заслуживаете тот успех, который заложен внутри вас, внутри нас всех. – Но как, каким образом должны мы это делать? – Марго доверительно подалась к нему. – Вот я утром, проснувшись, беру в руки газету, и у меня голова идет кругом. Проблемы с экологией. Глобальное потепление. Бедность и нищета. – Вся студийная аудитория поспешила отреагировать ошеломленным выражением лиц. – Подумайте об изнуренной непосильным трудом матери или отце, о художнике или артисте, обуреваемом неутоленной жаждой быть более полезным, осуществленным, презентным. Как им быть, что делать? Вот вы, например, проделали путь от нищеты до Гарварда. Были фактически, извините, кем? Это ведь вы ради заработка пробавлялись составлением опросников, вкалывали разнорабочим на стройке, курили марихуану? – И это в том числе. – Вот. А теперь вы востребованы, где бы вы ни появились. Вы мотивируете людей. Заставляете отдельных людей, семьи и целые корпорации работать лучше, с большей отдачей. Я слышала, вы занимаетесь персональным натаскиванием кое-кого из топ-звезд Голливуда. Надо признать, что и внешне вы смотритесь великолепно… А, друзья? Что скажете? – Марго оглянулась на приглашенных в студию. Там дружно возопили и засвистали: Марк действительно выглядел отменно. – И как я понимаю… пусть это слышат все, в том числе и вы, Марк, поскольку это вы упомянули тему денег – бо?льшую часть прибылей от продажи вашей книги вы вложили в одноименный фонд изнанки, явленной наружу. Это так? А, ну да. «Фонд изнанки, явленной наружу». Но чтобы бо?льшую часть? Гм, здесь все не так просто. Финансисты ему это объясняли. Это как бы обширная лесополоса, призванная защищать его денежную делянку от налоговых суховеев. – Гм, да, Марго, конечно. То есть я в самом деле пытаюсь что-то здесь преподать. Хотя понятно, – большой и указательный пальцы Марка филигранным движением отерли краешки глаз и спустились к переносице, – что мне самому еще учиться и учиться. – Что же касается фонда, – продолжил Марк, – то «Фонд изнанки, явленной наружу» призван помочь молодым людям стать информированными цифровыми гражданами. Здесь заложены колоссальные возможности для личностного развития, предусмотрены и обширнейшие каналы расширения связей. Ребята всех возрастов, это шанс для вас, тем более что снабжение мы берем на себя. На любой вкус и спрос. В том числе и, внимание, новые гаджеты от «Синеко». Кстати, – Марк победоносным копьем поднял указательный палец, – я, кажется, прихватил один с собой. Марк принялся рыться по карманам своего шитого на заказ вельветового костюма, попутно разъясняя: – Безусловно, это не просто телефон, а нечто гораздо большее. Думаю, он и компьютер за пояс заткнет. Черт, да где же он? Из одного кармана он вынул связку ключей и брякнул ее о столешницу, как обыкновенный офисный обормот. Затем бумажник «велкро», на который он воззрился так, словно видел его впервые (Марго достался недоуменный взгляд – дескать, «Нет, ты представляешь, сколько этой хрени оседает у меня по карманам?»). Затем последовали: два потрепанных блокнота («Два всегда при мне. Кто знает, может, там зреют будущие перлы»); ручки («Опять ручки – да сколько же их, черт возьми? И за что мне эта мука, их таскать?»); носовой платок («Ага, платок. Значит, манеры еще не забыты» – Марго на это смешливо развела руками); пакетик с сухариками («О, гляньте-ка, и это завалялось»); наконец крохотная керамическая трубочка («Кому как, а для меня, черт возьми, талисман»). Трубочку он загреб левой рукой и сунул, привстав, в потайной карман. Правую же картинным жестом запустил во внутренний нагрудный карман. – Ага! – торжественно объявил Марк. – Вот он! И явил наружу «Ноуд» – последний гаджет «Синеко»: безупречный размер, безупречный вес. Ни швов тебе, ни заклепок, ни съемных крышек, все наглухо запаяно изготовителем. Батарейка на 72 часа непрерывной работы.